– Мы заказывали комнату, per favore. Но-мер на дво-их. С до-пол-ни-тель-ной кро-вать-ю. Вы capito?

– Простите, простите, на какую фамилию? – спросила администратор на идеальном немецком.

– Ох… Так… Ммм…ы… да. На имя супругов Генрих Тассельхофф. С сыном.

Мадам Тассельхофф улыбнулась, как будто ей казалось совершенно нормальным, что в супружеской чете Генрих Тассельхофф она не удостоилась даже собственного имени.

Сейчас я уже знала, что ее зовут Юлиана, – потому что каким-то образом за эти три дня ей удалось подружиться с моими родителями. Тассельхоффы случайно встретились с ними вечером в баре отеля. За парой бокалов красного вина они обнаружили, что у них много общих интересов, и вскоре перешли на «ты».

Юлиана Тассельхофф провела мою маму на Биеннале, а папа показал Генриху Тассельхоффу место раскопок в палаццо Тассини. Я сама не испытывала ни малейшего интереса ни к многолюдным художественным выставкам, ни к грудам древнего мусора. Общение с Маттиасом показалось мне меньшим злом, так что мы проводили время вместе. Бегали по городу туда-сюда или плавали по каналам на вапоретто [5]. Однажды мы отправились на катере к Бурано, а на обратном пути посетили Мурано. На это ушел целый день, хотя я не увидела ничего впечатляющего, кроме множества разноцветных домиков (в Бурано) и еще большего количества разноцветного стекла (в Мурано).

Позже я сильно раскаивалась в том, что вместо этого не отправилась с папой или, по крайней мере, не узнала хоть что-то о находке мистера Бьярнигнокки. Папа коротко упомянул, что он отослал удивительный документ в лабораторию, чтобы проверить его подлинность.

– Представь себе, – произнес он, – его совершенно точно написала женщина, которую зовут так же, как тебя!

– Анна? – несколько глуповато переспросила я.

Он кивнул.

– Но, как я уже сказал, пока не ясно, настоящее ли оно. Проблема в нескольких нарисованных от руки орнаментах, которые, по предварительной оценке, можно интерпретировать как анахронизмы.

Из сказанного я поняла только слово «которые» и пропустила остальное мимо ушей, не став ни о чем расспрашивать.

Отсутствие интереса было отчасти связано с тем, что у меня из головы не шел тот «победитель». Какие у него были синие глаза! Как пластично он двигался! Как он на меня посмотрел!

По меньшей мере я могла благодарить судьбу за то, что чесотка с того момента больше не проявлялась. И за то, что это, похоже, была ложная тревога – не произошло ничего плохого. В связи с этим я постепенно склонялась на сторону мамы, то есть к мнению о периодических нарушениях восприятия. В переводе на нормальный язык это обозначало, что на меня время от времени находит рассеянность. Но с этим я могла смириться. Главное, чтобы это не повторялось.

А потом наступило воскресенье, день Исторической регаты. И тут течение понесло меня неведомо куда. В буквальном смысле.

Генрих и Юлиана решили, что неплохо будет позавтракать вместе, прежде чем отвести нас на представление. Мои родители согласились, так что воскресным утром мы встретились в буфетном зале отеля в убийственную рань. Я чувствовала себя такой уставшей, будто могла бы проспать еще несколько часов, но Юлиана Тассельхофф объяснила, что если не застолбить себе вовремя хорошее место на берегу Гранд-канала, мы увидим в лучшем случае флаги на мачтах, но никак не сами лодки и гондольеров в восхитительных костюмах.

Если бы все получилось как обычно, сообщила она, мы смогли бы наблюдать за представлением из лоджии палаццо, которая выходила прямо на канал. Там жил знакомый Генриха по игре в гольф, который бы с радостью принял нас в своем элегантном доме. Но он, к сожалению, уехал.

– Очень важный политик европейского уровня, – сказала мадам Тассельхофф.

– И банкир, – добавил господин Тассельхофф. – Но в гольф играет с ограниченными возможностями.

– Он инвалид? – спросила я.

Маттиас прыснул в чай.

Папа подавил приступ кашля.

Мадам Тассельхофф смерила меня снисходительным взглядом.

