Получив благословение Банделло, Леонардо быстро собрал кисти, закрыл склянки с красками и легким шагом направился в больницу. По пути к ним присоединился брат Никола, который уже нес сосуд с освященной водой, горшочек с елеем и серебряное кропило.

Они нашли брата Бенедетто в изоляторе на втором этаже, в одной из немногих отдельных комнат. Он одиноко лежал на застеленной постели, отгороженной от остальной комнаты широким льняным пологом, свисающим с потолка.

Подойдя к этой узкой и убогой кровати, маэсгро попросил монахов подождать в саду. Он объяснил им, что первая фаза лечения требует определенной интимности и что очень немногие люди, подобно ему, не рискуют заразиться смертоносными парами туберкулеза.

Когда Леонардо остался один у постели одноглазого монаха, он отвел в сторону разделяющую их ткань и молча уставился на старого брюзгу. «Почему до сих пор не изобретен аппарат, избавляющий от врагов?» — подумал он. Собравшись с духом, великан да Винчи легонько потряс Бенедетто, чтобы разбудить его.

— Вы? — От неожиданности брат Бенедетто приподнялся. — Но какого черта вы здесь делаете?

Леонардо с любопытством смотрел на умирающего. Тот выглядел еще хуже, чем он ожидал. Голубоватые тени на щеках не предвещали ничего хорошего.

— Мне рассказали, что на вас напали, брат. Я искренне вам сочувствую.

— Не будьте фарисеем, мастер Леонардо. — Бенедетто закашлялся, исторгнув новую порцию мокроты. — Вам известно о том, что случилось, не хуже, чем мне.

— Если вы так думаете...

— Это были ваши братья из Конкореццo, не так ли? Эти ублюдки, отрицающие Бога и не признающие божественную природу Сына Человеческого... Убирайтесь! Дайте мне умереть с миром!

— Я пришел поговорить с вами, как только узнал о вашей болезни, Бенедетто. Мне кажется, вы торопитесь с суждениями. Впрочем, как всегда. Люди, о которых вы говорите, не отрицают Бога. Это истинные христиане, поклоняющиеся Спасителю так, как это делали первые апостолы.

— Довольно! Я не желаю больше слушать! Незачем все это рассказывать мне! Уходите!

От ярости лицо одноглазого налилось кровью.

— Если вы задумаетесь над этим хотя бы на минуту, падре, то поймете, что, сохранив вам жизнь, эти «ублюдки» проявили безграничное милосердие. В конце концов, им известно, что вы хладнокровно убили нескольких братьев.

Ярость монаха сменилась изумлением. Он широко открыл, а затем закрыл глаза.

— Что вы себе позволяете, Леонардо?

— Мне известно, во что вы превратились, Бенедетто. Мне также известно, что вы сделали все возможное, чтобы изгнать меня отсюда, оставив в неведении окружающих. Сначала вы убили брата Александра. Затем вы пронзили сердце брата Джулио. Все это потрясло братьев, идущих путем чистоты...

— Скорее, путем ереси.

Единственный глаз Бенедетто засверкал, как луна.

— Вы также посылали в Рим апокалиптические и анонимные послания, подписанные исключительно для того, чтобы против меня начали тайное расследование, а вы при этом оставались бы в стороне. Разве я не прав?

— Будьте вы прокляты, Леонардо! — из груди монаха вырвался хрип. — Будьте прокляты на веки вечные!

Живописец отвязал от пояса белую парусиновую суму, с которой никогда не расставался, и с невозмутимым видом положил ее на кровать. Она казалась увесистее, чем обычно. Маэстро торжественно расстегнул ее и извлек небольшую книгу в синем переплете.

— Узнаете? — хитро улыбнулся он. — Хотя вы и проклинаете меня, падре, я пришел отпустить вам грехи. И даровать спасение. Все мы Божьи души и заслуживаем его. — Единственный зрачок Бенедетто взволнованно расширился, когда он увидел этот том так близко. — Ведь это то, что вы искали, не так ли?

