Лодовико был неизменно вежлив, щедр и обходителен с Беатриче. Хотя его забота о жене больше напоминала отцовскую нежность, с которой он относился к Бьянке Джованне. Лодовико по-прежнему видел в Беатриче ребенка, который умилял его, но нисколько не задевал чувств. Он приходил в ее спальню только после совета астролога, быстро исполнял супружеский долг и уходил к Цецилии. Сыну его любовницы уже исполнился год. После неустанных молитв Святой Деве боль, причиняемая Лодовико, уже не казалась Беатриче такой нестерпимой. Впрочем, коротать ночи в одиночестве в широкой супружеской постели Беатриче так и не полюбила.
Беатриче знала, какой тип женщин нравится ее мужу. Знала и то, что не относится к этому типу. Она помнила, как смотрел Лодовико на цветущую грудь Изабеллы, однако ее крошечных сосков он почти не касался, даже когда они любили друг друга, если подобным возвышенным словосочетанием можно описать механический ритуал, который время от времени супруги совершали в темноте. Говорили, что Цецилия как две капли воды похожа на Изабеллу — женственная красавица с фонтаном золотых волос, большая почитательница литературы и искусства. Разве это справедливо — наделить одну из сестер достоинствами, к которым так влечет мужа другой? Лодовико делил свой досуг между ласками любовницы и перепиской с Изабеллой, и у него совершенно не оставалось времени для жены. Поэтому он и велел Галеаззу развлекать Беатриче.
Она скакала рядом с арагонской молчальницей, а Галеазз показывал восхищенной Бьянке, как его сокол Озирис хватает добычу. Птицы гомонили в ветвях старого дуба, листья трепетали, словно кто-то разворошил гнездо шипящих змей. Галеазз осторожно стянул кожаный колпак, который украшала крошечная буква «V» из темных сапфиров, обнажив лохматую умную головку птицы. Сокол, как на жердочке, восседал на белой перчатке Галеазза, но Беатриче видела — птица готова к охоте. Взгляд Озириса обратился к дереву, и сокол уже не сводил с него глаз.
— Смотри, Изабелла, Галеазз выпускает Озириса! — воскликнула Беатриче, снова пытаясь вовлечь кузину в развлечения.
Но Изабелла только кинула на сокола небрежный взгляд, а затем снова раздраженно уставилась на мужа.
Впрочем, герцогине не удалось испортить Беатриче одну из ее любимейших забав. Даже изящные грейхаунды и тявкающие спаниели насторожились, предчувствуя, что предстоит нечто увлекательное. Стая серых цапель взвилась из своего укрытия в воздух и направилась к озеру, что виднелось впереди. Беатриче знала, что аисты гнездятся на деревьях, и надеялась, что вместе со взрослыми особями в воздух не поднялись малыши. Как опытная охотница, она не одобряла убийства детенышей. Длинношеие птицы медленно и размашисто скользили по воздуху, не подозревая о грозящей опасности.
Галеазз слегка приподнял запястье. Большего не потребовалось — Озирис взмыл ввысь. Пажи в костюмах, в которых сочетались темно-зеленые и бледно-зеленые цвета, устремились с собаками вперед. Всадники перешли на галоп. Беатриче перегнала мрачную кузину, которая методично охаживала лошадь хлыстом, затем Лодовико и его дочь, пока не оказалась рядом с Галеаззом. Озирис вцепился в длинную шею первой цапли. Тем временем еще четверо всадников сняли колпаки с голов своих птиц и отпустили их в небо. Не успел первый достичь стаи, а Озирис уже поразил свою жертву, камнем кинулся вниз, затем снова взмыл ввысь и бросился к следующей. Другие соколы тоже атаковали добычу. Птицы падали на землю, собаки устремлялись к ним. Чтобы не дать им разорвать добычу и сделать ее непригодной для приготовления в пищу, собачьи поводыри выливали из жестких кожаных мешков кровь, собранную на скотобойнях, в собачьи миски, а пажи тем временем подбирали птиц с земли. Дальнейшая судьба цапель не слишком заботила Изабеллу, хотя считалось, что тушенная с вином, чесноком и луком цапля весьма недурна на вкус.
От созерцания убийства сердце Беатриче бешено стучало. Серые перья падали с небес, касаясь ее лба, носа и плеч. Соколы убили столько цапель, что несколько мгновений казалось, будто с неба сыплется перьевой дождь. Длинные, безжизненные конечности птиц болтались, словно бахрома, в руках пажей, хватавших цапель за окровавленные шеи.
