Я вспоминаю жестокость и боль.

Очень медленно пробираясь сквозь тонкие улочки, я замечаю свет фонарей. Они похожи на бисер звездного неба, но так далеки от идеала.

Ток бежит по высоким проводам, подпитывая энергией плафоны, чтобы они светили ярче, но те продолжали тускло нагреваться, дабы вспыхнуть и перегореть, оставить город в кромешной тьме под музыку дождя.

Вспоминаю пустые бутылки, что звенели под ногами родителей.

Я продолжаю свой путь, улавливая тяжелые шаги за спиной. Они раздаются в такт тому, как гаснут фонари. И я уже не понимаю, где реальность, а где фантазия.

Плафоны лопаются над моей головой. Они потухают, убивая мою тень. Хитрые маньяки, что стирают прошлое, замыкая меня в темноте.

Чувствую панический страх, но даже не оборачиваюсь назад. Этот ужас всегда приходит в мою грудь, когда я возвращаюсь домой. Зрачки бегают по сторонам, стараясь найти силуэты, что так пугают мое воображение.

Я забываю, что страх спрятан в моей голове. Человечество знает это, но, как и я, предпочитает забыть. Страх – как прикрытие для корысти и лени.

Моя походка меняется. Нога дергается, словно я – кукла на нитках – пока чьи-то пальцы тянут за сплетения, чтобы менять мою уверенность. Старая добрая фобия одиночества, фобия незащищенности, фобия ничтожности в этой темноте.

Плафоны потухают. И с каждым черным пятном в моей голове происходит разряд памяти. Вспышки из прошлого, где школьная столовая и смех, где осудительные взгляды сверстниц, касательно моей грязной одежды.

Мы нищие. Я беден, но беден лишь материально. Страшнее обнищать духовно. Но, разве это можно объяснить тем, чья жизнь украшена розовой помадой и стильными бутиками? Риторика моих вопросов заставляет закрывать глаза, пока по телу несется ужас, охладивший жизненные процессы организма.

Темнота и вспышка. Я вижу, как они смеются, плюют в мой обед, а в моих фантазиях я выпускаю рой свинцовых пчел в их сердца, чтобы оборвать безупречность пульса.

Ускоряю шаг.

- Стой, парень – слышу знакомый голос и оборачиваюсь.

Краем глаза лишь замечаю парня в белой кепке.

Мы в глухом и темном переулке. Я стараюсь позвать Макса, и он приходит. Парень приближается, на его лице я вижу лишь гнев и опьяненные глаза.

Секунда.

Мы чувствуем звонкий удар в голову. Он пришелся в то место, где соединяются затылок и лобные доли – прямо над моим ухом.

Я вспоминаю.

Прошлое догоняет. Рано или поздно, оно приходит вновь, навещает в период болезни и замкнутости. Прошлое живет до тех пор, пока ты не примешь его в свои объятия, не простишь и не подаришь поцелуй.

Я чувствую соль на своих губах.

Мы опираемся на стену белого здания. Ощущаем холод мраморной плитки. Мороз проникает под одежду, облизывает кожу, по которой пробегают отряды мурашек, спускаясь в пятки.

Вспоминаю одиночество и ненависть. В принципе, эти понятия связаны довольно тесно, чтобы граничить на уровне родства. Перед моими глазами несутся кадры темноты, в которой я слышал лишь крики матери и сильные удары отца. Не помню, кто ложился под них – я, либо мой друг.

Следующий удар приходится в живот, и от него расходится боль. Она наполняет вены, заставляя кровь чернеть, впитывать ярость.

На улице тихо.

Вспоминаю темный подвал и бесконечные сутки в нем. Я стараюсь объяснить отцу, что не оскорблял учителя, что это сделал Макс, но он не понимает меня, продолжая издеваться над детской психикой. Я стучу в тяжелую дверь, но слышу лишь иронический смех.

- Посиди и подумай о своем поведении – улавливаю его голос.

Он так отчетливо звенит в моей голове, будто я совершил прыжок во времени, нарушил цикличный бег стрелок и, каким-то магическим образом, разорвал календарную петлю, возвращаясь в тот миг моих страданий.

Еще удар. Макс сжимает в руке нож, который лежал в кармане. Он всегда берет его с собой, и я не против этого.

Нам необходимы компромиссы.

Я вспоминаю свои слезы в темнице и то, как Макс утешает меня, напевая странную песенку. Даже сейчас, пока мой разум разрывается на две части, я помню ее слова:

Мимо нас пролетает ночь,

Мимо нас пролетает день,

Я хочу лишь тебе помочь,

Но растворяюсь, словно тень.

Стараюсь сдержать слезы, но слышу в темноте чьи-то шаги. Психосоматические иллюзии в размере моей фантазии.

Чувствуем, как крепкие костяшки проносятся вдоль брови, заставляя ее распахнуться. Тонкие капельки крови падают на глаза, застревая в черных ресницах. Наша рука сжимает нож все сильнее.

Щелк.

Лезвие прорезает воздух, словно выпуская ему кишки, чтобы те падали на мокрый асфальт, растворяясь в дожде.

Я вспоминаю, как умирает мать. Ее голубые глаза теряют цвет, чтобы обретать оттенки серости. На ее губах виднеются капли крови. Я плачу над ее телом, пока отец смотрит хоккейный матч по старенькому телевизору, а рядом с ним лежит окровавленный молоток. Он поворачивается ко мне.

- Будет знать, как лезть не в свое дело – по комнате разносится его опьяненный голос.

Под звонкие удары кулаков, ко мне приходит память.

Дом наполняется полицейскими, папа что-то кричит – это слова агонии – пока его руки заламывают за спиной. Толстый офицер уверяет меня, что все будет хорошо, но после следуют бесконечные сутки в детском доме, где моя жизнь превращается в ад. Я вновь вспоминаю школу, только пририсовываю одноклассникам татуировки и дьявольские рога.

Макс рассекает воздух блестящим лезвием, и оно врезается в живот парня в белой кепке.

Удар, за ним еще один.

Я чувствую, как его ладонь ложится на мое плечо, а тело спускается на мокрый асфальт. Успеваю смотреть в его глаза и видеть, как они теряют жизнь. По сухим губам бегут маленькие ручейки крови.

Ненависть переполняет наше сознание. Перед глазами мелькают жалкие лица тех, кто приносил мне лишь боль. Они меняются под музыку дождя, пока нож проникает в тело. Я стараюсь считать удары, но сбиваюсь после пяти.

Я вспоминаю туалет детского дома, как отхаркиваю желчь из своего горла, пока руки дрожат от побоев и холода.

Макс достает нож, отпуская парня на мокрый асфальт. Он падает с хрустом, словно его кости ломаются еще в полете. Моя ладонь трясется, а горячая кровь выжигает на ней стигматы, перебираясь на стальную ручку ножа. На ярком лезвии я вижу сплетения крови, пока мой обидчик начинает хрипеть под звонкую музыку дождя. Капли продолжают стучать по крышам домов, а фонари начинают зажигаться вновь, словно иллюзия рассеивается после розовых таблеток, таких сладких, на завтрак.