Наконец Беатриче подняла покрывало. Платье из малинового бархата, шитое золотом. Бусины простого ожерелья свисают ниже вышитой тесьмы, оттеняющей кремовую кожу на шее. Округлые плечи, длинная шея. Женщина, изображенная на портрете, была молода. Пухлые щеки, полные губы, задумчивое выражение лица. Волосы цвета воронова крыла подобраны вверх, закрывая высокие скулы.

Глаза. Они слегка косили в сторону — как обычно, Лукреция Кривелли была слишком робка, чтобы встретить прямой взгляд Беатриче. Вот и теперь она отказывалась смотреть на свою госпожу, обратив задумчивый взгляд куда-то в сторону, за раму портрета. «Посмотри на меня!» — хотелось крикнуть Беатриче. Боль пульсировала во всем теле. Беатриче тошнило, голова кружилась. Она не знала, свернуться калачиком от боли или рухнуть на пол. Беатриче схватилась за мольберт, чуть не уронив его на пол. Шум привлек подмастерьев.

— Мне нехорошо, — пробормотала она, задергивая картину и глядя в каменный пол трапезной, чтобы подмастерья не заметили взволнованного лица герцогини.

Один из юношей предложил ей опереться о его руку, но Беатриче, не взглянув на него, выбежала вон.

Деревья во дворе трапезной облетели. Небо из синего стало серым. Воздух заледенел. Беатриче заметила слуг, сбившихся в тесный круг. Слуги смеялись и злословили, пытаясь разогнать холод. Неужели они хохочут над ней? Над наивной маленькой герцогиней, собравшейся с важным видом позировать для семейного портрета и не подозревающей о том, что прямо у нее под носом портрет Лукреции Кривелли, похитившей сердце ее мужа?

Беатриче не могла вернуться в карету, чтобы увидеть, как фрейлины неловко замолчат — ведь нельзя же продолжать злословить в присутствии жертвы твоего злословия! Взгляд ее упал на церковную дверь, и Беатриче поняла, куда направится — к Бьянке Джованне, чей нежный дух выслушает ее жалобы и успокоит душу.

В пустой и промозглой церкви Беатриче упала на пол рядом с гробницей Бьянки.

— Как мы одиноки, ты и я! — выкрикнула она. — Разница только в том, что твой супруг, если захочет, может присоединиться к тебе, а мой муж использовал смерть дочери, чтобы уединиться с другой. Неужели она настолько лучше меня? — вопрошала Беатриче мертвую девушку, которая не могла ей ответить.

Внезапно она ощутила ноющую боль в животе — словно малыш стал слишком тяжел для нее и захотел выбраться наружу. Беатриче согнулась, обхватив руками живот. Когда ей становилось плохо, ребенок всегда обнаруживал свое присутствие.

— Неужели это дитя ничего не значит для него?

За несколько лет из возлюбленной, друга и советчика она превратилась для Лодовико в машину, способную только рожать наследников. Лукреция Кривелли прекрасна, но она старше Беатриче, а что до интеллектуальных способностей, то куда ей тягаться с Изабеллой и Цецилией Галлерани — бывшими соперницами Беатриче. Что в ней такого, чего Лодовико не нашел в законной жене? Неужели он просто устал от Беатриче? Неужели все мужчины устают от женщин после того, как те отдадут им свою любовь и дружбу, нарожают детей, которые продолжат их род и унаследуют имя? Беатриче не могла смириться с мыслью, что женскую любовь можно так легко растоптать и отбросить прочь, увлекшись новой побрякушкой.

И какой побрякушкой… На портрете Леонардо Лукреция выглядела ужасно — холодная, безжалостная, с неестественно напряженными плечами. Словно женщину с портрета что-то мучило, словно ей было что скрывать. Леонардо, как и все ее подданные, явно сочувствовал герцогине и сожалел о недостойном поведении герцога. Казалось, что magistro второпях набросал черты Лукреции на холсте, остальное оставив доделывать ученикам. В лице красавицы с портрета не было ни жизни, ни тайны, ни скрытой живости, которые отличали портрет Цецилии Галлерани.

Беатриче понимала, что означал этот портрет. Лукреция сменила ее в сердце Лодовико. Разве муж не признался ей, что Леонардо всегда писал для него портреты женщин, в которых герцогу случалось влюбиться? Перед Беатриче было доказательство того, что его любовь к ней иссякла и, словно струйка воды, впиталась в землю. Как же ей теперь жить?

