К тому моменту, когда он взялся изучать частицы, знали только электрон, в 1919м открыли протон, в 1932м - нейтрон; существование позитрона было предсказано Дираком в 1931м, а через год этот положительно заряженный двойник электрона был обнаружен в космических лучах; предположение о существовании нейтрино выдвинул Паули уже в 1930м, хотя обнаружили их только в 1953 году. Пайс: «В 20-30е годы стало очевидно, что помимо тяготения и электромагнетизма существуют и другие силы. Эйнштейн предпочел их игнорировать, хотя они ничуть не менее фундаментальны, чем те две, которые были известны и раньше. Он попрежнему стремился к объединению тяготения и электромагнетизма, пробуя один путь, заходя в тупик и выбирая новый».
Хофман: «Эйнштейн в течение долгого времени пытался добиться… единства поля и материи, которые хотя и были друг с другом связаны, но до сих пор представляли собой принципиально различные сущности. В общей теории относительности уравнения поля теряли свою чистоту как раз в тех местах, которые относились к материи. Эйнштейн подчеркивал, что, казалось, не было способа сохранить общую теорию относительности без понятия поля. Он утверждал также, что если считать целиком и полностью справедливой основную идею теории поля, то материя должна проникать в нее не контрабандным путем, а как честная и полноправная часть самого поля. Можно было бы возразить, что Эйнштейн пытается создать материю всегонавсего из витков пространствавремени. Поэтому в новой теории Эйнштейн стремился найти такие чистые уравнения поля, которые оставались бы чистыми даже там, где место принадлежало материи. Он надеялся, что материя будет в таком случае проявляться в виде своего рода комков на поле. Он надеялся также, что если добиваться решений чистых уравнений поля - на научном языке это называется решениями, свободными от сингулярностей, - то автоматически возникнут ограничения, которые соответствовали бы существованию атомов и квантов».
В 1932 году в Оксфорде Эйнштейн говорил: «Я убежден, что чисто математические конструкции позволяют найти те понятия и те подобные законам связи между ними, которые обеспечивают ключ к пониманию явлений природы. Полезные математические понятия могут также быть предложены опытом, но ни в коей мере не могут быть получены из него. Опыт, естественно, остается единственным критерием полезности математической конструкции для физики. Но фактически творческий принцип лежит в области математики. Таким образом, я считаю, что чистая мысль может познать реальность, как мечтали древние». К Бессо, 8 октября 1952 года: «Я думаю, что только смелые спекуляции могут вести нас дальше, а не накопление фактов». И он продолжал заниматься «чистой мыслью», не обращая внимания, кто там чего открыл… Уже и первый ускоритель, который позволял обнаруживать новые частицы - циклотрон, - построили американские физики Э. Лоуренс и С. Ливингстон, а Эйнштейну хоть бы хны - не заинтересовался. Его кванты должны были родиться не в недрах циклотронов и адронных коллайдеров, а на бумаге, в стерильной красоте уравнений. Но капризные кванты не желали селиться в его чересчур строгих лесах. Они были покладисты лишь с теми, кто признавал за ними право на капризы и не требовал объяснения.
В январе 1932 года Эйнштейн встретился с Абрамом Флекснером, просветителем, который на деньги еврейских филантропов Л. Бамбергера и Ф. Фульда хотел создать в Принстоне (штат НьюДжерси) новый научноисследовательский центр - Институт перспективных исследований. Он хотел полностью освободить ученых от педагогических обязанностей и материальных забот. Они образуют ядро института, а к ним потянется талантливая молодежь. Сам Флекснер будет директором. Он уже и здание нашел - ФайнХолл, где раньше располагался математический факультет Принстонского университета; он сделал Эйнштейну предложение. Тот пока думал.
Он заступился за очередного обвиненного в госизмене - Карла фон Осецкого, пацифиста, редактора газеты «Ди Вельтбюне», который публиковал расследования о перевооружении Германии (чего не допускал Версальский договор), в частности, как немецкие военные летчики обучались в СССР. В 1931м его приговорили к восемнадцати месяцам тюрьмы. (Осецкий мог бежать, но отказался и, отсидев семь месяцев, вышел по амнистии.) Домой Эйнштейн со свитой вернулся 4 марта, пока ездил, родился второй внук, Клаус Мартин (1932-1938), отношения с Гансом и Фридой вновь стали натянутыми. В мае выступал в Оксфорде, там опять виделся с Флекснером, 22 мая с Артуром Понсонби, британским политикомлибералом, поехал в Женеву, где проходила международная конференция по сокращению и ограничению вооружений, созванная Лигой Наций (она продлится три года), а 23го дал прессконференцию.
