Оказывается, Агентство вовсе не собиралось отправлять ее на тот свет. Хофштадтер действовал по собственной инициативе, снайпер — явно его рук дело. А это объясняет, почему Фрей попытался ей помочь и вовсе не торопился разделаться с ней.

Но это не объясняло, почему «Ангел» отказался признать ее существование.

Это также не объясняло, почему тип с биноклем вел видеозапись. Был уже одиннадцатый час, когда дверь в фургоне открылась. Эви старалась держаться подальше от двери, насколько ей это позволяли наручники и цепь. Задние двери фургона распахнулись, и первое, что ударило в нос Эви, — это специфический запах. Только Нью-Йоркская подземка могла похвастаться таким, ни с чем не сравнимым, букетом ароматов — мочи, столетней копоти, затхлой воды, перегретых трансформаторов и спертого воздуха.

Где-то поблизости прогромыхал поезд. От грохота затряслись стены фургона, и у Эви заныли зубы.

Дверь была открыта, и взору ее предстала необычная картина. Среди грязного растрескавшегося кафеля, почерневших от копоти опор и щербатого бетона были разбросаны новехонькие коммуникаторы, оборудование для электронной слежки. Здесь же находились и десятки людей в полицейской форме.

Небольшой командный пункт располагался в заброшенной станции подземки, но поле зрения Эви было ограничено десятью метрами, поскольку все помещение заливал слепящий свет мощных переносных ламп, свисавших с потолка.

Большинство копов суетились вокруг оборудования и не обращали никакого внимания ни на Эви, ни на ее фургон. Исключение составляли лишь трое.

Двое из них стояли, наведя на фургон дула автоматов. Они явно были из Агентства. Полиция не выдавала своим патрульным офицерам автоматы «Узи». И словно для того, чтобы у Эви не оставалось сомнений, третьим в их компании была Сукиота.

Именно она забралась в фургон. Дверь оставалась открытой, и конвоиры не шелохнулись, когда Сукиота подошла к Эви. Офицерша сжала пальцы в кулак и с силой вогнала его Эви в живот. Это произошло столь стремительно, что Эви даже не успела напрячь мышцы. Она согнулась, и ее тут же вырвало. Когда Эви прекратила изрыгать на пол фургона свинину с бобами, Сукиота схватила ее за подбородок и развернула к себе лицом.

— Это тебе за мою машину, Ишем, и театр.

К губе Эви прилип кусочек полупереваренного тофу.

— Извини, — кое-как выдавила она из себя.

Сукиота резко ударила ее коленом прямо в солнечное сплетение. От удара каждая мышца ее тела судорожно сжалась. Эви снова вырвало, и она молилась про себя, чтобы только не оказались поврежденными внутренние органы.

— Хочешь знать, почему ты еще жива?

В ответ Эви удалось промычать нечто нечленораздельное.

— Ты жива потому, что сорвала всю мою операцию. — Сукиота схватила Эви за больное плечо и резко дернула, заставляя пленницу выпрямиться. Через всю руку Эви словно полоснули раскаленным кинжалом. — И я хочу знать, почему?

Эви смотрела на Сукиоту, и постепенно до нее стало доходить, что здесь происходит что-то неладное. Нечто такое, чего она не знала или же о чем не догадывалась.

Сукиота отпустила плечо Эви и села напротив:

— Значит, мы понимаем друг друга?

Эви кивнула. Она-то понимала. Ей было прекрасно известно, что представляет из себя эта Сукиота.

Снова где-то поблизости прогрохотал поезд. Лампы на мгновение потускнели, и в открытые створки фургона влетели клубы пыли.

— На кого ты работаешь, Ишем?

Эви беззвучно рассмеялась — в тот момент ей было наплевать, что за это она может схлопотать еще один удар.

— На тех же, что и ты.

Сукиота закатила ей пощечину — это было не столь болезненно, сколь унизительно.

— Чушь собачья. Я тоже подумала об этом, когда ты запросила радиосвязь. Тебя нет в базе данных.

— Значит, меня стерли.

— Удобная отговорка. У тебя с собой была инфокарта с записью слежки. Кто эти люди в квартире?

Эви выложила ей все как на духу. Уж если Сукиота взялась за дело, она наверняка все уже знает.

Сукиота кивала, слыша хорошо знакомые ей имена.

— А теперь будь добра, объясни мне, как семь мертвецов мешают мне делать мое дело.

— Что? Какие семь мертвецов?

Сукиота наклонилась поближе.