«У тебя есть дети», — скажут люди. Что еще они могут сказать? Неужели женщине этого достаточно? Беатриче всего двадцать один! Выходит, всю оставшуюся жизнь ей предстоит ворковать над детьми, а короткий роман с собственным мужем навеки останется в прошлом? Непостижимо!

«Почему в Новаре я не бросила его в руки Людовика Орлеанского и сама не заключила договор с французами? Зачем я помогала ему? Это и есть его благодарность? Надо было заключить союз с Изабеллой Арагонской и Неаполем! Будь я умнее, юный герцог, возможно, до сих пор был бы жив, а мы с Изабеллой управляли бы государством, пока Джан предавался бы пьянству и содомии! Человек, который сегодня носит титул миланского герцога, давно был бы мертв или гнил в неаполитанской тюрьме. Вряд ли Изабелла — мрачная, несчастная Изабелла — оказалась бы более коварным союзником, чем Лодовико».

— Ах, несчастное дитя, прости, что у твоей могилы я призываю беды на голову твоего отца!

Мог ли дух Бьянки понять глубину ее скорби? Слова Беатриче звучали горько, но Бьянка, которая видела Беатриче в дни ее славы, должна понять, как тяжело ей пережить столь сокрушительное поражение.

Фрейлины Беатриче — слава богу, не Кривелли, которую Беатриче в эту минуту готова была разорвать, словно лев кролика, — возникли в дверях, причитая, что такая скорбь не принесет ничего хорошего ни самой герцогине, ни ее ребенку. Ах, Бьянка Джованна была доброй девочкой и не хотела, чтобы ее смерть стала причиной безутешной скорби тех, кто ее любил! Неужели герцогиня не понимает, что холод церкви впитается в ее кости и она родит больного малыша! Беатриче почувствовала, как чьи-то руки оторвали ее от пола и потащили вон из церкви.

— Повезло тебе, — промолвила Беатриче в темноту склепа, удивляясь, что изо рта вырываются звуки, больше похожие на змеиное шипение. Никогда еще собственный голос не казался ей таким зловещим. — Ты умерла до того, как муж устал от тебя и отбросил прочь, как ненужную вещь.

Она позволила себе унизиться перед придворными. Теперь фрейлины разнесут прощальные слова герцогини, сказанные над прахом Бьянки Джованны, по всему Милану. Отныне статус брошенной жены подтвержден ее собственным признанием. Еще до вечера об этом узнает вся Италия.

Беатриче была бессильна исправить вред, причиненный ей Лодовико. Она могла бы заявить мужу, что он оскорбил не только ее, но нанес ущерб репутации семьи, да и всего Милана, но к чему? Если Лодовико не понял, что, отвергнув ее любовь, разрушил нечто прекрасное, стоит ли напрасно взывать к нему?

Чтобы не чувствовать себя ненужной и покинутой, Беатриче решила устроить праздник. До родов оставался месяц, стояла суровая зима, и Беатриче не могла, как прежде, весь день скакать по полям и лесам и охотиться до захода солнца. Поэтому герцогиня призвала певцов и музыкантов.

Она решила не приглашать мужа. Пусть узнает, что Беатриче д'Эсте, несмотря на его предательство и публичное унижение, устраивает бал. Без него. Она будет петь и танцевать с молодыми красавцами-придворными до поздней ночи. Найдутся кавалеры, которые сочтут беременную герцогиню привлекательной, несмотря на то что муж бросил ее и она давно уже не та наивная девочка, которая шесть лет назад появилась при миланском дворе.

Беатриче понимала, что ведет себя как все жены, мужья которых затеяли интрижку на стороне. Она оглядывала зал в поисках возможного кандидата в любовники и удивлялась. Неужели все эти красавцы только сегодня появились при дворе, или раньше, ослепленная любовью к Лодовико, она была слепа к их чарам? Беатриче казалось, что со всех сторон к ней устремлены искушающие взгляды. Принимая поклоны, Беатриче видела восхищение в глазах кавалеров и всякий раз краснела, догадываясь о том, что у них на уме. По сравнению с ее мужем все они выглядели стройными, подвижными и юными. Беатриче не могла выбрать. Чему отдать предпочтение: пышным шевелюрам южан из Калабрии или резким нордическим чертам жителей северных склонов Альп? Синеглазые рыцари из свиты императора Максимилиана исподлобья разглядывали фигуру танцующей герцогини и с удовольствием наблюдали за ее смущением.