Журнал «Пикчериэл ревью»: «По широким ступеням дворца тяжело поднимался человек с серебряными волосами. Его сопровождали на почтительном отдалении сотни людей. Корреспонденты, даже не раз встречавшие Эйнштейна, не проявляли бесцеремонности, столь характерной для них даже при встречах с коронованными особами… Все смотрели на Эйнштейна и видели в нем олицетворение Вселенной…» Но не сказал он ничего хорошего, напротив: «Если бы последствия не были столь трагическими, методы конференции могли быть названы абсурдными… Нельзя уничтожить войны, формулируя правила ведения войн… Решение проблемы мира не может быть оставлено в руках отдельных правительств. Война не может быть гуманизирована. Она может быть отменена».
Он написал об этой конференции статью в американскую газету «Нэйшн»: «Смеяться, плакать или надеяться, думая об этом? Вообразите город, населенный буйными, нечестными и склочными людьми. Там чувствуешь постоянную опасность для жизни, делающую невозможным здоровое развитие. Местный судья желает исправить отвратительное положение, хотя все его советники и остальная часть граждан настаивают на том, чтобы продолжать носить ножи за поясом. После долгих лет подготовки судья поднимает вопрос, насколько длинный и острый кинжал можно носить… Определение длины и остроты разрешенного кинжала поможет только самому сильному и больше всего навредит слабому… Верно, что у нас есть Лига Наций и Арбитражный суд. Но Лига лишь зал заседаний, а у Суда нет средств исполнения его решений. Эти учреждения не обеспечивают безопасность для любой страны в случае нападения на нее… Если мы не согласимся ограничить суверенитет государств в пользу обязательного исполнения решений Арбитражного суда, мы никогда не выйдем из состояния анархии и террора… Арбитражный суд должен мочь поддержать мир экономическими и военными санкциями».
Бертран Рассел по этому поводу писал в «НьюЙорк Америкэн»: «Люди вроде Эйнштейна говорят очевидные истины о войне, но их не слушают. Пока Эйнштейн говорит непонятное, его считают мудрецом; но как только он говорит чтолибо, что можно понять, считают, что его мудрость оставила его». В апреле Эйнштейн окончательно вышел из Комитета по интеллектуальному сотрудничеству; писал Альберу ДюфурФронсе, немецкому секретарю Лиги Наций: «Комитет кажется мне еще хуже, чем Лига в целом… Он дал благословение притеснению культурных меньшинств во всех странах». Больше он в эту контору не вернулся, сколько ни уговаривали.
Как предсказывал Паули, в 1932 году Эйнштейн в своей теории поля отказался от «абсолютного параллелизма» и попробовал с Майером иной подход, введя понятие «полувектора» - может, это та волшебная нота, что наконец заставит кванты рождаться, а симфонию звучать? К нему заехал его преемник по Праге Филипп Франк, который рассказал о споре. «В физике, - говорил Эйнштейн, - возникла новая мода. С помощью виртуозно сформулированных мысленных экспериментов доказывают, что некоторые физические величины не могут быть измерены или, точнее, что их поведение определено законами природы таким образом, что они ускользают от всяких попыток измерения…» Франк отвечал: «Но ведь мода, о которой вы говорите, изобретена вами же в 1905 году». «Хорошая шутка не должна слишком часто повторяться», - якобы ответил Эйнштейн.
Лето - в Капуте; в июне туда приехал Флекснер, Эйнштейн дал согласие ехать в Принстон при условии, что Майеру тоже дадут должность. Флекснер предложил оклад три тысячи долларов в год, Эйнштейн сказал, что этого хватит, Эльза выторговала 10 тысяч, потом узнали, что другим дадут по 15 тысяч, и на этой сумме поладили; уговорились, что Эйнштейн начнет работать в октябре 1933го, а зиму 1932/33 года как обычно проведет в Калтехе. О переезде в Америку навсегда речь пока не шла. Эльза бешено возражала против такого переезда. Даже после того, как Антонина Валлентен ей написала, что знакомый генерал фон Сект предупреждает всех евреев, что надо бежать, и рассказала, как ехала в купе с молодыми нацистами, спокойно обсуждавшими, как и кого они будут убивать, Эльза ей ответила: «В США гораздо больше жестокости и насилия: похищение ребенка Линдбергов, Аль Капоне. А в Капуте очень тихо. Даже здешние нацисты относятся к нам уважительно». Лишь когда местный пекарь отказался продавать ей хлеб, до нее, кажется, чтото дошло. Однако она занималась ремонтом, строила садовый домик - подарок Илзе; они даже не подумали продать дом или берлинскую квартиру, хотя с деньгами было очень худо: Эйнштейн вложил 24 тысячи долларов в долгосрочные облигации банка Ладенбурга и Тельмана в НьюЙорке, откуда Милева и дети должны были получать проценты. Но американская депрессия 1930х съела эти деньги, и теперь Милева просила еще: «Пожалуйста… Нам уже не так много осталось жить…»