Озирис вернулся к хозяину, который предложил своей нареченной посадить сокола на ее узкое, затянутое перчаткой запястье. Правое крыло Озириса кровоточило, он потерял много перьев. Наконец Бьянка Джованна позволила соколу усесться на своем запястье и принялась нашептывать ему ласковые слова, пока Галеазз надевал на голову птицы колпак.
Беатриче обожала Бьянку и с радостью смотрела, как нежен со своей нареченной Галеазз. Их отношения напоминали Беатриче Франческо и Изабеллу до свадьбы. Почему муж Беатриче влюблен в другую? И не в одну, а, если уж быть откровенной, в двух женщин.
Разве не видела Беатриче, как Лодовико не сводит глаз с лебедей, подаренных Изабеллой? Беатриче была превосходной лучницей, и ей ничего не стоило двумя меткими выстрелами поразить этих изящных белых птиц. Если бы только они не были так прекрасны! Она могла бы спустить на них самых безжалостных соколов и смотреть, как лебеди испускают последний жалобный крик. Пусть лебеди и глупы, но они защищают друг друга с исключительной отвагой. По крайней мере, это будет честная битва, совсем непохожая на ту, которую ей приходится вести с Цецилией Галлерани и собственной сестрой.
Беатриче казалось, что Франческо тоже догадывается обо всем. Лодовико без устали приглашал Изабеллу в Милан, якобы ради Беатриче, хотя не считал нужным даже посоветоваться с ней по этому поводу. Франческо в ответ приводил бесчисленные резоны, почему его жена должна оставаться в Мантуе. Сначала он сам уезжал в Болонью на свадьбу брата Джованни, который сочетался браком с Лаурой Бентивольо, и в Мантуе должен был остаться кто-то, кому Франческо мог доверить государственные дела и заботы. Затем Франческо собрался в Урбино, чтобы навестить сестру Элизабетту. Беатриче была уверена, что Франческо специально искал предлоги, чтобы не пускать Изабеллу в Милан. Вернувшись домой, муж Изабеллы заболел непонятной болезнью и настоял, чтобы жена ухаживала за ним. При миланском дворе болтали, что Франческо не устает напоминать жене, что они «не так богаты, как эти Сфорца» и не могут себе позволить путешествовать с пышностью, к которой привыкла Изабелла. Обычно старшая из сестер д'Эсте выезжала в сопровождении сотен слуг, полностью обновив гардероб, чтобы ни в чем не уступать младшей. В последнее время сплетники болтали, будто Изабелла заявила Франческо, что если он не позволит ей заказать себе новый гардероб, она явится в гости к сестре в одной сорочке.
Наконец недовольство Лодовико проявилось в скандальном поступке. Он в сердцах отменил все турниры и увеселения, которыми собирались отметить рождение сына герцога и герцогини миланских — маленького графа Павии. Изабелла Арагонская, считавшая, что ее сыну нанесли оскорбление, была в ярости. Она писала грозные письма родным в Неаполь, требуя, чтобы Лодовико лишили регентства. Беатриче узнала эти подробности от болтливых секретарей. Говорили, что родственники Изабеллы и рады были бы прислушаться к ее гневным просьбам, если бы не Джан. По своему скудоумию и любви к крепким напиткам он был не только неспособен управлять таким городом-государством, как Милан, но и вряд ли довел бы до водопоя собственную лошадь.
В это мгновение Джан вновь чуть не свалился с лошади, пытаясь ущипнуть своего любимчика за небритую щеку. Что ж, по крайней мере, Беатриче приходится соперничать с двумя прекрасными и образованными женщинами, а не с деревенским увальнем с длинными нескладными конечностями, не умеющим ни читать, ни писать.
Слуги снова подсадили Джана в седло, и Лодовико протянул ему фляжку с вином. Беатриче наблюдала, как глаза Изабеллы стрельнули в Il Moro, словно язык ядовитой кобры. Кровь бросилась Изабелле в лицо, покраснели даже шея и грудь, высоко поднятая корсажем платья. Герцогиня судорожно задышала. Беатриче знала, что Изабелла обвиняет Лодовико в плачевном состоянии мужа. Но что оставалось делать Лодовико? Отдать Милан в руки полоумного пьяницы, ничего не смыслящего в государственном правлении? Безропотно подарить город первому встречному, который без труда свергнет глупого мальчишку?
