Самая наисвятейшая святыня Интиуатаны – Камень солнца, грубо обтесанная гранитная плита с выступом в виде тупого зуба. К этому камню, говорили жрецы, привязано Солнце, и молитвы светлому богу Инти доходят прямо по назначению, если читают их под серым гранитным зубом.

Интиуатана застроена тесно. Тут и полукруглый храм Солнца, и дома, где живут Девы Солнца, и царское подворье – замок инки. Манко и Титу-Куси редко посещали священный город, но их дворец не пустовал. Здесь воспитывались дети его величества, здесь обитали длинноухие принцы крови из инкского рода.

Когда-то Манко вывел из Куско искуснейших тауантинсуйс-ких каменщиков. До них уже многое было сделано во времена Па-чакути. Каменная эстафета перешла в умелые руки. Кладки зданий Интиуатаны – чудо из чудес, только Кориканча может сравниться с каменными поэмами Интиуатаны. Особенно хорош полукруглый храм. В цоколе его лежат могучие гранитные плиты. Выше эти массивные блоки сменяются небольшими прямоугольными брусками, а по венцу в два ряда уложены с широкими зазорами светлые каменные плитки.

Главная лестница сбегает со склона Интиуатаны на Священную площадь. Этот небольшой пятачок – единственное ровное местечко в городе Солнца. В Священную площадь едва-едва удалось втиснуть два небольших храма – трехколонное святилище, посвященное предкам, и странное трехстенное здание с длинной каменной скамьей-лежанкой. Слева, под трехстенным храмом, – изящный полукруглый бастион, который одновременно служит и подпорной стеной.

От священного города Солнца невозможно оторвать глаз. Сказочно прекрасна эта россыпь светлых зданий на уступах черных гор, эти ласточкины гнезда на скалах, эти каскады каменных террас, эти лестницы-поднебесницы, врезанные в гранитную плоть города.

И какое-то неуловимое сходство есть у холма Интиуатана с холмом афинского Акрополя, и с керченской горой Митридата, и с капитолийским холмом Древнего Рима.

Неудивительно. Лучшие в мире зодчие создавали Интиуатану и Акрополь, Капитолий и храмы на Боспоре Киммерийском…

Кто же жил в священном городе? Только Девы Солнца, длинноухие кровники инки и жрецы были «прописаны» в городе Солнца. Солдаты, каменщики, садовники, повара жили вне городских стен, в восточном предместье. На Священную площадь, Главную лестницу и на холм Интиуатану они могли попасть лишь с дозволения верховного жреца или инки. Отцы города охотно наглухо бы закрыли перед «черным людом» единственные ворота в единственной городской стене, но тогда им пришлось бы самим строить дома, поить висячие сады и печь кукурузные лепешки.

А Девы Солнца, жрецы и длинноухие аристократы считали ниже своего достоинства трудиться в поте лица. Поэтому волей-неволей босоногие и «обычноухие» работяги допускались в священную часть священного города. Но жестокая казнь грозила всякому, кто переступал порог дома Дев Солнца.

Не мудрено, что бритых дьяволов Маркоса и Ортиса поселили в восточном предместье. Хуже и обиднее было, однако, другое. «Профессора колдовского искусства» – так монахи называли жрецов храма Солнца (а храм этот они окрестили «университетом идолопоклонства») – вместо того, чтобы склонить свои выи перед служителями истинного бога, открыто насмехались над ними.

Маркое и Ортис поспешили покинуть священный город и бежать в Виткос.

Августинцы возвратились в Виткос вне себя от гнева и ярости. Они охотно испепелили бы всех «профессоров колдовского искусства» и не оставили бы камня на камне от «университета идолопоклонства». Но близок локоть, да не укусишь – священный город был неуязвим, и жрецы храма Солнца по-прежнему предавались «бесовским радениям», и по-прежнему знойное перуанское солнце было накрепко привязано к жертвенному камню на вершине Ин-тиуатаны.

