Правда, при последних папах, вот уже лет шестьдесят, башен никто не строил, хотя родовитые римляне по-прежнему вели себя как бойцовые петухи. Но они теперь отсиживались от воинственных соседей в роскошных палатах, и десятка четыре таких дворцов разбросаны были среди руин Капитолия, Латерана и Квиринала.

Всезнающий спутник Педро перстом указал на самые большие дворцы – резиденции сеньоров Массими, Колонна, Орсини, Кафа-релли, Цезарини, делле Ровере.

К башням и дворцам лепились бесчисленные церкви, церквушки, часовни, монастыри, странноприимные дома. Мария на Минерве, Мария Авентинская, Мария Ангельская, Мария в Арачелли, Мария на Лестнице, святой Петр в Оковах, святой Григорий великий, святой Иоанн на Латеране… Нет, куда там: не хватило бы и дня, чтобы перечислить все эти храмища и храмики божьи.

Ведь каждый папа – а только за последние четыреста лет сменилось шестьдесят с лишним наместников святого Петра – стремился оставить после себя церковь или часовню, благо камня кругом было сколько душе угодно. Хочешь, выламывай мрамор из стен Театра Помпея; хочешь, круши мозаичные полы в термах Каракаллы; хочешь, бери приглянувшиеся тебе колонны в языческих капищах на Капитолии…

Да, совсем не таким представлял себе Педро Вечный город -обиталище наместников святого Петра.

– А кстати, где же дворец его святейшества?

На левом берегу Тибра, где некогда лежала столица Римской империи, папской резиденции явно не усматривалось.

– А ты, дружок, не там, где следует, ищешь отца-папу, – сказал дон Хосе-Мария. – Погляди влево: вон, за Тибром, ближе к нам, квартал Трастевере, римское заречье. Говорят, в древности по ту сторону Тибра никто не селился, ну, а нынче Трастевере самый веселый уголок Рима – кабаков там даже больше, чем церквей. Теперь взгляни, сразу же за Трастевере, тоже по ту сторону реки, большой пустырь, а подальше, за пустырем, на вершине холма стена. Это ватиканский холм, а за стенами папский городок – Борго. Там и дворец его святейшества.

– Вижу, вижу, – обрадовался Педро, – вон он, у самого Тибра, круглый, как Колизей, только поменьше…

– Ошибаешься, Педро, круглое здание – замок святого Ангела. Так он сейчас называется, а при язычниках это был мавзолей императора Адриана, и, стало быть, этому замку уже тысяча триста шестьдесят лет! Да, святой Ангел не молод, но что тринадцать веков для Рима? Ведь еще не было Аврелиановой стены, когда Рим справил свое первое тысячелетие. Один здешний монах – а он человек ученый – говорил мне, что было это не то в 244, не то в 245 году. Не в 1244, а просто в 244. Так вот, дворец папы левее замка, отсюда видны лишь его крыши: мешает стена. Потерпи чуточку, скоро мы будем в Борго.

Путники спустились с Авентинского холма и через тесные и людные улочки Трастевере направились к стенам Борго.

Борго… Темная, вся в мелких трещинах стена с приземистыми круглыми башенками. Совсем юная стена: построил ее папа Лев IV в середине IX века, так что она моложе своей старшей сестры -Аврелиановой стены – почти на шестьсот лет. Грязная, немощеная яникульская дорога уходит под низкую арку. Это ворота Санто-Спирито, святого духа, но пахнет здесь не елеем, а солдатскими сапогами, луком и конюшней. У ворот в невысокой башне пост папской стражи.

…Разумеется, гонца короля Арагона стражники – одна штанина у них красная, другая голубая – пропустили без задержки.

По ту сторону стены, в самом Борго, сразу повеяло святым духом. Никогда в жизни, даже на пасхальной службе в Севилье и Толедо, Педро не видел такого множества божьих слуг.

Белые рясы и черные плащи доминиканцев, белые капюшоны картезианцев, коричневые, стянутые толстым вервием балахоны францисканских монахов, серые, в грубых заплатах рясы цистери-анцсв, белые подрясники и черные накидки августинцев, черные рясы бенедиктинцев, темные сутаны священников, фиолетовые камилавки епископов, грязные ноги босых кармелитов, пурпурные мантии кардиналов (мантий этих, правда, не так уж много – кардиналы пешком ходить не любят). И все эти рясы, сутаны, власяницы и капюшоны суетятся на узких улочках Борго, как встревоженные муравьи, хотя никаких признаков близкого светопреставления в папском таборе не заметно.