– Это значит, что у него отсутствуют данные для игры в гольф. Так можно сказать почти о каждом, за исключением профессионалов.

– Может, именно поэтому все они катаются по полю в этих машинках, – добавила я. – Так явно проще передвигаться по лужайке, чем на костылях или в инвалидном кресле.

Маттиас, не в силах сдержаться, захихикал.

– Маттиас, не стоит смеяться над другими людьми только из-за того, что они ничего не понимают в гольфе, – резко сказала мадам Тассельхофф.

– Мама, я смеялся, потому что Анна смешно пошутила, – сказал Маттиас.

– С чего ты взял, что она шутит? – возмутилась его мама.

– Да, с чего? – спросила я. – Может, у меня просто от природы пакостный характер. Я уже говорила тебе, что однажды даже осталась на второй год?

– Это исключительно из-за твоей беспримерной лени, – сказала мама. – И из-за твоей достойной жалости дискалькулии.

– О, так она не способна считать? – сочувственно спросила мадам Тассельхофф. – Как ужасно.

– Жить с этим можно, – сказала я. – Кол по математике – вряд ли это можно назвать «ограниченными возможностями», по крайней мере, машинка для гольфа мне не требуется.

– На самом деле я имела в виду тебя, – сказала мадам Тассельхофф моей маме. – Для тебя это, должно быть, ужасно. Боже мой, быть корифеем в области физики, когда твой собственный ребенок…

Папа вступился за меня:

– Это у Анны от меня. Я тоже всегда не слишком хорошо считал. И однажды тоже чуть не остался на второй год.

– А Маттиас перескочил через класс, – сказала мадам Тассельхофф. – В следующем году он уже поступит в вуз и затем начнет изучать стоматологию.

– Мама, – сказал Маттиас, словно ему это было неприятно.

– У каждого человека есть выдающиеся способности к чему-то, – уверенно провозгласил господин Тассельхофф. – У кого-то к одному, у кого-то к другому.

Мадам Тассельхофф накрыла его руку своей.

– Ты прав, Генрих. Давай же радоваться, что Маттиас так невероятно одарен. Вряд ли найдется другой столь же умный человек.

Этого папа уже не мог спустить.

– Анна пишет восхитительные сочинения, – сказал он. – У нее талант писательницы. Ее истории очень смешные, такого чувства юмора вы ни у кого не встречали.

– Папа! – На этот раз его слова задели меня. Он бы еще начал рассказывать, как я однажды выиграла кубок по спортивной гимнастике.

– А еще Анна прекрасно выглядит, – добавил Маттиас, будто стремясь уравновесить мои проблемы с математикой. – Словно сестра-близняшка Майли.

– Что за Майли? – спросила мадам Тассельхофф.

– Майли Сайрус, – пояснил Маттиас.

– А кто это?

– Ну, певица. И еще играла главную роль в «Ханна Монтана».

– В чем?

– Это сериал. Идет по каналу «Дисней».

По нашим родителям было видно, что они не имеют ни малейшего понятия, кто такие Майли или Ханна, но никто не хочет в этом сознаваться.

– Внешний вид часто переоценивают, – заключила мадам Тассельхофф.

Господин Тассельхофф втянул живот.

– Ты совершенно права, дорогая.

Достигнув согласия по этому вопросу, мы отправились на историческую регату.

Мадам Тассельхофф не преувеличила: добраться до канала было почти невозможно. По обе его стороны люди дрались за лучшие места. На балконах и лоджиях палаццо уже громоздились бесчисленные зрители. Некоторые предусмотрительно забронировали столик в ресторане на крыше, другие наблюдали с собственных лодок, пришвартованных вдоль набережной. Повсюду царила давка, и, кажется, безнадежно было даже пытаться разглядеть хотя бы клочок воды.

– Мы пришли слишком поздно, – возмутилась мадам Тассельхофф.

– Глупости, – возразил ее муж. – Водный парад начинается только через полчаса.

– Да, но здесь столько людей! Мы ничего не увидим!

Мы развернулись и зигзагами прошли несколько переулков, чтобы протолкнуться к другому участку берега, но и там набережная тоже оказалась переполненной.