Стоило лишь Гаруну присмотреться, как увидел он, что к каждым Вратам ведет своя тропа, тоже черная, едва заметно светящаяся.

– Должно быть, войдя под Врата, можно при желании оказаться где угодно? Для этого надо лишь знать, на какую тропу ступить…

– Ты прав, принц-странник. – Голос хадима был слышен так отчетливо, словно тот ехал на лошади рядом с Гаруном. – Твоя догадка верна. Войдя под любые Врата и зная, на какую тропу ступить, можно оказаться в любом месте по собственному желанию…

– Или в любом времени, не так ли?

– Воистину так… Или в любом времени. Однако сами Врата зачастую не так просто найти. Даже зная, что они существуют, можно проплутать не одну сотню дней, но так никуда и не выйти, если сами Врата или Тропа меж Врат решат не показываться на глаза страннику, ибо найдут его помыслы или чаяния недостойными Краткого Пути.

Объяснение хадима было более загадочным, чем само это место, Тропа меж Врат… Но принц смог удержаться от дальнейших вопросов, ибо подозревал, что ответ будет столь же непонятным, как уже услышанное.

Кони неторопливо преодолевали черноту Тропы. Шаг, еще шаг… Вот впереди показалось сияние, вот стало оно ослепительным… И… караван ступил на пышущую сухим жаром знакомую дорогу к столице.

– Да, нам понадобилось всего несколько часов, чтобы миновать путь, на который ушло почти два месяца…

Это пробурчал Умар. Гаруну показалось, что на этот раз бурчал он довольно. Однако будущий визирь куда менее был бы этим доволен, если бы услышал последние слова невидимого хадима. Но слова эти предназначались одному лишь Гаруну и изрядно озадачили его.

– Осталось лишь узнать, незадачливые странники, сколько времени пролетело там, откуда вы ушли…

Да, об этом следовало задуматься. Хотя бы для того, чтобы в следующий раз, решив прибегнуть к помощи Врат, сто раз взвесить все «за» и «против» такого странствования.

Сейчас же Гарун лишь запомнил эти странные слова. Однако задуматься над ними не успел, ибо увидел у городских ворот знакомую фигуру Муслима – нубийца, верного раба и, возможно, единственного верного друга Гаруна. Он нес свою вахту, похоже, уже не первый день всматриваясь в пыльную даль в ожидании появления каравана.

Пять сотен лет мудрого правления уже упоминаемой в этом трактате династии ас-Юсефов стали недурным уроком не только для соседей, но и для самих правителей далекого прекрасного Багдада. Быть может, не все жемчужины мудрости пошли впрок правителям венценосного града, халифам династии аль-Махди. Однако халифы, стараясь избежать переворотов, заговоров и кровопролития, также стали передавать свой трон наследникам, коих избирали сами в урочный день с большой помпой и празднествами. Оказалось, что деяние это отвращает от ропота многих, и потому традиция прижилась.

О, конечно, далеко не каждый из первых советников дивана или визирей страны понимал, отчего именно юному принцу, столь неопытному, зачастую даже не ведающему, сколь изощренно должен править халиф, следовало передать власть, сие подлинное сокровище, желанное сотням прихлебателей, каких всегда немало в окружении любого правителя.

Сейчас же, возвращаясь к отцу и матушке, Гарун преотлично знал ответ на этот вопрос. Только наследнику, названному таковым, пусть и совсем еще молодому, но уже привыкшему к мысли об ответственности, которая ляжет на его, властителя, плечи, и понимающему, что именно с титулом зачастую приходит осторожность и потребность тщательно взвешивать каждое деяние, и следует передавать тяжкое бремя власти.

Более того, Гарун уже внутренне готовился к церемонии. Ибо сколько бы до нее ни осталось времени, все равно этот миг, когда он назовет себя халифом, наступит более чем скоро.

Отряд втянулся в распахнутые городские ворота. Впереди были узкие окраинные улочки столицы, где двум всадникам не разойтись. И потому отряд замешкался на площади возле сборщиков податей. Конечно, никаких денег Гаруну за то, что он вернулся домой, платить было не нужно. Смешно, если бы Умар стал шарить в переметной суме в надежде найти дюжину фельсов для усталого стражника.