— Inte... rrogatio Johan... nis, — прочел Бенедетто тисненное на корешке название. — Последний завет Иоанна! Книга ответов Спасителя, данных им своему любимому ученику во время тайной вечери, состоявшейся в Царствии Небесном.

— La Cena Secreta. Да, это она. Книга, которую я намерен открыть миру.

Бенедетто вытянул вперед тонкую руку и коснулся переплета.

— Если сделаете это, вы покончите с христианством, — произнес он, пытаясь не делать глубоких вдохов. — Эта книга проклята. В этом мире никто не заслуживает того, чтобы прочитать ее... А в другом, рядом с нашим Вечным Отцом, она никому не нужна. Сожгите ее!

— Однако было время, когда вы стремились заполучить ее.

— Верно, — проворчал одноглазый. — Но я осознал грех гордыни, в который был вовлечен. Поэтому я и покинул вашу организацию. Поэтому я перестал на вас работать. Вы прельстили меня, как и братьев Александра и Гиберто, но я вовремя разгадал вашу хитрость, — в отчаянии бормотал Бенедетто, — и мне удалось от вас освободиться. — Одноглазый, побледнев, прижал руку к груди и осипшим голосом продолжал: — Я знаю, чего вы хотите, Леонардо. Вы прибыли в католический Милан со своими экстравагантными идеями... Ваши друзья: Боттичелли, Рафаэль, Фичино — забили вам голову бессмысленными представлениями о Боге. И теперь вы хотите дать миру формулу, которая позволит общаться с Богом без посредничества Церкви.

— Как это делал Иоанн.

— Если парод поверит этой книге, если он узнает, что Иоанн общался с Господом в Царствии Небесном и вернулся с небес, чтобы написать об этом, священники церкви Петра никому более не будут нужны.

— Я вижу, вы все поняли.

— Я также понял, что иль Моро вас все это время поддерживал, потому что... — он опять закашлялся, — потому что, ослабляя Рим, он крепнет сам. Вы пишете свои картины с целью изменить веру добрых христиан. Вы дьявол. Сын Люцифера.

Маэстро улыбнулся. Умирающий монах был не в состоянии понять глубины его плана. Долгие месяцы Леонардо позволял художникам из Франции и Италии изучать «Вечерю» и делать с нее копии. Потрясенные его техникой и необычным расположением действующих лиц, живописцы Андреа Соларио, Джампетрино, Бонсиньори, Буганса и многие другие многократно воспроизвели его картину, распространяя ее по всей Европе. Кроме того, избранная им спорная техника a secco [61] ввиду ее недолговечности, превратила план по копированию его произведения в не терпящее отлагательства предприятие. Чуду «Вечери» суждено было исчезнуть по замыслу самого ее создателя. Только длительные, скрупулезные, тщательно спланированные усилия по его копированию и повсеместному распространению могли спасти истинный замысел маэстро...

Еще ни одному другому произведению искусства за всю историю человечества не удавалось так широко распространить тайную информацию, как это сделает «Вечеря».

Леонардо не произнес ни слова. К чему?

Его руки все еще были покрыты лаком и политурой, в которые он обмакивал кисти, нанося последние штрихи на портрет Иоанна — того самого, написавшего Евангелие, что теперь лежало открытым на постели умирающего. Это была та самая книга, которую Висконти-Сфорца, герцоги Миланские, закрытой вложили в руки жрицы на одной из карт своей колоды. Она же лежала на коленях Санта Мария дель Фьоре у входа во флорентийский собор. Одним словом, это была книга тайных знаний, которые Леонардо намеревался открыть миру.

Не сказав ни слова, Леонардо взял в руки книгу и открыл ее на первой странице. Он попросил Бенедстто припомнить сцену последней вечери Господа, изображенную на стене трапезной, чтобы лучше понять его план, в который он намеревался его посвятить. Затем он опустил книгу чуть ниже своей бороды и торжественно прочел: