«Когда женщина отдается в честь божества, чисто чувственный акт этот связан с религиозным чувством. Комбинация жгучей чувственности с интенсивным религиозным ощущением может послужить для женщины поводом всецело посвятить себя Богу и во имя его всегда отдавать свое тело. Или в храмовой проституции, при которой божество пользуется многими женщинами через посредство мужчин, нашла себя земное осуществление идея о божественном гареме.[179] Или же этот обряд мог, наконец, явиться последствием обычая совершать совокупление – которое вообще считалось религиозным актом – в храме или в священных местах дома. За это говорит замечание столь сведущего в этнологии Геродота. В то время как он сообщает о египтянах, что совокупление в храме у них строго запрещено – что, быть может, указывает, что оно раньше практиковалось – он говорит далее: «А все другие народы, кроме египтян и греков, совокупляются в святилищах или после совокупления, не совершив омовения, отправляются в святилища. Они думают, что люди подобны животным. Ведь мы видим, говорят они, что животные и птицы совокупляются в храмах богов и в священных рощах. Если бы это было неприятно богу, так и животные ведь не делали бы этого. Так они поступают, и такое они приводят основание для своих поступков. Мне это, однако, не нравится». (Геродот, II, 64).
Обычай совокупления в храме несомненно возник из религиозного чувства, из желания, оставаясь в храме во время акта, вступить в непосредственную связь с божеством. Когда же божество получило впоследствии своих собственных жриц в виде прислужниц храма, не было больше надобности приводить с собой в храм жену или другую женщину, так как можно было сноситься с божеством при посредстве его жриц. Что касается богинь, как Милитта, Анаитис, Афродита, то здесь существует еще четвертый причинный момент для храмовой проституции. Дело в том, что блудницы-жрицы, благодаря своей красоте и выдающимся умственным дарованиям, часто считались изображениями богинь. Этим объясняется греческий обычай, по которому красивые гетеры, например, Фрина, служили моделью Праксителю и Апеллесу для изваяния статуи Венеры (Атеней ХЛИ, 590, 591а).
Религиозный первоначально, священный характер храмовой проституции доказывает и столь многозначительное изречение, как нижеследующее из книги «Мудрость Соломона» (14, 12): «Начало блуда есть обращение к идолам». Явления половой жизни были именно угодны божеству; они первоначально божественны, чисты и благородны, потому что вытекают из той же страсти, что и религия. Еще и в настоящее время у многих людей с глубоко религиозным чувством можно заметить указанное тождество. Отрицать это, как делает, например, Непке,[180] значит противоречить всем наблюдениям истории культуры и индивидуальной жизни. Подробное обоснование глубокой и тесной связи между религией и половой жизнью читатель найдет у меня в другом месте,[181] на которое я и ссылаюсь. Очень тонко анализировала недавно эти отношения Лу-Андреас-Саломе.[182] Между прочим, она говорит: «Особенно тесно связана, по-видимому, половая жизнь с религиозными явлениями, в том отношении, что творческая деятельность ее очень скоро проявляется в производительности тела, придавая тем самым чисто физической страсти присущий вообще творчеству характер всеобщего подъема – как бы авансом налагая на эту страсть печать духовности. Но если дух снабжает, таким образом, чисто половые аффекты мозговыми импульсами, то с другой стороны, в религиозной страсти, как во всякой вообще интенсивной психической деятельности, принимают участие тонические влияния тела. Между обоими моментами лежит все развитие человека, не образуя, однако, нигде пробелов: все многообразие его замкнуто в волшебном круге этих двух единств, начало и конец сливаются в нем. В самом деле: ведь нет также религиозной страсти, которая не поддерживалась бы смутным сознанием, что высшие идеалы, о которых мы мечтаем, могут давать ростки на самой низменной земной почве. Вот почему религиозный культ седой старины дольше и глубже связан с половой жизнью, чем с остальными жизненными проявлениями. Связь эта кое-где уцелела даже в так называемых спиритуалистических религиях, основанных отдельными лицами («Stifterreligionen»).
