После школы Иза, опять-таки опередив всех, «сбегала» годика на два замуж. Напропалую хипповала с длинноволосым мужем, мотаясь с ним по сомнительным квартирам. Ходила в чем-то невнятном, мешковатом, да и пошитом, похоже, из чего-то вроде дерюги. Но, вернувшись в отчий дом, к вящей радости родителей, вдруг остепенилась. Поступила в институт, а получив диплом товароведа, – на работу в ведающую дефицитом торговую структуру.

Одноклассницы вовсю катали коляски с детьми, кое-кто «киндеров» уже и в школу за ручку водил. Иза же, метр с кепкой (про таких говорят: «Маленькая собачка до старости щенок»), своей неистребимой женственностью сбивала с панталыку и седовласых мужей, проходясь по семьям цокающими сапожками (каблук 12 см), и безусых, потеющих от робости практикантов, оставаясь свободной и независимой. Однако через десяток лет она вышла-таки замуж за своего начальника. Молодожены обзавелись шикарной квартирой в центре и окружили себя зеркалами, пуфиками и полупрозрачными импортными шторами. По цене «Жигулей» Изка купила собаку породы мастино неаполитано и назвала пса Сыночком.

Надю, изредка бывавшую у Изы в гостях, Сыночек игнорировал. Обычно он, флегматичный, лениво-царственный, по-хозяйски возлежал на угловом диване, сливаясь с серебристой обивкой. Беседуя с подругой, Иза время от времени крепко брала горячо обожаемого Сыночка за колышущиеся брыли и целовала в слюнявую морду.

…По сложившейся традиции под Новый год одноклассницы устраивали девичник. На этот раз решили собраться у Изы.

Она встретила гостей в чем-то воздушном, нежно-розовом. Каблучки атласных домашних туфелек утопали в шелковистом ворсе персикового ковра. Свечи в канделябрах освещали стол, где в хрустальных лодочках томились похожие на тараканов креветки с несчастными глазками, бутерброды с красной и черной икрой; в центре философски ухмылялся раскинувшийся на огромном блюде фаршированный поросенок. Вытянутые лепестки фужеров готовились принять темно-вишневое вино.

– Ешь ананасы, рябчиков жуй, – прошипела Маша в сторону.

По тому новорусскому, голодному для большинства времени стол нагло демонстрировал хозяйкину заносчивость и тщеславие. Но захмелели, и натянутый вначале разговор все чаще перебивался вечным: «А помнишь?..» Между осторожной дегустацией креветок (мало кто знал, как есть этих морских зверьков) вспомнили акварельные тени и «бумажную» краску для волос. Потом зашел разговор о мечтах – школьных и нынешних.

– Слушай, Из, – развернулась к хозяйке внушительным «буфером» Маша, размахивая рукавом, к которому прилипли остатки салата, – я вот, к примеру, мечтаю о даче. Возраст, что ли, к земле тянет? Надька – как из малосемейки в нормальную квартиру вырваться, дети подрастают. А о чем можешь мечтать ты? О звездочке с неба? Ну чего еще-то хотеть от жизни? Все есть: дом, как говорится, полная чаша, дача не дача, машина не машина, муж – не груш объелся…

– Чего хочу? – задумалась Иза. – Норковую шубу. Египетскую. Вы не представляете, какое это чудо!

Подруги удрученно замолчали. Мечтать о такой роскоши они не осмеливались. Если бы кто сказал, что через какой-то десяток лет все будут ходить в норковых шубах – от китайских до греческих, – никто бы не поверил. Самой шикарной считалась Томкина каракулевая дошка, на которую она угрохала все свои и мужнины отпускные. Надя ходила в перелицованном мутоне. Маша – в драповом пальто с видавшей виды крашеной лисой. Остальные тоже кто в чем…

Через год собрались у Томки.

– У меня, девочки, просто, на рябчиков с ананасами не надейтесь…

– Изка сказала, может, не придет. У нее Сыночек заболел, – сообщила Надя.

– Сыночек? У нее же нет детей! – удивилась Маша.

– Она пса своего так называет…

Перемыли Изе косточки. Вспомнили об абортах от первого «хиппатого» мужа, поиздевались над мечтой об «египетском чуде».

– А какая вроде душевная была девчонка. Омещанилась вконец. Людям жрать нечего, а у нее креветки… Чтоб ей подавиться!

– Перестань злиться, Машка! Сама-то ела – не подавилась. Тебе бы такого мужа, так и ты, поди, тоже ими объедалась бы и о норковой шубе мечтала.

– Э-э! – махнула рукой Маша. – Спасибо, что хоть не пьет нынче Васька мой – вылечился…

Разговор плавно перешел на мужиков, и об Изе забыли. А она вдруг пришла.

– Извините, девчонки, за опоздание. Ветеринара ждала, он моей собаке уколы делает… Такой мужчина, я вам скажу, даром что звериный доктор…

Она бы еще щебетала, но вдруг остановилась.

– Что вы на меня так уставились? – И, сообразив, рассмеялась: – А-а, шуба! А я про нее забыла совсем!

Иза любовно встряхнула свою красавицу. Шуба была немыслимого, волшебного цвета, серебристо-голубовато-серо-жемчужная, с мягким поднято-ниспадающим воротом, изящно окантованным тонкой, меховой же косичкой, с крупными хрустальными пуговицами, расширяющимися книзу рукавами, мягко летящими полами, словно окутанная душистой, сухой и в то же время маслянисто сверкающей дымкой…

Ах! Подруги поняли Изу и простили сразу: о таком чуде действительно можно было мечтать!

– Египетская, – пояснила Изка. – Я такую и хотела. Немного длинна, правда, только на каблуках ношу.

– Можно померить? – с трудом сглотнув, хрипловато спросила Маша, а руки уже потянулись – потрогать, пощупать неземную красоту.

– Конечно, меряйте! – Изка улыбалась. Она тоже понимала подруг.

Примерка перед узким Томкиным зеркалом в прихожке затянулась. Когда шубу накинула Надя, все разом вздохнули, а хозяйка египетского великолепия в искреннем восхищении закрутила головой:

– Надька, ты – королева!

А Надя и сама видела: шуба будто на нее была пошита. Сидела как влитая…

– Отпад! – выдохнула Маша, у которой пуговицы не сошлись на животе. Проголодавшиеся от избытка эмоций подруги набросились на еду как волки и через полчаса, к Тамариному смущению, опустошили тарелки с салатом и горячим. К чаю оказалось, что все перебрали с едой и питьем, даже Маша, отдуваясь, отказалась от торта.

– Теперь-то тебе мечтать точно не о чем, – сказала она Изке, возобновляя старый разговор.

– Теперь – да, – подумав, кивнула головой та. – Лишь бы Сыночек больше не болел, вот и все.

За разговором вначале не расслышали дверного звонка, и он загудел настойчиво и сердито. Тамара, сделав большие глаза, выбежала в прихожую. Послышался недовольный мужской голос и Тамарин оправдывающийся.

– Девочки, – произнесла она упавшим голосом, заглянув в дверь, – Павел пришел. Он сегодня должен был у матери переночевать, но…

– Все, все, – заторопилась Надя, – не расстраивайся и не волнуйся, Тома, все нормально. Мы уходим. Спасибо тебе, было здорово.

За Изой собирался заехать муж, но попозже. Она решила прогуляться с подругами. Погода баловала: обычный в это время года туман испарился, падал легкий снежок. Женщины медленно шли по улице, лениво обсуждая проведенный вечер.

– Девчонки, в туалет захотелось, – остановилась вдруг Маша.

– Я тоже хочу, – отозвалась Иза. – Не подумали в суматохе у Томки сходить…

– Ой, не могу! Давайте скорей! – Маша помчалась вперед.

Ближайший туалет находился на рынке. Надя едва поспевала за пыхтящей Машей, Иза придерживала полы великоватой шубы и семенила за подругами на своих высоченных каблуках, оскальзываясь и смеясь.

Взошли по ступеням в кряжистое каменное зданьице со стороны кокетливо выписанной буквы «Ж». Иза брезгливо подобрала шубу до колен. На лице ее было написано: «Что поделаешь, по нужде ходят и простые смертные, и люди, облаченные в заморское чудо…» Войдя, тотчас чуть ли не на цыпочки встала и опустила подол, хотя пол был неимоверно грязный. «Вид не хочет портить», – сообразила Надя. Несколько женщин, куривших у двери, едва не выронили сигареты и с откровенной завистью уставились на Изу.

Подергав закрытые дверцы, Маша простонала:

– Сейчас обоссусь!

– Очередь, – пояснила одна из женщин, не спуская с Изкиной шубы оценивающего взгляда.

Маша наконец попала в вожделенный закуток. Освободился еще один, и Надя, стараясь не дышать, мотнула головой на вопросительный Изкин взгляд: