кнопку и веду счет до шести. Тут же отпускаю ее — и мигом нажимаю снова. Белые струи дыма тянутся
вдаль, вздуваются, расплываются над землей.
Проходит еще несколько секунд. Бикбулатов круто набирает высоту, затем бросает машину вниз, влево, вправо, ведет огонь. Мы с Игорем повторяем его действия. Выполнив противозенитный маневр, всем
звеном разворачиваемся и берем курс на свой аэродром.
«Все нормально!» — радуюсь я. А над рекой, над берегом, вдоль переднего края противника простерлась
широкая и плотная стена белого дыма.
— Увеличить дистанции, интервалы! — передает по радио Бикбулатов.
Отвожу самолет влево от ведущего. Калитин отходит вправо. Расстояние до самолета ведущего
увеличилось, и я, почувствовав себя как-то посвободней, нет-нет да и [36] посматриваю на землю, на
машину ведущего. Пилотирует он здорово...
— Подтянись! Занять свои места! — приказывает Бикбулатов.
Значит, скоро будем садиться!..
К аэродрому подходим на бреющем плотным боевым порядком. Сели. Нас тут же окружают
авиаспециалисты.
— Ну, все в порядке! Задание мы с вами выполнили успешно! — говорит Бикбулатов. Ребята улыбаются.
Как не понять их? Они ведь своим нелегким трудом, усердием, знаниями, опытом, мастерством тоже
воюют с противником, вносят свой вклад в успех боевого друга и товарища — летчика. Он одержал
победу в воздушном бою, он отлично выполнил сложное задание — значит, все вместе, сообща, нанесли
противнику урон...
Осмотрев самолеты и доложив командиру звена, мы вместе с ним, весело переговариваясь, направляемся
на командный пункт.
— А вы сегодня хорошо показали себя, Недбайло! Молодец! Так держать! — «Бик» протягивает мне
руку. Темиые глаза его улыбаются.
— Спасибо, командир, буду так держать!..
Майор Ляховский внимательно выслушал рапорт Бикбулатова, задал несколько вопросов, затем
улыбнулся и сказал:
— Спасибо, товарищи! Вы очень помогли наземным частям. Теперь — отдыхайте...
...Солнце уже поднялось над горизонтом и обласкало теплыми лучами остывшие за ночь капоты моторов.
Начинается новый день.
Мы у самолетов: ждем сигнала на боевой вылет. Но время идет, а никакой команды нет.
Вскоре все выяснилось. В девять сорок в небе застрекотал По-2 и сел. К этому времени весь личный
состав был построен тут же на аэродроме. Оказывается, прилетел заместитель командующего 8-й
воздушной армией генерал Ростов. Поприветствовав нас, он сообщил:
— Товарищи! Вчера ваш полк выполнил сложную и ответственную задачу — помог нашим войскам
форсировать реку Миус. У противника захвачено пять сильно укрепленных опорных пунктов.
Наступление успешно развивается. За мужество и отвагу, проявленные при [37] выполнении боевой
задачи, гвардии лейтенант Бикбулатов награжден орденом Красного Знамени. Младшие лейтенанты
Кдлитин и Недбайло — орденом Красной Звезды...
Я вздрогнул... Неужели? Нет, речь, видимо, идет о ком-то другом. Но однофамильцев в полку нет. Значит, это меня имеет в виду генерал.
А строй уже рукоплескал, сиял, радовался. Волнение охватило меня. Кто-то подталкивает: не мешкай, мол, выходи из строя...
— Служу Советскому Союзу! — выдохнул я, приняв из рук генерала свою первую правительственную
награду... Как оправдать столь высокую честь, какими делами подтвердить, что достоин носить на груди
награду Отчизны?
Я принимал этот орден как залог новых боевых побед. Он воодушевил меня, он звал сражаться
мужественно и умело. Как, например... О, за образцом далеко ходить не надо: им был для меня командир, отважный летчик, мастер штурмовых ударов лейтенант Бикбулатов.
Скорее бы взлетела в небо ракета!.. В бой, в бой! — стучало сердце.
Глава третья
1.
