«Только из-за английских фунтов?» Удо фон Левитцову кажется, что все это дурной сон.

Советник уголовной полиции изображает на лице глуповатую ухмылку:

— Не стройте иллюзий, Левитцов. Доказательством послужат ваши собственные показания, а подтверждением к ним — копии секретных документов, найденные в вашей квартире. Обратного пути нет, Левитцов. Маленькое валютное дело переросло в дело о государственной измене.

Катастрофа была окончательной и бесповоротной. Пасть ниже уже невозможно. Он не только подлый предатель, он еще и сам себя сделал посмешищем. Его презрение к самому себе не имеет границ. Последняя воля к сопротивлению сломлена. Он становится мягким воском в руках Пихотки, поэтому и клюет на удочку, заброшенную Пихоткой с целью настроить его против Хильды.

— Она здорово взбесилась, эта ваша Гёбель. Если бы вы сами нам все не рассказали, нам бы стоило труда заполучить очаровательную фрейлейн. Она обязательно будет свидетельствовать против вас, Левитцов. Поэтому будет лучше, если вы все расскажете сами.

И он сдается. Он вспоминает встречи в Варшаве и в Берлине, документы, сведения, поручения и споры. Он говорит как автомат, безвольно, понукаемый неясной силой, с которой он не в состоянии совладать, — страхом.

Протокол занял не одну страницу. Но Пихотка все же недоволен. Он узнал много новых фактов, много новых деталей, но ни одного нового имени. Если Гёбель и впрямь была руководителем, она поступила верно, больше ни во что не посвятив Левитцова. Придется заняться ею.

Увидев у своих дверей двух мужчин, Эльза Гёбель удивлена столь поздним визитом. Сначала она ничего не может понять. Потом до нее доходит смысл сказанного:

— Вы арестованы! Следуйте за нами.

«Из-за Отто, — проносится у нее в голове. — Как же это он попался? Ведь прошло уже столько времени». Она огорчается из-за Отто. О себе она не думает.

На первом допросе, который проводит советник уголовной полиции, она не может понять, чего от нее требуют.

— Если хотите, можете назвать это государственной изменой, — сердится она. — Я хотела помочь Отто, спрятала его у себя, а потом он исчез.

Пихотка настораживается. Новый поворот дела!

— А ваша дочь помогала вам в этом?

— Хильда? Господи помилуй! Я боялась, как бы она чего не заметила. Мне бы хотелось, чтобы она вообще не приходила к нам. Нет, она не имеет к этому никакого отношения. Она бы и не стала никогда вмешиваться в такое дело. Разве вы не знаете, где работает моя дочь?

Это звучит искренне. Пихотка в смущении. Дочь не знает, чем занимается ее мать? А она представления не имеет о делах дочери? Вероятно, придется приготовиться ко всяким неожиданностям. Но о чем бы он ни спрашивал, из матери нельзя вытащить больше ни слова. Инстинкт подсказывает ему, что она действительно больше ничего не знает. И все же он не прекращает допрашивать и терзать ее.

Обыск в квартире Хильды Гёбель не дает результатов. В этой маленькой квартире одинокой молодой женщины нет ничего необычного, ничего экстравагантного, никаких адресов, документов, ни клочка бумаги.

Пауль Пихотка недоволен. Он провел еще один обыск, установил за квартирой наблюдение в надежде, что придет кто-то, с кем работала Хильда. Но его длительное терпеливое ожидание ничем не вознаграждено. «Если бы у меня было хоть одно доказательство, я бы сломил эту женщину», — думает он. Безукоризненный порядок в комнате приводит его в бешенство. Ну уж его ребята позаботятся о том, чтобы от него и следа не осталось.

Бригадефюрер Шелленберг ничем не выказывает своего удовлетворения. Пока на Пихотку давишь, он усерден. Если похвалить его раньше времени, он станет небрежен. Но Шелленберг рад, что удалось обойти хоть одного из представителей аристократического сброда в министерстве иностранных дел. Эти господа всегда кичились своими особыми привилегиями. Настало время покончить с этим. Советник и сотрудница информационного бюро — не так уж плохо! Но на этом нельзя останавливаться.