– Еще бы им не суетиться, – сказал дон Хосе-Мария. – Ведь Борго – это ярмарка, только торгуют здесь не скобяным товаром и не андалузскими конями, а бенефициями, или, в переводе с божественного языка на наш, грешный, теплыми местечками. Пожелал ты, скажем, приход в богатом селеньице – давай сто дукатов, ну и доходы за первый год службы. Вздумалось тебе стать епископом -давай тысячу дукатов, да деньги вперед, звонкой монетой. И думаешь, отец-папа продает только свободные места? Как бы не так! Он вовсю торгует экспектанциями. А экспектанция, брат мой, – это бумажонка с папской печатью, и в ней тебе обещано место, но вся хитрость в том, что на этом месте кто-то еще сидит и что место загодя продают не только тебе, но и людишкам, которых ты и в глаза не видывал. По совести тебе скажу: у нас в Севилье конокрады и те ворованного мерина сбывают в одни руки, а не в десять…

И новое разочарование – дворец наместника святого Петра вовсе не дворец. Это скопление старых и новых и, ей-же-ей, совсем неказистых зданий. К зданиям этим, как цыплята к наседкам, жмутся ветхие пристройки, колоколенки и церквушки.

Везде какие-то лестницы, галерейки, портики, проходы, ведущие в гулкие внутренние дворы.

И бог его знает, где тут знаменитый Бельведер – палаты, которые лишь три года назад построили зодчие папы Иннокентия VIII, и где Сикстинская капелла, домовая церковь папы Сикста IV. В

Кастилии Педро не раз слышал, что внутри стены этой капеллы расписаны так чудесно, что кажется, будто ты в раю.

А за этими зданиями и дворами – папский пригород, путаница узких улиц и темных переулков. Здесь в жалких лачугах ютилась дворцовая челядь. Впрочем, на главных улочках – Борго ди Санто-Спирито и Сикстине – было немало каменных палат, и Педро узнал, что принадлежат они непотам – ближайшим папским родичам. Папы, объяснил ему дон Хосе– Мария, недолговечны и престол свой по наследству не передают. Поэтому они спешат осчастливить всю свою родню при жизни, поэтому не только в Борго, но и в других частях Рима на каждом шагу дворцы сыновей и племянников покойных пап Сикста IV и Иннокентия VIII. А нынешний папа, хоть правит он меньше года, заткнул за пояс всех предшественников. Он уже успел подарить дворцы и своей дочери, и своим сыновьям.

Дон Хосе-Мария расстался с Педро у замка святого Ангела. Ему пора было отправляться к испанскому послу, и, уходя, он подробно растолковал юноше, как ему лучше пройти к термам Диоклетиана на Квиринале: близ этих древних бань обитал его дядюшка.

Дядюшка дожил до седых волос, имея крайне смутные представления о своем племяннике, но принял он Педро весьма радушно. Как-никак хоть и десятой водой на киселе был ему этот мальчишка, а все же родная кровь, а если даже и не очень родная, то по крайней мере кастильская.

Тридцать лет прослужил старик капитаном городской стражи, стал настоящим римлянином, но разве мог он забыть кастильский городок Авилу-де-лос-Кавальерос, Авилу Рыцарей, откуда родом был и юный спутник адмирала.

До полуночи дядюшка упивался рассказами племянника, а наутро он с лихвой отплатил Педро за все его одиссеи, открыв ему многие тайны папской столицы.

Началось с малого. Педро невзначай сказал, что вечером он хочет отправиться в Борго, чтобы навестить своего спутника.

– Зарежут, – сокрушенно произнес дядюшка.

– Кого?

– Тебя.

– То есть как? И кто? Меня здесь не знает ни одна собака!

– Знают тебя тут или не знают – значения не имеет. Все равно зарежут. У нас в Риме ночью по улицам не ходят.

– Но почему?

– Разбойники, сынок, им тут раздолье.

– Быть того не может. Сам папа – да хранит его господь! -живет в Риме, так неужто хватает у людей совести творить бесчинства на его глазах?

Дядюшка невесело рассмеялся: