Анна НЕРКАГИ

Молчащий

Повести — Тюмень: «СофтДизайн», 1996.-416 с.

В книгу известной ненецкой писательницы Анны Неркаги вошли уже знакомые русскому и зарубежному читателю повести «Анико из рода Ного» и «Илир». Впервые полностью публикуются «Белый ягель» и «Молчащий», отрывки которого публиковались в различных изданиях под именем «Скопище».

По итогам 1996 литературного года книга «Молчащий» удостоена премии им. Николая Мартемьяновича Чукмалдина, которую ежегодно издательство «СофтДизайн» присуждает лучшему своему автору.

© Неркаги А.П., 1996.

© Комитет по печати и средствам массовой информации

администрации Ямало-Ненецкого автономного округа (издание), 1996. © СофтДизайн (оформление), 1996.

© Рогачев В.А. (послесловие), 1996.

© Липатов М.Е., (иллюстрации), 1996.5-88709-050-2

Открытое письмо ненецкой писательнице Анне Павловне Неркаги

Милая Аня!

Только что дочитал твою долгожданную повесть «Белый ягель». Трудно описать волнение, которое не покидало меня, пока я читал эту повесть. Все эти часы ты была рядом, я слышал твой голос, видел твои яркие глаза, то задумчиво-горестные, то искрящиеся лукавством, то цепкие и внимательные. Я и сейчас вижу твои глаза и, глядя в них, хочу высказать тебе все, что передумал, что перечувствовал, читая «Белый ягель».

Я уже не однажды писал и говорил, что любой современный писатель может позавидовать афористичности, образности, емкости языка твоих произведений. Новая твоя повесть еще раз убеждает в этом. Перелистывая сейчас прочитанные страницы, я вижу на них много подчеркнутых фраз, поразивших меня единением краткости, мудрости и яркости. «У каждого времени... своя правда». «Многие люди говорят лишь для того, чтобы не молчать». «Чем старше человек, тем родней ему прошлое». «Крохотная чистая капелька надежды в душе человека может родить океан». «Жизнь — длинное кочевье, и дорогу в ней всегда выбирает мужчина». «Для любви самая длинная ночь коротка...». «Ребенок рождается в страданиях матери, а истина — в страданиях души». «Весна — начало доброй и светлой молитвы...». «Уходя из человека, слова уносят с собой яд тревог, обид и сомнений».

Можно бы еще выписывать и выписывать зацепившие меня изречения, но ведь я пишу не рецензию, не литературоведческую статью — письмо дорогому мне человеку, добровольно и осознанно зарывшему свой недюжинный жаркий и яркий талант в студеных снегах тундры.

Ты — истинная дочь Тундры. Ее голос. Ее сердце. Ее больная совесть. Тундра с ее буранами и морозами, с ее оленями и собаками, с ее курящимися дымками чумами и будто летящими в белом мареве оленьими упряжками, эта Тундра — живая, голосистая, многокрасочная, своенравная и капризная, добрая и ласковая, эта Тундра не просто присутствует в твоей повести, а заполняет ее до краев. В этом твой «Белый ягель» — прямое продолжение предыдущих повестей «Анико из рода Ного» и «Илир».

Ты — ненка из рода не-гнущихся. Единственная на Земле ненка — профессиональная писательница. И лучше тебя никто не поведал миру о твоем народе. И здесь, в «Белом ягеле», ты вновь воссоздаешь небольшую по числу, но велико-лепно-яркую, запоминающуюся галерею отменных образов хозяев тундры — твоих соплеменников. Вану, Пэт-ко, Хасава да Алешка — вот и все мужское население повести. Но сколько величавого достоинства, сколько нутряной непоказной гордости, сколько душевной щедрости и сердечной теплоты в этой «великолепной четверке», олицетворяющей лучшие черты ненецкого национального характера. Как любовно, как бережно и в то же время как широко и ярко выписала ты героев своей повести. Нет, ты не лакируешь их, не наводишь глянец. Достаточно прочесть исповедь Хасавы, пронзительно потрясающую исповедь этого старого ненца, чтобы убедиться в правоте сказанного мной. Молодец, Анна! Ты — настоящий мастер пера!..

