— Да, — всхлипнула Лейни. — То есть нет. Ты меня совсем запутал.

Дик покачал головой, в его глазах тоже стояли слезы.

— Нет, миленькая, ты как раз распутываешься.

Она вскинула руку:

— Стой! Не подходи ко мне.

— Лейни, я хочу крепко обнять тебя, подарить всю ласку, которой обделила тебя мать.

— Нет! Не хочу.

— Хочешь. Ведь правда?

— Нет, нет! — Она застонала и, безудержно рыдая, стала оседать на пол.

Дик подхватил ее. Обвил руками и крепко прижал к себе, зарывшись лицом в ее волосы.

— Хочешь, — шепнул он, — конечно, хочешь.

Пальцы ее самопроизвольно вцепились в его одежду, комкая рубашку. Дик был рад: слезы, струившиеся по ее щекам, не были мучительными, а, напротив, несли с собой облегчение, очищение. Бережно коснувшись ее затылка, он привлек ее голову к своей шее и уткнулся подбородком в ее макушку.

— Бедная ты моя малышка, — с нежностью произнес он. — Такая милая и такая недоласканная. Господи! Милая моя девочка…

Она едва не растворилась в его сильных объятиях.

— Дик?

— Что, моя любовь?

— Дик? — Она никак не могла до конца поверить, что он действительно рядом, обнимает ее. Любит ее.

Взяв ее за подбородок, Дик осторожно приподнял ее лицо. Жалобно всхипнув, Лейни вдруг обеими руками обняла его за шею, подставляя губы для поцелуя.

— Люби меня, люби…

Издав изумленный и радостный возглас, Дик увлек ее за собой на пол. Ковер был старым и пыльным, но они этого не замечали. Лейни тянулась к Дику всем своим существом. Помня о ее состоянии, он осторожно прилег рядом и привлек ее к себе; губы их соединились. Рука Дика медленно скользнула вдоль ее спины и, достигнув бедер, притянула ее к себе, заставляя ощутить силу его страсти. Лейни с готовностью прижалась к нему, насколько это было возможно, и их восторженные стоны эхом разнеслись по безмолвной комнате.

Лейни принялась неловко стаскивать с него тяжелое пальто, и Дик нетерпеливо высвободился из него и отбросил в сторону. Пальцы ее, обычно такие проворные, спотыкались на каждой пуговице его рубашки, пока она их расстегивала. Но вот ее ладони коснулись его обнаженной груди и живота, поросших жесткими волосками, которые щекотали ее, вызывая трепет.

Дик снял с нее пальто. Не прерывая поцелуя, расстегнул пуговицы на ее платье и коснулся груди.

— Да, да… — простонала она.

Неуклюже повозившись с застежкой ее бюстгальтера, Дик наконец справился; его нежные руки, горячие губы и искусный язык принялись ласкать ее груди, вызвав мгновенный отклик в затвердевших сосках. Лейни тихонько вскрикивала, пока оба в безумной спешке освобождались от одежды. Движения их были лихорадочными, дыхание прерывистым. В звенящей тишине, пропитанной томлением ожидания, послышался звук расстегиваемой «молнии».

Дик осторожно склонился над Лейни:

— А вдруг я сделаю тебе больно?

— Дик, пожалуйста! — Руки ее устремились под его расстегнутую рубашку, смело дотрагиваясь до его плоских коричневых сосков. Дик заскрежетал зубами.

Платье и комбинация Лейни сбились под грудью. Пальцы Дика нежно коснулись гнездышка густых шелковистых волос и принялись перебирать их, пока Лейни не застонала от наслаждения и разгорающегося желания. Тогда ладонь Дика легла на мягкий холмик, а пальцы скользнули ниже. Отыскав средоточие вожделенного тепла, Дик пристроился меж ее бедер.

Он проник в это восхитительное тепло с необычайной осторожностью — едва миновав порог. Движения его были неторопливыми и точными: он искусно поглаживал только там, где требовалось, чтобы довести ее до кульминации, в то время как сам испытывал потребность проникнуть как можно глубже. Поборов это желание, он сосредоточился на том, чтобы подарить радость женщине, у которой ее было так мало.

— Господи, как хорошо… — прошептала она.

Он улыбнулся, глядя на ее восторженное лицо.

— Я рад. И мне тоже.

Язык его отыскал ее тугие соски и принялся, искусно порхая, омывать их, в то время как символ его мужественности продолжал чарующие ласки.

Лейни ощутила, как погружается в головокружительное забытье, — прежде уже испытанное с Диком. Сквозь пелену блаженства пробилось осознание того, что ради нее Дик идет на жертву. Отбросив остатки стыдливости, Лейни протянула руку к тому месту, где соединялись их тела.

Сердце едва не выскочило у него из груди, имя ее со стоном слетело с его губ от этой ласки, о которой Дик и просить бы не посмел и которая подарила ему почти такое же наслаждение, как если бы он был внутри ее. Когда он увидел, как ритм ее движений ускорился, а затем лицо Лейни просветлело, то сбросил с себя бремя изнурительного контроля: напрягся, вздрогнул всем телом — и излил в нее тепло своей любви.

Много позже она открыла глаза и, встретив его изумрудный взгляд, хрипло пробормотала:

— Что со мной случилось? Дик убрал с ее щеки белокурый локон и провел им по своим губам.

— Я любил тебя. И ты любила меня. И это было чудесно.

— Снег пошел, пора нам в путь. Они обнявшись лежали рядом, Лейни щекой прижалась к груди Дика. Ему ужасно не хотелось нарушать эту близость, но, если они не поторопятся и не попытаются обогнать снежный буран, обратный путь в Саннивейл может стать весьма рискованным.

— Хорошо. — Лейни высвободилась из его объятий.

Последующие несколько минут они чувствовали себя невероятно неловко. Они не могли даже взглянуть друг другу в глаза, молча приводя в порядок свою одежду. Сейчас они напоминали людей, которые пережили трагедию и не желают нести ответственность за свое поведение в чрезвычайных обстоятельствах.

Лейни терзалась из-за того, что вновь склонила его к занятиям любовью. Дик опасался, что разрушил их и без того хрупкие отношения, снова воспользовавшись ее эмоционально неустойчивым состоянием.

Лейни заперла за ними дверь, и они побрели к машине Дика, преодолевая сильные порывы ветра, который швырял им в лицо пригоршни колючего снега.

— Ой, а как же ключ? — спохватилась она.

— Отправим по почте. — Дик усадил ее в машину.

Они ехали в молчании, пока он маневрировал по предательски обледенелым улицам. Через полчаса, когда им удалось обогнать бурю и выехать на сухое шоссе, Дик смог уделить больше внимания Лейни, которая сидела, уставившись в окно.

— Лейни?

— Да?

— О чем ты думаешь? Глубоко вздохнув, она посмотрела на него.

— Всю свою сознательную жизнь я винила отца в том, что он нас бросил. Выросла с мыслью, что он был ужасным человеком. А теперь — не знаю. Возможно, он просто был страшно несчастлив. Может, мама не любила его и он это знал. Может, он просто почувствовал себя в ловушке и непременно должен был вырваться, а иначе сошел бы с ума.

— Милая. — Дик взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.

— Наверное, я была к нему несправедлива. Часть вины, конечно, лежит на нем, но я ни разу не потрудилась взглянуть на все его глазами.

— Теперь ты видишь ситуацию с точки зрения взрослого человека.

— Но почему же я раньше этого не видела? Почему не понимала, что мама творит с собой? Она вечно пребывала в меланхолии, злая и ожесточенная. Не позволяла себе радоваться жизни ни на миг.

— И тебе тоже.

— И мне. Почему же я не видела этого и не протестовала?

— Потому что дети инстинктивно любят своих родителей. Даже дети, страдающие от жестокого обращения, защищают родителей, которые их мучают.

— Она меня не мучила.

— Существуют всевозможные разновидности жестокого обращения, Лейни. Ты подвергалась психологическим мучениям. Отметины, которые твоя мать оставила на тебе, невидимые.

— Но ты же их увидел, — тихо отозвалась она.

— И мы будем их залечивать. От нее ты научилась сдерживать проявления любви и привязанности. Я же собираюсь научить тебя обратному.

Лейни погладила себя по животу.

— Буду каждый день говорить ему, как люблю его, обнимать и ласкать. — Она вновь обратила задумчивый взгляд на пустынное шоссе; лишь изредка темноту прорезали лучи чужих фар. — Вряд ли мама считала, что поступает не правильно. Ты как-то назвал меня печальной дамой. Но в этой пьесе именно она по-настоящему трагическая фигура.