Некто N недавно подверг критике биографическую справку об А.Неркаги, помещенную в хрестоматии «Литература Тюменского края». Надо бы было сему веду не полениться заглянуть в библиографический указатель «Писатели Тюменской области» (1988). Тогда бы язык прикусить пришлось, ибо автор сей справки — покойный известный писатель Г.Сазо-нов, который наши севера знал как геолог, а не понаслышке. И ничего плохого нет в том, что в справке сказано: «Анна Павловна Нерка-ги (Неркаги в переводе с ненецкого Род негнущихся) родилась 15 декабря 1952 года в чуме, в горах Полярного Урала, где у подножия хребта Сайрей в ягельных долинах каслал стада ее отец-ненец».
Можно, конечно бы, и получше написать, поточнее, но авторы-составители доверились этому тексту. Да и сам вед в своём критическом опусе обратил внимание на стилистику, но не на неточность (наверное, от незнания). Ибо в справке надо было ставить 1951-й год рождения, горы заменить на предгорья...
Места эти просто уникальны и мистичны, словно прикрытые особым духовным облаком. Каменный пояс здесь начинает уходить под землю, под океан, тут особый микроклимат и животно-водная среда. Места относятся к поселку Лаборовая Приуральского района Ямало-Ненецкого автономного округа..
В отрывке Г. Сазонова написано, что она в 1970 г. закончила среднюю школу-интернат в поселке Аксарка (ниже Салехарда на правом берегу). Сама же Анна Павловна пишет, что «с детства меня тянул большой мир, я стремилась за пределы того, чем чаще всего обходятся мои земляки. Как и Анико из моей первой повести, закончив учебу в школе-интернате в поселке Белоярск, я уехала в большой город, стала учиться в Тюменском индустриальном институте. Потребовались годы, чтобы осознать довольно простую мысль, что нет ничего больше, просторнее и милее, чем родная земля, дорогая моя (Байдарацкая) тундра... Если Анико, героиня повести, металась между городом и тундрой, то я выбор сделала... На вершинах Полярного Урала растет вековой белый ягель. Кроме ветра и солнца, никто не трогает его. Для меня этот красивый мох — сплав свободы, гордости, недоступной красоты и независимости».
Геологоразведчика из Анны не получилось. Подкачало здоровье после второго курса. Нелегко было разделить благие и черные начала городской жизни, ее искусы. Студенческая богема лишь внешне похожа на праздник: тут и бурно-буйные застолья, многолетние увлечения, но одновременно крепкое ядро ее души подтолкнуло к литературным опытам. Сначала были неудачи, однако перспективу разглядел маститый писатель, тогда руководивший областной творческой организацией, К.Лагунов. Анне повезло: мэтр отнесся к ней неформально, его уроки пошли впрок. Главы из «Анико» появляются в местном альманахе «Самотлор» (1975). Потом повесть с комментарием К.Лагунова печатает «Урал» (1976), и накот нец, «Анико» с. послесловием наставника автора издается отдельной книгой в «Молодой гвардии» (1977). В 1978 году А.Неркаги принимают в Союз писателей.
Не теряя темпа, Анна садится за новую вещь — «Илир». Она работает методистом областного управления культуры, сохраняя связь с Заполярьем; Тут-то и развернулась драма. Анна Неркаги вплотную познакомилась с фальшью и лицемерием советской системы. Ей важно было рассказать всю правду о своем народе, написать реквием трагического столкновения проверенного веками лада ненецкой жизни с природой и небом, познакомить всех с космическим образом северного мира, с необычными коллизиями северного социума.
Надо было сохранить предание, законы отчего дома, уникальную экологию человека, животного и растительного мира, подвергнувшихся бурной и смертельно опасной экспансии нефтегазовых ведомств. Она понимала, что предание обречено, что ее небольшой народ теряет лицо, замыкается в нравственных и бытовых бедствиях, что гибнет тундра. Она искала пути договора с пришельцами, насильно отбиравшими у ненцев детей, искусственно подгонявшими их под нормы чуждой им: цивилизации, обрекая уникальный Ямал на вымирание.