День выдался по-настоящему летний, жаркий. Мы с Игорем, укрывшись от солнца под крылом самолета, коротали время в ожидании очередного вылета и молча оглядывали местность. На пригорке желтела
пшеница, и мягкий ветерок игриво перекатывал по полю волны. В садах наливались соком щедрые дары
лета. И непрестанно пел в вышине жаворонок.
Природа делала свое извечное дело. И если бы не воронки, не пепелища, не эхо далеких взрывов, можно
было бы подумать, что вовсе нет никакой войны, что все пережитое — тяжелый дан.
Но вот вдали на лугу появились какие-то фигурки. Совершая ритмичные движения, они приближались к
нам. [38]
— Косари! — шепнул я, будто громко произнесенное слово могло вспугнуть их.
Они совсем уже близко, и теперь можно различить: два старика в белых рубахах, за ними в выцветшей
гимнастерке инвалид (он явно припадал на ногу), несколько подростков и десять-двенадцать женщин с
острыми косами в руках. Сжалось сердце: не женская это работа в сто потов! Да что поделаешь, мужчины ведь на войне! Жизнь потребовала — и стали женщины пахарями и косцами. Пошли на заводы
и фабрики, заменив там своих мужей и братьев, спустились в шахты, а многие надели шинели, чтобы
стать в боевой строй.
Я подумал о матери. Как там она, что с ней? Как перебивается отец, сестренка? С началом моей
фронтовой жизни тревога о доме, о близких намного усилилась. Быть может, объяснялось это тем, что я, беря каждый раз в руки карту и уяснив свою боевую задачу, быстро прикидывал расстояние от линии
фронта до моего родного Изюма. Оно все сокращалось.
«А что, если бы меня послали в этот район?» И я быстро производил расчеты. Разве можно было в такие
минуты не испытывать волнения, если тебе надо всего лишь несколько десятков минут, чтобы долететь
до родного дома!..
Но я знал, что лететь мне предстоит в другой район. Как и в Изюме, там ждут нас, летчиков. Ждут нашей
помощи, ждут избавления от фашистской неволи.
Игорь, видимо, думал о том же, что и я. Он вдруг нарушил молчание:
— Письмишко надо написать родителям, — и вынул из планшета карандаш и тонкую ученическую
тетрадь.
— От меня не забудь передать привет, — напоминаю ему.
Родители Игоря жили в Москве и были мне незнакомы. Но я, лишенный возможности подать о себе весть
своим близким, очень хотел написать пару теплых слов хотя бы родным моего боевого товарища.
Игорь, словно угадав мои мысли, вырвал из тетради листок и протянул мне:
— Пиши тоже!
— Твоим?
— Можешь и моим. Но прежде — своим!
— Куда же? Изюм еще не освобожден! [39]
— Скоро освободят! — уверенно сказал Калитин. — До него уже рукой подать!..
Я с благодарностью посмотрел на него:
— Спасибо, друг!..
«Здравствуйте, мои дорогие! — начал медленно, собираясь с мыслями, выводить я. — Пишу, не будучи
уверенным, что вы получите эту весточку. Я жив, здоров. Нахожусь на фронте. Очень беспокоюсь о вас...
Будьте здоровы! Любящий вас Анатолий».
Сложил листок треугольником, написал адрес, указал свою полевую почту и, возвращая Игорю карандаш, вздохнул:
— Все равно не дойдет! — и положил письмецо в планшет.
Игорь, ничего не отвечая, продолжал писать. А когда закончил письмо, повернулся ко мне:
— Знаешь что, Анатолий? Вот закончится война, и мы с тобой поедем в Москву. Родители у меня
мировые, честное слово, — прекрасные!.. А пока что дай-ка мне свой «треугольничек» — вечером вместе
со своим занесу его в штаб, отправлю.
* * *
Наши наземные части с боями продвигались вперед. Медленно, зато неотвратимо. Противнику, несмотря
на то, что он пополнял свои части свежими резервами и усиливал огневую мощь, сдержать натиск
советских войск не удавалось.
На земле и в воздухе шли почти непрерывные бои. В них деятельно участвовал и наш полк, поддерживая
операции наземных войск, нанося удары по скоплениям вражеской боевой техники, штурмуя его
аэродромы, узлы сопротивления и коммуникации.
Как-то августовским утром командир эскадрильи собрал нас и сообщил о предстоящем вылете.