Нет, не случайно, не для красного словца нарек я тебя больной совестью Тундры. Ты сердцем чуешь боли и беды своего народа, чутко улавливаешь малейшие перекосы, нежелательные подвижки в его очень трудной, соленой и горькой судьбе. И таким нежелательным порочным перекосом видится тебе проблема стыковки и преемственности поколений. Ты тронула эту струну в своей цервой повести «Анико из рода Ного». Наверное, чтоб подчеркнуть проблемную связь этой повести с «Белым ягелем», оба молодых героя в обеих повестях носят одно имя — Алешка, и великолепный пес Буро из первой повести перекочевывает в другую. Но сами отношения между отцами и детьми в «Белом ягеле» уже не те, что в «Анико из рода Ного». В новой повести эти отношения куда жестче, пакостней и страшней. И упорхнувшая из родного гнезда, так и не показавшаяся в повести, Илне, и дочка с сыном несчастного Хасавы несут в себе такой заряд недоброжелательства к тем, кто их породил и вскормил, такое острое, злобное неприятие законов и обычаев предков, что становится страшно за будущее этого трудолюбивого, мудрого и гордого народа... Вот так должен знать писатель болевые точки жизни своего народа, так настойчиво и активно стремиться к их заживлению...

Меня очень и очень порадовало, Анна, как ты оригинально и ново показываешь в «Белом ягеле» отношения мужчины и женщины, как необычно, в неожиданном ракурсе высвечиваешь самое сложное и самое важное человеческое чувство — любовь. Сейчас литература и искусство упорно и неотступно убеждают нас в том, что суть любви — постель. В обиход прочно внедрено понятие «заниматься любовью». Не любить, не томиться «то робостью, то ревностью», а «заниматься любовью». Ты в этот грязный, пакостный омут оскотинивания человека швырнула толовую шашку огромной взрывной силы. Спасибо тебе за это, Анна Павловна!..

Видишь, сколько мыслей, сколько чувств пробудил во мне твой «Белый ягель». Вместе с тем твоя повесть беспощадно хлестнула по той болезненной струне, что не дает мне покоя вот уже почти полтора десятка лет. Прошу тебя, Аня, выслушай меня еще раз. Выслушай и пбйми. Время бежит. Оно работает не на тебя. Оно вертит не твою мельницу. Послушай мое слово. Пойми мою боль.

Твой «Белый ягель» был написан почти пятнадцать лет назад. Полтора десятилетия возила ты рукопись по тундре, каждый год обещая доделать, дошлифовать, напечатать. Живя в нормальных, цивилизованных, условиях, за эти годы ты написала бы минимум пять таких повестей, а может, и романов. Подумай, какой невосполнимый урон нанесла ты духовности своего народа, всероссийской культуре за эти пятнадцать лет кочевой жизни.

Полагаю, за эти годы касланий ты под завязку набила свою память, до отказа нагрузила свой разум так нужными писателю наблюдениями, фактами, мыслями, проблемами и т.д. Пора поселиться в настоящей квартире, с теплом, светом, прочими приметами цивилизации. Ты ведь одна-един-ствецная на всей Планете, кого Бог наделил великолепным талантом, кто смог бы, кто смел бы поведать миру о жизни ненецкого народа, о его насущных нуждах, о его болях и бедах. Да, тебе, дочери тундры, наверное, вольготно и хорошо в кочевой жизни. Но судьба предначертала тебе не путь оле-невода-кочевника, а многотрудную, очень ответственную и почетную стезю писателя — выразителя дум и чаяний своего прекрасного народа.

Мировая история не знает писателя-кочевника. Эти два понятия несовместимы. Они взаимоисключают друг друга. У тебя впереди еще достаточно лет, чтоб реализовать данный тебе Богом дар, создав такие литературные произведения, которые войдут в сокровищницу российской и мировой культуры. Кончай кочевать. Садись за письменный стол. Пиши. Пиши. Пиши...

Верю, найдется в Салехарде добрый человек, который доставит тебе газету с этим моим письмом.

Верю, губернатор вашего округа, государственная голова Ямала Ю.В.Неелов, прочтя это письмо, сделает все возможное, чтобы писательница Анна Павловна Неркаги не собирала в тундре хворост, не шила ягушки и кисы, не выделывала оленьи и песцовые шкуры, а писала романы, повести, очерки, статьи. Ведь власть предержащие Ямала отвечают перед будущим, перед историей, перед народом не только за экономику, экологию, но и за нравственность своих подопечных, за их духовность. Как же тут не позаботиться о камертоне нравственности и духовности ненецкого народа — о певце, поводыре и радетеле Ямала, великолепной, неповторимой писательнице Анне Павловне Неркаги.