Ее «Илир» одновременно был и честным, строгим взглядом на родную историю и социальные отношения в народной среде. Тот первобыт позволял богатею уже при советской власти закабалить сироту, низведя его жизнь до животного состояния. И новая власть оказалась еще более фальшивым другом, чем царская. Можно предполагать, что после долгих бесед с К.Лагуновым действие повести было сдвинуто в самое начало советской власти, локализовано как частный случай. В финале «Илира» появляется большевик Егоров с красными нартами, показано ожидание светлого поворота в жизни ненцев. Но все равно и в таком виде повесть стала суровым символом-обличением двойной морали в Стране Советов и консервативно-рабских отношений в среде соотечественников.
А.Неркаги поняла — если она так написала про Илира, ей надо возвращаться домой, ибо мало что изменилось в ненецких поселениях, вымирает народ. Она нашла свой ход, свое место, определила новую роль: надо спасать, духовно ободрять и помогать ненцам выжить, усвоить позитивные уроки чуждой цивилизации, решиться модернизировать предание.
Склоки среди местных «душеведов и словолюбов», интриги, разлагающие выбросы бездуховности, косые взгляды коллег и зов родной земли стали причиной возвращения на родину. Пятнадцать лет молчания, но одновременно и творчества, служения людям. Она становится культпросветработником, по-своему каслает по тундре, время от времени возвращаясь к своим рукописям.
Подвиг духовный, нравственный. Может, есть своя правда в том, что Ю.Шеста-лов не расстается с северной столицей, навещая Югру, может, прав по-своему Е.Ай-пин, по слухам, прочно осевший в Москве. Извините, но «Молчащего» им не написать, ведь Иисус появился в Святой земле, которая так была далека, по меркам античного мира, от Рима. Где теперь эстеты заката той империи на фоне духовного величия христианского искусства? Как прославлен У.Фол-кнер? Да, философско-мифологическим пересозданием жизни глубинки американского Юга, его атома — графства Йокнапатофы. Где творил великий гений европейского модернизма эпохи кризисных сумерек Австро-Венгрии? Франц Кафка жил в периферийной для той империи Праге...
Сейчас А.Неркаги взвалила себе на плечи неимоверно тяжелый груз забот: моральных, материальных, духовных. Там, в родном поселке Лаборовая, она ведет северно-фермерское хозяйство и интенсивно пишет после 15-летнего молчания. Это ее Оптина пустынь, конечно же, иного рода, но корень один — спасение своего народа. Прежде всего духовное.
Метатекст А.Неркаги — лирико-психологические и эпические картины народной трагедии. Век информационных технологий нужен ей для того, чтобы художественно свернуть в микрокосмос свой народ, спеленать зерно рода, его семя. Лишь небо знает, когда и кто его посеет после катастрофы. В вещах советского времени вы не найдете партийно-советских начальников, почти размыты приметы социальных отношений. Прошли века «приручения» северных народов, но они остались, в принципе, самими собой. И лишь стоическая философия жизни да особая инфраструктура геопространства не дали сопротивлению выразиться в чеченском варианте.
Натурфилософское северное видение мира в «Ани-ко» лучше многих показывает суть полезного для ненцев анимизма — всеобщего одушевления жизни верхнего, среднего и нижнего миров, сообщества людей и зверей, рыб и тундровой флоры. Душа отца Анико Себеруя открыто общается с душой старого верного вожака гончих помощников Буро. И трагический поединок его с хозяи-ном-волком этих мест (Хромым Дьяволом) становится поединком человека и собаки с хищническим образом бытия.
Такая же суровая гармония содружества всего живого на Севере ради добра и в «Илире». Подросток спасается дружбой с такой же несчастной, доживающей свое собакой. Более того, в сюжетном повороте Илир принимает собачье обличье, заменяя собой сторожевого пса. Майма, слепок с васкуев-бо-гатеев, тэта и предававших народ шаманов, вроде бы имеет все. Но богатство, основанное на обмане и безудержной эксплуатации роди- * чей, не принесло ему счастья. Род его затухает, наследник болен, а Илир все равно наливается красотой и здоровьем.