— Пихотка, переверни все вверх дном! Я хочу получить всю группу: осведомителей, руководителя. Гёбель у них не главная, это точно. Кто знает, кого она скрывает? Радиста тоже надо найти. А утечка информации в верховном командовании вермахта? Ни Левитцов, ни Гёбель не имели доступа к военной документации. Потряси-ка их обоих!

Пихотка кладет перед бригадефюрером письменные показания советника. Тот отодвигает их в сторону.

— Подробности меня не интересуют. Мне нужны имела остальных. Пихотка, отдаешь ли ты себе отчет в том, что поставлено на карту? Фюрер хочет получить исчерпывающую информацию об этом деле. Речь идет о большевистском заговоре в сердце рейха. Предатели должны быть выявлены все до одного! Поэтому нам нужны все имена, осведомители, связные — все соучастники. Каждый, кто только разговаривал, да, только разговаривал с Гёбель, должен быть взят под подозрение. Левитцов или она — один из них и будет той веревочкой, при помощи которой мы размотаем весь клубок. Левитцов уже разговорился. Кто давал ему указания? Гёбель? Значит, она знает больше, чем он. Она должна заговорить. Пихотка, твоя задача заставить ее говорить.

Утром народу в церкви немного. У бокового алтаря на коленях стоят Соня и Тео. Со стороны кажется, что они молятся. На самом же деле они чуть слышно разговаривают между собой. Звуки органа заполняют все пространство, заглушая посторонний шум.

— Я боюсь, Тео. Я так рада тебя видеть, но я боюсь.

— Соня, нельзя терять голову. На Хильду мы можем положиться.

— Господи, как она там? — Соня ужасается, подумав о том, какими методами пользуются в гестапо. — Хильда знает, что делать. Она думает о нас и надеется, что мы не потеряли мужества, что мы выстоим и продолжим наше дело.

— Продолжим? Это звучит как крик отчаяния.

— Сейчас нам надо затаиться. Сейчас они настороже, и опасность возросла вдвое. Но позже мы возобновим все контакты и начнем опять работать. Или ты хочешь оставить Хильду в беде?

— Нет, Тео. Но если бы ты всегда мог быть рядом со мной!

— Я всегда с тобой. Точно так же, как и Хильда всегда с нами. Ни один из нас не одинок, потому что мы никого не оставляем в беде. Ты знаешь это.

Она кивает, незаметно прислоняется к его плечу и снова обретает мужество.

— У нас есть уверенность, Соня. Те, кто сейчас мучает Хильду, будут в свое время призваны к ответу!

— Я ненавижу их!

— Это хорошо, Соня. Твоя ненависть должна быть сильнее страха, тогда и ты станешь сильнее их.

Пихотка рассматривает молодую женщину, ставшую как будто еще тоньше и бледнее. Скоро у нее уже не хватит сил сопротивляться. Возможно, ее уже не придется переправлять на Принц-Альбрехт-штрассе.

— Ну, фрейлейн Гёбель, вы подумали?

— Я много думала, господин советник уголовной полиции.

— Рассказывайте!

— Я знаю теперь, что могла сделать лучше. Я допустила несколько ошибок.

— Хорошо. Теперь с этим покончено. Будьте благоразумны и расскажите все.

Она молча смотрит на него.

— Назовите мне имена, Гёбель. Кто был вашим осведомителем в штабе верховного командования вермахта? Кто доставал вам документы? Мне нужны имена, Гёбель!

Она молчит.

— Гёбель, мне дали указание передать вас гестапо. Там с вами не будут так церемониться. Вы представляете себе, что вас там ожидает?

— Да.

Советник уголовной полиции говорит, упрашивает, злится, но не достигает успеха. Он не хочет отдавать свою жертву на Принц-Альбрехт-штрассе. И дело здесь не в его человечности, просто ему жаль делиться успехом. Он хочет довести дело до конца, причем самостоятельно. Он отдает распоряжение применить к подследственной Гёбель особые условия содержания под стражей, «Она еще не дозрела, — думает он, — скоро я опять займусь ею».

Игрой Бернгарда Винкельманна, исполняющего роль Лестера, были восхищены даже актеры. Он никогда еще не был так великолепен. Артист вложил в роль все свое волнение, весь страх.