Прошло время, прежде чем я поняла, что он говорит. Среди бессвязных заиканий я разобрала, что я в ответе за необязательную смерть его отца, что все мои мотивы вызваны только моим эгоизмом. «Ты дала ему умереть, мы могли быть вместе». Джек провел рукой по лицу, оставляя поперек него широкий мазок крови. «Ты мне изменяешь!» Каждую секунду из затылка Бойда с методичностью метронома выплескивалась кровь, словно спецэффект в кино, регулируемая электронным таймером. Поразительно, но его пенис при этом не опадал. Он вновь попытался встать, но вместо этого только запнулся и прополз еще несколько дюймов. Полное разрешение ситуации и успешный финал теперь казались маловероятными. Липкие руки Джека схватили мои запястья, вскоре я ощутила их на плечах и шее.

Я понимала, что это был не лучший момент для дискуссии, но чувствовала, что важно защитить себя от веских ошибочных обвинений, в значительной степени и перед Бойдом, хотя тот был сейчас не в том состоянии, чтобы запомнить разговор, или обратить внимание на пагубные слова Джека.

«Джек», — я старалась говорить спокойно. — «Мне жаль, что у твоего отца произошел приступ».

«Все ради того, чтобы никто про тебя не узнал», — перебил Джек, сдавливая руками мои ключицы.

Но после этих слов его хватка на моих плечах ослабла. Что-то промелькнуло в его мозгу, какая-то мысль, отразившаяся в приоткрывшемся рте и округлившихся от паники глазах.

Секунду спустя, Джек бросился бежать.

***

Кажется, я гналась за ним. Только выбежав наружу, я поняла, что сжимаю в руках нож, вероятно, схваченный по пути на кухне.

Остановившись напротив почтового ящика перед домом Джека, я, тяжело дыша, стала осматриваться по сторонам, ища его. Я едва заметила, как слева от меня из тени появилась фигура, схожая походкой с травоядным, обвешанная с двух сторон сумками из бакалеи. Периферийным зрением я сначала приняла ее за колышущийся на ветру кустарник. Когда, наконец, я заметила ее, мы очутились лицом к лицу; ее глаза прищурились, как будто она пыталась опознать меня в такой необычной обстановке. «Селеста?» — наконец ошеломленно выдохнула миссис Паченко, поднимая брови, отчего ее волосы сползли чуть ли не на затылок. Ее удивление было вызвано вовсе не кровавыми отпечатками рук Джека на моей груди или ножом в руке. Вначале она вовсе этого не заметила. «Ты голая», — наконец ахнула она. Ее рот раскрылся, обнажая розовые берега ее десен, на которых обнаружились неподобающе уродливые зубные протезы. Понятное дело, мне меньше всего хотелось заострять внимание на моем положении.

«Вы видели здесь Джека Патрика?» — спросила я.

Как будто отвечая на мой вопрос, над нашими головами включился фонарь. Я подняла глаза вверх к лампе, вокруг которой причудливо кружился рой мотыльков. Секунду я продолжала смотреть на них, будто и правда ждала условного знака — что они выстроятся в стрелку, которая укажет мне в каком направлении убежал Джек, или снимутся с места и сами поведут меня к нему. Когда реальность вырвала меня из прострации, вокруг уже собралось порядочно народа. Соседи опасливо стояли на крылечках, держа у ушей телефоны; некоторые потрясенно тыкали пальцем, не осмеливаясь ни на шаг переступить границу своих газонов. Миссис Паченко уронила свои сумки и медленно отступила от меня. Я посмотрела на землю и отметила лежащую на асфальте коробку несоленых крекеров. К нам приблизилась пожилая пара. Женщина держала в руках велюровый халат на молнии цвета морской пены.

«Дорогуша», обратилась она тихо, протягивая мне его, — «Надень-ка это». Под светом фонаря ее волнистые седые волосы казались совершенно прозрачными, как будто сделанными из пара.

«На вас напали?» — спросил ее спутник. — «У вас кровотечение?» Только тут, посмотрев на засохшие отпечатки рук Джека на своей коже, я вспомнила о Бойде, который истекал кровью в доме, всего в паре футов отсюда. Можно ли как-то избежать вызова скорой, чтобы позже, когда его обнаружат, избежать наказания? Можно симулировать шок — решила я. Я взглянула на кровавые пятна и сотворила изумленный взгляд, затем выронила нож, оборачиваясь в халат. Он пах тальком и кошками. Внезапное желание подхватить подол и броситься бежать как есть, босой, охватило меня. Но резкий звук приближающихся сирен остудил это желание. Лучше признаться в наличии Бойда и изобразить непомерное страдание.

