Было бы ошибкой, однако, считать Марти атеистом. Несмотря на резко отрицательное отношение к католицизму, импульсивный и одухотворенный кубинец верил в существование потустороннего мира, думал о нем.

Но Марти считал, что религиозным требованием современного ему мира является гармония духа со свободой суждений.

Вера в бога в нем удивительным образом уживалась с горячей, неиссякаемой верой в человека, в его могущество, в силу его мысли: «Ужели напрасно деятелен человек? Ужели не повзрослел — в пути от Дельф до Америки? Ужели ему, с его могучим разумом, просить совета и наставления у оракулов? Надо быть круглым невеждой, чтобы не признавать познаваемости мира. Если солнцу не грешно светить, то почему мне грешно мыслить?» — писал Марти.

Он ясно видел истинное лицо церкви, которая «ничему не научилась ни у истории, ни у свободы, ни у политической экономии», которая «все еще полагает, будто ныне, как и во время оно, при Эсте, Гонзаге и Сфорце, можно управлять миром с помощью шушуканья, исповедален и подлости, с помощью тупоумных королей и грязных фавориток, с помощью кинжала и яда, застенков и копий, интриг и клеветы, прорицаний и отлучений, заговоров и предательства». Разве церковь не говорила политику: «Дай мне те земли, дай мне этот закон, дай мне такую-то привилегию, а я заставлю свою паству поддержать тебя»? Разве не говорила она богачу: «Массы становятся все более непокорными; только церковь, суля им справедливость на небесах, еще может сдерживать их; объединимся же против масс»? И, наконец, разве церковь не поступала так всюду, от Канады до Аргентины и Чили?

Выпуск «Ла Эдад де Оро» прекратился, однако свободного времени у Марти не прибавилось. Осенью 1889 года он выступил против создания таможенного союза всех стран Северной и Южной Америки»

Идею такого союза — экономического варианта доктрины Монро — еще восемь лет назад, при Гарфильде, высказал Блейн. Страны — участницы союза должны были открыть свои границы для практически беспошлинного ввоза любых товаров, произведенных любой страной любого из американских континентов, одновременно преградив высокими таможенными барьерами путь на американский рынок для дешевых товаров из Европы.

Внешне Блейн ратовал за равноправие всех участников союза. Но на деле принятие его предложения означало бы полное господство США на внутренних рынках своих слаборазвитых соседей. Для латиноамериканцев же принятие идеи союза грозило полным прекращением торговли — и порою весьма выгодной — с Европой.

Марти затрубил тревогу: писал письма, убеждал собеседников, готовил статьи для газет разных стран. И когда однажды Рафаэль Серра сказал: «Нам очень нужна ваша помощь, доктор. Мы хотели бы разобраться…», ответ у Марти уже был готов:

«С самого дня провозглашения независимости еще не было в Америке вопроса, требующего большей настороженности, более детального и тщательного анализа, чем этот конгресс, на который могущественные Соединенные Штаты, заваленные продукцией, не находящей сбыта, и полные решимости расширить свои владения на американском континенте, пригласили менее сильные американские страны, намереваясь создать союз против Европы».

Вот отрывки из документов тех дней:

19 октября. Письмо другу Гонсало де Кесада-и-Аростеги:

«Я считаю международную конференцию опасной или по меньшей мере ненужной для нашей Америки. Для Кубы я вижу в ней одно только преимущество — возможность заставить Соединенные Штаты, если только они пойдут на это, признать, что Куба должна быть независимой. Мы должны знать, какую позицию занимает этот алчный сосед, открыто нас вожделеющий».

29 октября. Еще одно письмо де Кесаде. Марти уверен, что под давлением янки панамериканские конференции не смогут принять «какие бы то ни было полезные решения, а лишь такие, которые будут отвечать интересам США, заведомо не совпадающим с нашими». Он считает, что нельзя допускать и мысли, что «нация, заинтересованная в Кубе ввиду географического расположения страны, ее стратегической важности, ее экономики и политики, своими руками вырвет нас из рук испанского правительства и добровольно дарует нам свободу.