Маркое кипел от злобы. Он решил во что бы то ни стало отомстить служителям Солнца. И однажды он собрал с десяток крещеных индейцев и направился к одному затерянному в лесах храму. Добрые христиане, которых Маркое повел за собой в крестовый поход, на своих плечах несли вязанки хвороста. Маркое обложил этим хворостом храм. Вспыхнуло пламя, оно мгновенно охватило «дьявольское капище». Маркое гнусавил «Те Deum» – молитву, славящую милосердного и бесконечно терпимого христианского бога. Храм сгорел дотла.

Весь Виткос пришел в ярость. Масло в бушующее море влил мудрый, как змий, Ортис. По его просьбе инка вырвал Маркоса из рук разгневанных жрецов. Апостола-поджигателя высекли, но оставили в Вилькапампе.

Скажем в скобках, что осквернители христианских храмов на такую снисходительность рассчитывать не могли ни при каких обстоятельствах. Перуанский жрец, который осмелился бы поджечь католическую церковь, был бы немедленно четвертован или сожжен…

В 1569 году, спустя почти пять лет после визита Родригеса, до Вилькапампы донеслись тревожные вести: в Лиму прибыл новый вице-король.

Сама по себе весть об очередной смене правителя Перу тревоги не вызывала. Вице-королей смещали и назначала очень часто. Пугало другое: на этот раз в Лиму ехал дон Франсиско де Толедо, и одно это имя приводило в трепет перуанскую землю.

Дон Франсиско Альварес де Толедо-и-Пачеко – граф Оропеса, сеньор Харандильи, Торнавакас, Кабаньяс и Оркако, гранд Кастилии, троюродный брат небезызвестного герцога Альбы, разорителя Нидерланд, – совсем не похож был на своих галантных предшественников. Этот сухопарый вельможа, всегда одетый в черное, держал в страхе всех своих подчиненных, хотя за всю жизнь он ни разу не повысил голоса и не сделал ни одного резкого движения.

Перед ним трепетали – это пергаментно-желтое лицо с глубокими бороздами морщин, эти холодные глаза, эта седая бородка клинышком уводили душу в пятки. Он был молчалив, скупые слова, которые он имел честь произносить, воспринимались как неукоснительное приказание. Он был надменно учтив, его кастильская вежливость замораживала любые эмоции, гасила любые страсти.

Он был великим мастером канцелярской прозы. Ночами, когда город Лима погружался в сон, он писал мемориалы, ордонансы, циркуляры, эпистолы, адресованные его величеству. Писал ясно, сухо, кратко. Неумолимая логика судебного приговора, безапелляционная четкость катехизиса – таковы были приметы любого документа, под которым стояла подпись вице-короля. И столь велик был страх перед этим ледяным правителем, что его чиновники забывали спасительное правило «мы повинуемся, но не исполняем» и проводили в жизнь любые предписания дона Франсиско де Толедо.

Вверенную ему территорию он желал превратить в образцовую колонию Испании. Он хотел навсегда покончить с дикими вольностями эпохи конкисты. И в «государственных интересах» он стремился выжечь все следы великой и древней цивилизации инков. По его мысли, индейцев должно было превратить в покорных и бессловесных рабов испанской короны. Для этого надлежало перерезать пуповину, которая связывала их с прошлым.

Инки? Вытравить из памяти индейцев само это слово. Древние обычаи? Никаких обычаев. Индейцы должны жить так, как им предписывает вице-король. Запретить матерям носить за спиной младенцев. Запретить старинные игры и пляски. Переместить индейцев с насиженных мест поближе к главным дорогам в казенные селения – «редукции». Что? Жители гор вымирают, если их перебрасывают в низкие долины? Пусть вымирают. Мертвый индеец лучше индейца непокорного.

Раз и навсегда он установил, сколько индейцев должно ежегодно отбывать горную повинность (миту) на серебряных рудниках, какое число их следует отправлять для переноски казенных грузов через горы, сколько коки – листьев перуанского дурмана – надлежит давать рудокопам и грузчикам, чтобы они не покладая рук, до последнего издыхания работали для преумножения богатств испанской короны.

Испанских колонистов вице-король держал в ежовых рукавицах. Никто из них даже не поминал о блаженных временах, когда вольные дружины гуляли по стране, обрекая на разорение огромные ее области. В интересах казны неуемные аппетиты рыцарей наживы были обузданы, а любые мятежные поползновения подавлялись беспощадно.