«Там в доме мальчик, он ранен», — произнесла я, возможно, слишком тихо. Две полицейских машины появились из-за угла и приближались к нам, даже не замедляя движения. Нужно было приготовить свой внешний вид для изображения беспокойства и напряжения, но мне мешала привычка подавлять любые эмоции, которые могут привести к появлению морщин.

«Что?» — переспросил старик, закрывая уши от воя сирен. Я старалась рассмотреть лица полицейских, выходящих из машин, и только удостоверившись, что среди них нет Форда, я окончательно отказалась от мысли броситься бежать через двор Джека. Но тут же меня охватил леденящий ужас от мысли, что Форд неизбежно скоро здесь появится. Почти сразу понимание безнадежности положения стало сковывать меня. Как только нож был подобран и двое офицеров направились прямиком в дом, не дав мне шанса первой рассказать им о Бойде, я поняла, что скорее всего, они приехали по вызову Джека, а не соседей. Чувство потерянности стало распространяться по ребрам, продувая их как ветер: что если Джек первый рассказал им свою версию, прежде чем я доложу свою? Нож упаковали в пакет, затем на мою спину легла рука в перчатке. «Вам нужно проследовать с нами, садитесь в машину, мэм», — сказал полицейский. Его лицо показалось мне знакомым, может я как-то раз видела его на работе Форда. Я продолжала смотреть вниз. Если им и известно что я сделала, они пока ни разу не упомянули этого. Всю дорогу до участка мы провели в полном молчании, и я была им благодарна за эти последние моменты анонимности, даже если они делали вид, что ничего не знают для собственного полицейского чувства комфорта, а не ради меня.

***

Часть меня продолжала беспокоиться насчет, возможно, ждущего меня в участке Форда. Наверное, услышав о моей истории, он был готов отдать все, чтобы уйти оттуда, хотя бы и на одну только ночь. Но я была принята в участке и помещена под арест как любой подозреваемый, хотя и с некоторыми особенностями. Полицейские настояли на том, чтобы мое обнаженное тело запечатлели на фото с разных ракурсов. В основном там, где отчетливо виднелись кровавые отпечатки ладоней Джека, но и не только. Несколько полисменов с деловым видом курсировали по комнате, обставленной как медицинский кабинет. Мне было приказано лечь на гинекологическое кресло и раздвинуть ноги. Мои половые органы сфотографировали со вспышкой. К тому времени, когда меня одели в оранжевую тюремную робу и привели в комнату для допросов, меня стал охватывать ужас: возможно ли, что я проведу ночь в тюрьме? Впервые мне захотелось позвонить Форду, — неожиданно, роскошь наших простыней, великолепие гардеробной с аккуратными рядами пижам показались мне достаточным стимулом для отказа от моих темных желаний. Но когда детективы вошли в комнату, держа в руках сотовый Джека, с которого я так и не успела стереть фотографию себя обнаженной, я подумала, что не хочу, чтобы он оказался тут ни при каких обстоятельствах.

Детектив с бритой головой показательно жестким голосом зачитал мне наиболее серьезные из обвинений. «Нам известно, что вы спали с этими детьми», — начал он. В промежутках между фразами он жевал жвачку, яростно двигая левой стороной рта. — «Это факт. Тут обсуждать нечего. Что я хочу услышать от вас, так это что вы делали посреди улицы — голая, с ножом, в то время как у Бойда Мэннинга из головы хлестала кровь».

Из моих глаз рекой хлынули слезы — я удивилась сама себе, с какой легкостью это произошло. Я несколько раз потрясла головой, прежде чем начать говорить, словно это обвинение было для меня слишком невыносимо. «Когда Джек увидел нас вместе, он просто сошел с ума». Я обхватила руками голову, вцепившись в волосы. «Он напал на Бойда и все, что я могла видеть — кровь, повсюду кровь. Потом Джек убежал. Мне надо было бежать за помощью, чтобы помочь Бойду». Наверное, впервые я почувствовала, что моя привлекательность изменила мне, — мои волосы спутались, лицо, наверняка, распухло. Детектив смотрел на меня так, будто я являла собой самое непристойное зрелище. Он смотрел на меня с брезгливым любопытством, с каким наблюдают за рожающей коровой.