— Эзра Фрей погиб во время взрыва при исполнении особой миссии в Кливленде в августе пятьдесят третьего. Эрин Хофштадтер числится пропавшим без вести с пятьдесят третьего года, когда Госдепартамент послал его с разведывательной миссией в оккупированную Японию. Дэвид Прайс утонул, угодив с машиной в Чесапикский залив, в сентябре пятьдесят третьего. Дэвидсон — его зовут, то есть звали, Лео — заживо сгорел в собственном доме в Сан-Франциско 23 мая 2055 года. А этот профессор, его имя Скотт Фитцджеральд, предположительно, свалился с радиотелескопа и сломал себе шею в пятьдесят третьем.

Сукиота сделала паузу, видимо, для того, чтобы проследить за реакцией Эви.

— Полагаю, ты даже не догадывалась, что видишь запись квартиры, которую заполонили трупы? В моем списке мертвецов еще двое, Ишем. Тип, которого ты называешь «Гейб», проходит в нем под именем «Габриэль», он наемный убийца. По официальной версии, его нейтрализовали в пятьдесят четвертом…

— Ты сказала, что их двое, — уточнила Эви, так как Сукиота уже перечислила всех собравшихся в комнате.

Улыбнувшись, Сукиота вытащила из кармана инфокарту и взглянула на нее так, словно была наделена даром считывать с нее информацию невооруженным глазом.

— Ты хочешь сказать, что тебе это неизвестно? Кто-то угрохал кучу денег и энергии на то, чтобы ради тебя фальсифицировать десятки секретных баз данных…

— Какого черта…

Сукиота схватила Эви за горло, не дав договорить, и поднесла к самому ее носу инфокарту. Эви недоуменно уставилась на радужную поверхность тонкой пластинки.

— Не строй из себя дурочку, Ишем. «Ангел» не отвечает мертвым агентам. А ты умерла, Ишем, в декабре 2053 года, через несколько дней после исчезновения Хофштадтера.

У Эви заслезились глаза. Она была не в силах отвести взгляд от радужной карточки.

— Меня перевели, — прошептала Эви.

— Куда?

— Мы называем это Мозговым Центром.

Сукиота ослабила хватку.

— И все эти жмурики там работают?

— Не знаю.

Сукиота снова, словно тисками, сжала ей шею, и Эви поторопилась с ответом.

— Дэвид Прайс и Хофштадтер, в этом я уверена. Дэвидсон — возможно. О других же я и слыхом не слыхивала до вчерашнего дня.

— Кто там у вас начальник? И где это?

— Мой отдел возглавляет Хофштадтер. Все это располагается неподалеку от Колумбии рядом с Бродвеем на Сто Девятой стрит.

Сукиота откинулась назад, вертя в руках инфокарту.

— Что ж, прекрасно. Вот оказывается, как все это просто. Ты отвечаешь на мои вопросы, и мы с тобой прекрасно ладим. А теперь выкладывай, что там произошло у тебя дома.

Сукиота допрашивала Эви около трех часов.

Единственное, о чем Ишэм не стала распространяться, — это о встрече с Дианой. К ее счастью, Сукиоту, по-видимому, меньше всего волновало, где Эви провела ночь. Ее интересовали подробности: афганы, ФНО и, разумеется, в первую очередь Мозговой Центр, предназначенный для разрешения внутреннего кризиса.

Однако Сукиота ни разу не обмолвилась о пришельцах. О них Эви упомянула лишь тогда, когда ее спросили о «сценариях», которые она готовила для своего шефа Хофштадтера. Эви рассказывала Сукиоте о своих исследованиях, касавшихся их гипотетического вторжения.

В ответ Сукиота лишь снисходительно усмехнулась. Ее больше интересовали исследования Эви, посвященные предполагаемому взрыву недовольства моро.

Когда Сукиота покончила с интересующими ее вопросами, она сняла с Эви наручники и под конвоем пяти вооруженных автоматами «Узи» псевдополицейских отвела свою пленницу назад на заброшенную станцию метро, где запихнула ее в камеру.

Камера была явно приспособлена для этого случая, как и все остальное помещение штаба. Когда-то это был общественный туалет. Всю сантехнику с него ободрали, оставив голые стены, из которых теперь торчали огрызки труб. В воздухе по-прежнему стоял затхлый запах мочи, он словно впитался в пожелтевшую плитку под растрескавшейся глазурью. По стенам тянулись сделанные из баллончиков граффити, в основном, названия городских банд. Среди последних доминировало «Пендрагон», да еще что-то вроде «Мстителей Сто Тридцатой». Сукиота приковала Эви к проходящей вдоль пола трубе. На перекрученных проводах с потолка свисала одинокая лампа. Каждый раз, когда поблизости громыхал поезд, она раскачивалась и гасла.