Какое обилие сексуального во всех религиозных явлениях и учреждениях от древнего до нашего времени, во множестве религиозных церемоний и обычаев (культ Марии и т. д.), в религиозном способе выражений (напр. в «Uniomystica»), в церковных песнях, в вере в ведьм, в сектантстве, в «черных» мессах сатане и прежде всего – в аскетизме! На этот последний нужно именно смотреть как на реакцию против примитивной религии, покоившейся первоначально на половом базисе, для которой обречение женщины на половой акт в честь и для выгоды божества казалось чем-то вполне естественным. Противоположность между этим «языческим» и христианским взглядом на храмовую проституцию очень хорошо подметила Росвита фон Гардесгейм в своей драме «Fall und Busze Marias, der Nichte des Einsiedlers Abraham».
Когда Абрагам нашел бежавшую много лет тому назад племянницу свою Марию в публичном доме и обратил ее, Мария, между прочим, говорит:
Мария. Золота есть у меня еще немного и материй; что мудрость решит твоя сделать с этими безделками?
Абрагам. Что ты приобрела грехом своим, то брось с грехами вместе.
Мария. Я думала их бедным подарить, быть может, послужили бы они для алтарей священных.
Абрагам. Не думаю, чтоб Богу был угоден дар, добытый путем преступления.[183]
Мария придерживается еще старого взгляда, что вознаграждение, получаемое проститутками, угодно богам и принимается ими,[184] между тем как Абрагам защищает противоположное, христианское воззрение.
И религиозная проституция, как пережиток необузданной половой жизни, действительно является примитивным, повсеместным явлением, которое мы еще и теперь находим у дикарей, но которое долгое время продолжает существовать, как остаток древнего гетеризма и у культурных народов. Ниже мы приводим главнейшие относящиеся сюда факты.
Прямую связь между домами для мужчин, как местом необузданных половых отношений, и религиозной проституцией можно доказать на Новой Гвинее и на некоторых островах Южного океана. Так, на Дорейской бухте дома для мужчин характеризуются смесью святости и развратаю.[185] Из следующих слов Раффрея[186] можно себе представить, что там происходит: «Il existe encore а Dorey et а Manssinam des rnaisons sacrees, sortes de temples de Venus ой habitent les jeunes gens; mais je ne puis, par respect pour la society et pour moi mSme, vous' en faire une description».
Религиозный характер проституция носит также у жриц ордена Agbui в стране племени Ewe, в западной Африке. Отчет миссионера Цюнделя об этом гласит:[187]
«Еще одно явление природы, в котором представитель племени Ewe видит господство сильного духа и которому он поклоняется, это молния и гром. Божество это, на которое почитатели его смотрят, как на исполнителя гневного суда божьего, пользуется поклонением только одной части народа. В особенности поклоняются ему женщины. Это так называемые Agbui, образующие особый орден, имеющий свой особый знак, свой обет и свой язык, непонятный для других. Девушки, которые от рождения или позже посвящаются этому божеству, с двенадцати лет живут изолированно, не имея сношений с людьми, служат божеству и ведут образ жизни вроде как в общежительном монастыре, под надзором и руководством жреца. Кроме этого последнего никто не имеет к ним доступа. Здесь они живут 3–4 года, учатся и упражняются в обычаях, церемониях и языке ордена. Свое существование они поддерживают нищенством, и для этой цели им разрешается выходить со двора. После выхода из общежительного монастыря они снова возвращаются к прежним условиям жизни, но продолжают быть и остаются навсегда обрученными, повенчанными с божеством. Поэтому он и не могут вступать в брак, но становятся публичными женщинами… Орден считает для себя делом чести по возможности увеличивать число своих сочленов. С этой целью Agbui тайком уводят ночью девушек, как только им представится для этого удобный случай, и заставляют верить родных, что бог сам увел девушек».