Гарун ждал, пока освободится путь, и смотрел по сторонам. Его внимание привлекла девчушка с двумя смешными косичками. Она сидела на ступеньках дома. Вокруг нее резвились котята, черные как смоль и неуловимые как сон. Девочка играла с ними столь самозабвенно, что у Гаруна едва достало сил усидеть в седле – так заразительно смеялась малышка и так всерьез охотились за ее пальцами комочки черной шерсти.

Конечно, в жизни любого человека судьба оставляет множество знаков. И будь у каждого из нас, живущих под этими небесами, немного лишнего времени, чтобы прочесть эти знаки, многие поступали бы совсем иначе. Не кляузничали бы, не лгали, не предавали тех, кого следовало беречь. Но, увы, пути судьбы извилисты. И совсем немногим дано услышать ее подсказки, как и суровые окрики, когда следует немедленно остановиться, дабы не совершить непоправимых ошибок.

И вновь, как было там, у Врат, ему послышался женский чарующий голос, что произносит какие-то слова, которые, сколько ни пытаешься, понять не можешь.

Конь прибавил шаг, и наваждение рассеялось. Впереди уже были ворота в дворцовый сад. Гостеприимно распахнутые, они ждали сына, решившего найти разгадку там, где и загадку-то мог найти лишь сведущий.

Вечером того дня, когда халиф решил начать свое послание (тоже дань укоренившейся за столетия традиции), в его покои вошел Гарун. Это был уже не тот Гарун, что просил бы отсрочить коронацию, а тот, что желал бы получить как можно больше мудрых советов перед тем, как сей день настанет.

– Батюшка, – юноша припал к ногам отца. – Я не прошу тебя отсрочить коронацию, как ты мог подумать. О нет! Странствие, пусть и недолгое, открыло мне глаза на многие вещи. Я вовсе не стремлюсь сесть на трон, как ты знаешь, ибо ты еще силен и мудр… Но понимаю, что традиции следует придерживаться хотя бы потому, что именно благодаря ей страна долгие годы живет в мире и процветании.

– Мальчик мой, – халиф с удивлением посмотрел на сына из-под кустистых бровей. Конечно, не этого ожидал он от юного наследника, столь внезапно появившегося в его, халифа, тайных покоях. – Воистину, ты прав. Традиции нашей страны нерушимы, и день коронации, назначенный однажды, перенести или отменить уже нельзя. Прав ты и в том, что именно силой традиций и держится сама наша держава. Однако я вижу, что ты пришел сюда с просьбой. Изложи ее без стеснения.

В этот миг халиф Мухаммад вспомнил, как сам когда-то готов был просить своего отца о том, чтобы коронация была перенесена лет на пять… или десять. Тогда ему, юному наследнику, хотелось отправиться в далекую полуночную страну, дабы насладиться несметными сокровищами природы и увидеть наконец огромных лохматых зверей, которые превратились в камень и теперь безмолвными громадами возвышаются там, где некогда паслись они сами и их предки. Но, увы, его отец был столь суров и непреклонен, что Мухаммад даже не решился заговорить об этом.

Теперь же все его поступки, и глупые, и умные, повторяет его сын. Ну что ж, должно быть, есть в этом некая высшая справедливость… Но если она действительно существует, то чего же пришел просить Гарун и почему таким почтением блещет его взор?

И халиф вновь посмотрел на сына. О, тот отлично понимал, что значит этот взгляд: так отец давал понять, что медлить более не следует.

– Мудрый мой отец, великий халиф, сердце и разум прекрасной нашей страны! Об одном я молю тебя: составляя письмо, которое в день коронации халиф непременно передает своему наследнику, не сдерживайся. Прошу тебя, дай мне как можно больше советов. И пусть ты, о счастье! здоров и силен, не всегда сможешь вслух или безмолвно подсказать, как следует себя вести. А вот твое письмо послужит мне подлинным учебником…

Всего мог ожидать халиф Мухаммад, но только не этой просьбы, такой странной для гордого Гаруна. Изумление было столь велико, что халиф изменил и своей обычной молчаливости.