Если только США проникнут на Кубу, кто сможет потом заставить их уйти?»

2 ноября. Корреспонденция для «Ла Насьон»:

«Только единодушный и мужественный отпор, который еще не поздно организовать, может раз и навсегда избавить народы Испанской Америки от непрекращающейся роковой тревоги и смятения… иначе алчный и могущественный сосед в возможном сговоре с продавшимися или трусливыми республиками будет держать их в постоянном напряжении, проводя свою традиционную политику господства. Соединенные Штаты никогда не стремились способствовать развитию стран Испанской Америки. Зато во всех случаях они старались либо задержать освоение этими странами новых земель, как в случае с Панамой, либо завладеть их территориями, как это было в Мексике, Никарагуа, Санто-Доминго, Гаити и на Кубе; либо заставляли их угрозами отказаться от сношений с остальными странами, как это было в Колумбии; либо же, как они пытаются делать сейчас, принуждали наши страны покупать товары, которые они не могут сбыть, и создать с нами конфедерацию, с тем чтобы господствовать над нами».

16 ноября, письмо другу, патриоту Серафину Бельо:

«Для этой страны (США. — Л. В.), побуждаемой протекционистскими тенденциями, пробил, по-видимому, час, когда она уже не считает нужным скрывать свою явную агрессивность. Она алчно уставилась на острова Тихого океана и на Антильские острова, на нас. В наших силах помешать ей, проявив гибкость и приняв соответствующие меры. Решимость и ясность суждения, да если еще их хорошо использовать, порою значат больше, чем сила».

14 декабря, письмо де Кесаде:

«Нашей стране, Гонсало, угрожает план, наиболее коварный из всех, которые нам были известны до сих пор. Он заключается в том, чтобы спровоцировать на острове преждевременное восстание, создав этим предлог для вмешательства в. начавшуюся войну, а затем, выступая в роли посредника и гаранта, обосноваться на Кубе. Более гнусного плана не бывало еще в анналах истории свободных народов. И не бывало другой, более хладнокровно продуманной подлости, чем эта».

19 декабря к зданию «Скоттиш Райт-холла» съезжались элегантные экипажи. Испано-Американское общество Нью-Йорка давало обед в честь делегатов Вашингтонской конференции. Делегаты входили в зал с безразличными лицами. Они устали от поездки по стране, от развязных репортеров, от бесед с наседавшими на них бизнесменами, от всей той смеси шума, спешки, торгашества и наглости, которую уже стали называть «жизнью по-американски». И поэтому они лишь слабо похлопали, когда председательствующий объявил, что сейчас выступит «наш любимый оратор доктор Хосе Марти».

Речь Марти была краткой и ясной. Происхождение и формирование двух Америк, их отношения и будущее предстали перед слушателями без сшитых янки розовых одежд.

— Только богатство, которое создается собственными усилиями, и свобода, которая завоевывается собственными руками, являются прочными и подлинными, — говорил оратор, и слушатели вспоминали статьи в газетах Нью-Йорка и Вашингтона, выбалтывавшие то, что пытался скрывать Блейн. — Зачем нам вручать свои судьбы соседу? Зачем нам быть союзником Соединенных Штатов в той битве, которую они собираются начать со всем остальным миром? Почему они должны вести свои сражения с Европой на территории американских республик и испытывать на свободных народах свою систему колониальных захватов?

Первым обнял Марти Никанор Болет Пераса. Венесуэла сбросила Гусмана Бланко, и теперь бывший политэмигрант представлял ее в первой дипломатической схватке с северным соседом.

— Ты, как всегда, на коне, Пепе, — ласково сказал другу венесуэлец. — Это первая честная и содержательная речь, которую всем нам, делегатам, довелось услышать.

Все шло почти так, как хотел Марти. Янки не смогли навязать свою волю латиноамериканцам. Конференция создала Бюро по вопросам торговли между американскими странами, но не приняла решений, обязательных для всех стран американского континента. А когда пришло время голосовать резолюцию, которая гласила, что «завоевание должно быть навсегда устранено из американского гражданского права», янки получили звонкую оплеуху.