Но и организм и мозги в дружном союзе спокойно ответили на вопрос хозяина, что хочется – именно девчонку. И Вовка успокоился. А Мелкий о таких вещах и вовсе, похоже, не задумывался – срок не пришел. Восьмилетние мальчишки проявляют интерес к девчонкам, только если этот интерес специально пробуждают и старательно подогревают взрослые дураки или сволочи… «Ну а когда придет время… может, как раз найдем ему какую девчонку, – подумал Вовка. – Нарожают мне типа крепостных крестьян. Много».

Но от этой мысли ему стало еще тошней, чем от первой, хотя казалось бы – куда уж отвратительней? И об этом он тоже больше не думал. Не запрещал себе думать, а именно не думал…

Мелкий Вовку часто смешил. Когда Вовка услышал первый раз вызванный какой-то его выходкой свой смех, то изумился и даже огляделся: что за звуки? Смех был неумелым, странным, даже страшным, пожалуй. Вовка подумал, что до войны, услышь он такой смех, – решил бы, что смеется сумасшедший.

И задумался над этим…

А вот давать Мелкому автомат или нет – вопрос у Вовки даже как-то не возник. Младший мальчишка из маленького арсенала Вовки получил «АКМ-74У» на пятый день проживания в «бункере» – и отнесся к оружию очень ответственно, надо сказать. Быстро его освоил и полюбил, кажется… Видимо, с оружием он чувствовал себя сильным и в большей безопасности. А это вещь такая… важная вещь. Был Старший Вовка. Был Настоящий Автомат. И был Дом. И игрушки… Кажется, Мелкому этого вполне хватало…

А вот вчера вечером, – вспомнил Вовка, садясь есть и продолжая наблюдать, как Мелкий играет с грузовичком, – Мелкий его, Вовку, напугал. Здорово напугал. Они просто лениво про что-то разговаривали, и вдруг Мелкий спросил:

– А зеленые деревья – как это?

Вовка осекся на полуслове. Непонимающе посмотрел на младшего мальчишку. Что за чушь он спрашивает: «как это – зеленые деревья»? На них зеленые лис…

Тут до него дошел наконец смысл вопроса, и, глядя в любопытные, чистые глаза Мелкого, Вовка почувствовал страх.

Мелкий не помнил зеленых деревьев. Он знал только, что деревья – это черные и серые большие палки, утыканные палками поменьше, которые кое-где торчат на улицах. Ничего зеленого в них не было, конечно.

Вовка засуетился. Хотел было объяснить на словах, но потом спохватился. Включил ноутбук и сам сел к экрану. Подтянул Мелкого, тоже суетливо, и сказал: «Вот, смотри, вот это деревья… – и добавил поспешно: – Настоящие!»

Мелкий смотрел внимательно, почти не дыша…

Ноутбук Вовка нашел полгода назад на каком-то замерзшем мужике. Наверное, тот упал от голода и замерз. Хороший ноутбук, до войны такой мог стоить тысяч тридцать или даже побольше. И куча заряженных восьмичасовых батарей, штук десять, не меньше – тоже была. А в самом буке не оказалось ни игр, ни вообще ничего, почти вся нехилая память была забита книгами, фотками картин, чертежами, песнями, фильмами… Вовка иногда смотрел кое-что – но музыку или кино не включал ни разу, боялся, что разобьет ноут. Почему-то так чувствовалось, отчетливо.

Мужик, наверное, был из тех, кто раньше называл себя выживальщиками. Вовка про них несколько раз читал. Но, видимо, его знания тут не смогли помочь. Умер выживальщик, и все. Все умирают. «Или живут все – или умирают все, выжить в одиночку не получается», – иногда думал Вовка вопреки собственному существованию. И пугался, когда осознавал, что не слишком-то причисляет себя к живым…

На ноуте, кстати, было сколько-то чистого места, и Вовка хотел было вести дневник – пришла такая мысль, – но потом ему стало смешно от этой самой пришедшей мысли, и он так ничего и не завел. Зачем, для кого? А вот теперь машинка пригодилась…

На экране шумели зеленые деревья, и Мелкий вдруг сказал неуверенно:

– А я помню… на них должны быть птицы… живые… И еще разные кошки на них. Которые птиц едят. Такие небольшие, с хвостами.

Вовка нашел ему в компьютере птиц. И кошек…

– Вовка, а можно, я спрошу? – отвлек Вовку от завтрака (это была яичница из порошка, с ветчиной) и размышлений голос оставившего грузовик Мелкого. Он сидел боком, упершись в пол рукой, и смотрел на старшего.

– Угу. – Вовка хрустнул соленой галетой.

– А на свете еще есть люди? Хоть сколько-то? Или только мы?

– Есть. – Вовка со вкусом отпил чай. – Наверняка. Людей было много, все погибнуть не могли. Е-е-есть где-нибудь.

– Вовка, а почему мы к ним не пойдем?

– Куда? – Вовке было лень обрывать малька, пусть треплется. И самому в ответ – почему не поболтать? – В городе или нет никого давно, или прячутся хорошо. Я вообще знаю, как куда добраться, но ты тыквой-то подумай: снегопады, ветер иной раз крыши срывает, сам видел. – Мелкий кивнул. – Куда мы пойдем-то? Нас за околицей или заметет, или просто в сугробах застрянем… Да и вообще. – Он кивнул на радиоприемник: – Вон стоит. Я раньше часто слушал. А потом и бросил – по-моему, полгода назад последняя станция заткнулась. Какие люди? Мы к ним выйдем, а они хавку отберут, одежду отберут, а нас к стенке, и все. Или самих схавают. Ты про людоедов знаешь?

Мелкий кивнул, глаза наполнились невыразимым ужасом. Но он все-таки твердо сказал ломким голосом:

– Люди людей не едят. Это разные дикие только, я… в книжках читал. Я помню, – закончил он несколько удивленно. – Или, может, мне читали… – Он потер лоб пальцем, пытаясь вспомнить.

– А сейчас все дикие, – ответил Вовка и кинул Мальку галету. – На, лопай.

– А я, можно… – Мелкий захрустел галетой. – Я, можно, еще спрошу?

– Валяй.

– А твои папа и мама… – Мелкий сбился, чуть съежился, но Вовка пожал плечами:

– Погибли. Я из лагеря вернулся, а весь центр в развалинах.

– А ты их не искал? Вдруг они уехали?

– Не искал. Да не уехал никто никуда, не успел. Нам военный так сказал. Мне и Сашке. Это дружбан мой… был.

– Военный сказал?

– Ну да, наш военный. В смысле русский.

– Наш – это русский?

– Ну да.

– А кто такой военный?

– Это человек, который воюет… Слушай, заткни ты пасть галетой и хрусти, а то как дам!

Мелкий заткнулся, сделав вид, что очень испуган…

Мелкий, которого звали Петькой и который вспомнил это совсем недавно, но не говорил, потому что Вовка приказал не говорить, – не сердился на Вовку. Ничуть. Ни капли. Вовка для него был… был всем. Ничего такого в прежней жизни мальчика, которую он не очень хорошо помнил, и не только из-за возраста, еще и потому, что ужас, к счастью, стер большую часть памяти, – не встречалось. Он даже не помнил, как и почему остался жив и выжил вообще. Что делал, где жил – почти не помнил и не стремился вспомнить. Рядом был Вовка – вот и здорово!

Вовка был Вовка. И все, что он делал, что говорил, было хорошо и правильно. Даже когда он делал больно или ругался. Это всего лишь значило, что он, Петька, где-то ошибся. «Накосячил». Никакие иные мысли мальчику в голову не приходили.

Вовка его спас. И что пригрозил сначала – тоже ничего. Мир злой. Страшный. Пустой. Холодный. А Вовка добрый…

– Ты добрый, – вырвалось у прожевавшего галету Мелкого.

Вовка вытаращился на него. Даже рот приоткрыл. Поскреб, опустив глаза, вилкой по тарелке. Потом хмыкнул:

– Ну, тебе видней… – и вдруг спросил: – Слушай, Мелкий, а ты своих вообще не помнишь?

– Собаку вспомнил. Когда вчера компьютер смотрели. Таксу, – ответил Мелкий. – И все. Больше ничего. Потом только магазин помню, где ты меня… нашел. И еще как будто кусочки в голове пересыпаются. – Он вздохнул, и Вовка поспешил заговорить о другом:

– Сейчас урок повторим и пойдем прошвырнемся.

– Ага, – с готовностью кивнул Мелкий. – Вот тут я помню все, – самодовольно похвалился он и, вскочив, потащил из тумбочки книжку с надписью «Хранители» на обложке…

Как пришла в голову мысль учить Мелкого читать и писать, Вовка потом не мог и вспомнить. Наверное, со скуки. А вскоре он увлекся сам, и здорово увлекся. Мелкий учился очень быстро и охотно – Вовка даже подумал, что, кажется, мальчишка умел читать и раньше, а теперь просто вспоминает. Ну а что? В пять лет, даже в четыре года вполне мог уметь читать.