— Буро! — закричал Себеруй.

Он ясно видел, как голова и спина Буро мелькали между спинами волков и как пёс несколько раз оглянулся назад, будто хотел убедиться, что нарта ушла от погони.

Себеруй пытался удержать оленей, но обезумевшие от страха быки неслись не разбирая дороги. И Себеруй, обес-

силенный, упал на нарту лицом вниз и скорей не услышал, а почувствовал визг, полный злобы и предсмертной тоски. — Буро! Буро!..

Когда Алёшка возвращался в стойбище, наступила уже ночь. Он ходил посмотреть пастбище у горы, которую ненцы называют Красной. Летом весь этот массив действительно выглядит тёмно-бордовым оттого, что камни на нём красные.

На душе у Алёшки тревожно. Не из-за того, что у горы Красной не оказалось хороших пастбищ. Они есть, и совсем недалеко, можно завтра же гнать туда стадо. Занимало другое. Сегодня погиб Буро, пёс, который прожил жизнь, какую не всякий человек сможет прожить. Сама по себе смерть понятна, но, когда она уносит доброе, дорогое, кажется необъяснимо жестокой, и долго не можешь простить ей утрату.

Что будет с Себеруем? Старик выглядел вроде спокойным, но все в стойбище понимали, что происходит у него на душе и что спокойствие это — всего лишь выдержка, воспитанная годами.

До чумов совсем недалеко. Ночь светлая, хотя луны нет и звёзд не так уж много; только над самым стойбищем горит яркая звезда, подобно светильнику, выставленному заботливой хозяйкой. Светло от зарева над дальними горами. Там, должно быть, первый буран.

Алёшка присел на мокрый камень. Закурил. Он повзрослел, стал ещё выше, а в глазах прибавилось мужской твёрдости. После отъезда Анико всё вроде стало на свои места, но что-то в душе постоянно болело... и надеялось.

Смешно, конечно, но разве можно приказать этому «что-то»?

Алёшка посмотрел в сторону чумов. Там не спит мама и, как маленького, ждёт домой. Что-то собак не слышно, должны были учуять его; видно, привязали всех в чумах, чтобы не поднимали возни вокруг мёртвого тела волка. Его положили около нечистой нарты. Большего он не заслужил. Зачем было тревожить людей и всю жизнь делать им пакости? А тело Буро ненцы положили с большим почтением на священную нарту, в знак особого уважения.

Уже поднимаясь, Алёшка вдруг заметил подозрительную тень недалеко от чума Пассы. Тень была большая и хорошо заметна на земле. Она вела себя странно. Сначала по-

ползла к священной нарте с телом Буро и, не дойдя до неё, свернула к нечистой.

Алёшка опять присел. Это была не собака. Ей незачем тайком ползти и кого-то подстерегать. Неужели волк? Да, очень похоже. Наверное, тот, что был сегодня с Хромым Дьяволом. Странно. Если он, то зачем пришёл? Мстить? Проститься со старым волком? А может, он хочет утащить его тело, чтобы люди не надругались над ним?

Волк меж тем всё ещё колебался. Раза два направлялся к священной нарте и каждый раз, не доходя до неё, сворачивал к нечистой, будто его терзали сомнения.

Алёшка сидел затаив дыхание, и не потому, что боялся. Он волновался. Ему становилось жаль волка, который, видимо, остался одиноким и, может, не знал, как жить дальше. Себеруй говорил, что второй волк был молодым.

Может, собаки подняли сильный вой — Алёшка не слышал отсюда — или ещё что случилось, но вдруг волк резко повернул обратно, немного отполз и поднялся. Теперь Алёшка ясно видел его стройное тело и высоко поднятую голову. Постояв немного, словно ещё раздумывая, волк тронулся, но... Алёшке показалось, что волк посмотрел на него, будто всё это время знал, что за ним наблюдают.

Алёшка опешил. Он не мог видеть волчьего взгляда, но чувствовал... он мог поспорить, что видел этот взгляд. В нём было что-то человеческое, и уже не жалкое, а решённое...

Пока Алёшка пытался что-то понять, волк уже скрылся, и шёл он шагом не осторожно-трусливым, а спокойным.

Алёшка поднялся не сразу. Поискал папиросу, но пачка оказалась пустой.

«Неужели он посмотрел на меня?»

Подойдя к своему чуму, Алёшка сел на нарту, хотя очень хотелось закурить. Надо было как-то осмыслить случившеся. Что хотел сказать волк? Ведь не зря посмотрел?

Алёшка не знал, как отвечать на эти вопросы, но в душе, честное слово, в душе он начинал уважать этого молодого волка, который ушёл с таким достоинством. Уж не признал ли он силу человека, в то же время не унижая и свою? Да, может быть, и так...

г.

г. Тюмень

Ненецкие слова, встречающиеся в книге

Авка — ручной олень.

Авлик — утка-нырок.

Аргиьи —- караван оленьих упряжек.

Вандей (вандако) — грузовая нарта для перевозки и хранения части одежды и продуктов.

Варнэ —■ ворона.

Гусь — мужская верхняя суконная или меховая одежда. «Как твой ум ходит?» — выражение, означающее: «Что ты думаешь?».

Копылья — (дословно) ночи нарты.

Кэле —■ восклицание, выражающее удивление, сожаление, досаду.

Лемминг — грызун типа полевой мыши.

Месяц умирающего листа — август.

Мукаданзи — верхнее отверстие чума.

Мяд-пухуча — идол, хранительница очага, защитница чума. Нум парка — Бог велик.

Нылека — волк; здесь — страшный, злой человек.

Нэвэ — обращение к другу.

Савак — зимняя верхняя одежда, сшитая мехом наружу. Сиртя (сихиртя) — древние люди, живущие в сопках. Ненцы утверждают, что они и до сих пор там живут.

«Чай птички» — листья ежевики.

Чижи — меховые длинные носки, которые надевают под кисы.

Ягушка — верхняя женская одежда без капюшона.

Яминя — мать-прародительница, основательница мира. Янгабчь — деревянная лопатка для выбивания снега из меха. Ярабц — песня-плач.

В.РОГАЧЕВ

«...Тений чистой красоты...»

Критико-биографический очерк творчества Анны Неркаги

нимите шляпы, господа, мы будем говорить о гении. Гении ненецкого литератора, выразившем сокровенный смысл северной цивилизации своего небольшого народа, живущего на земле, гигантской лукой охватившей Обскую губу. Столь высокая посылка критика нисколько не умаляет таланта и достоинств творческих судеб ее коллег — ушедших из жизни и продолжающих писать. Просто Провидению было угодно именно Анну Павловну Неркаги (по хрестоматии Л.Федоровой «Северные родники», Сыктывкар, 1995 — Неркагы) избрать на роль писателя, создавшего духовную историю своего прекрасного Ямальского края.

В этом однотомнике представлены практически все произведения А.Неркаги. Она их называет повестями: «Анико из рода Ного» (1976), «Илир» (по Л.Федоровой «Илыр», 1979), «Белый ягель» (журнальный вариант в альманахе салехардских литераторов «Под сенью нохар-юха», 1995), «Молчащий» (1996). Кроме этих вещей, ее перу принадлежат социально-бытовые и этнокультурные очерки, печатавшиеся в «Уральском следопыте», газете «Красный Север» и в других изданиях.

Сразу же предупреждаю дотошного читателя и знатока наших северных литератур, что в этой статье буду (ради краткости) именовать главные произведения Анны Павловны так: «Анико», «Илир», «Белый ягель», «Молчащий». Этот ряд далеко не случаен, ибо каждый текст пронизан светом родного предания и приближает к нам, варварам XX столетия, в очередной раз строящим призрачные

«капища» для золотого тельца с компьютерной маской на лице, судный день. День, когда именно малым народам планеты, возможно, будет суждено попытаться продолжить род человеческий, восстановить гармонию духа и тела, природы и человека, космоса и бытийного строя сокровенного человека, о котором говорил А. Платонов.

По философии великого русского мыслителя, последнего из могикан отечественного космизма А.Лосева, ясновидящая символика названий и назначений хранит наш: род, дает ему надежду на спасение в вихре страшных катастроф, разразившихся на Земле па вине одномерного человека, у которого секс вытеснил любовь, синтетические вещи и продукты естественные дары природы, телеящик — радость непосредственного общения; деловая задерганность — нормальный труд ради себя., семьи, своей страны, коррупция, мафиозо, растление души и тела — идеалы Нагорной проповеди.