Но сейчас заканчивалась промозглая осень, берега Дуная были засыпаны листвой, а река затянута тонкой наледью. Все замерло и забилось в щели, лишь колокола собора Святого Стефана разгоняли висевшую над городом сонную тоску. Подраненная два года назад Австрия бредила войной, и этот бред заглушал пугливых муз.

Дом полицай-президента, куда мы отправились сразу по прибытии в столицу, встречал нас жарко натопленными каминами, пушистыми коврами и ароматными пирожными, выставленными в приемной его превосходительства на серебряных подносах. Выслушав мой страстный монолог, сопровождаемый яркими комментариями Лиса, государственный муж пришел в неистовство и, отправив на дорогу сотню жандармов, принялся со всей страстью христианского милосердия успокаивать всхлипывающую безутешную, но от того не менее очаровательную вдову.

– Ка-пи-тан, – прорезался на канале связи обеспокоенный Лис. – Пора отсюда валить. Этот генеральный мент так облизывается на Сюзон, шо щас, кажется, языком до затылка дотянется.

– Согласен.

Я приподнял шляпу, сообщая любезному чиновнику о своем намерении откланяться. Прощальная фраза уже готова была сорваться с моего языка, но так и осталась непроизнесенной. Поднявшаяся было с ложа скорби французская красавица ступила шаг в сторону его высокопревосходительства, повела вокруг себя туманным взором и обмякла, стараясь не рухнуть мимо объятий полицай-президента. Вокруг заезжей иностранки, без памяти опустившейся в мягкое атласное кресло, без промедления засуетилась охающая стайка встревоженных домочадцев с притираниями, примочками, нюхательной солью и многочисленными расшитыми подушечками, которые предлагалось мостить под голову, под спину и далее, далее, далее…

Очень скоро дурно уже было нам, поскольку едва пришедшая в себя мадам Дювиль была стремительно увлечена на женскую половину, где ей надлежало отдохнуть и немножко подкрепиться в ожидании лейб-медика императора, за которым послали экипаж, и он с минуты на минуту должен был быть здесь.

Полицай-президент, совсем недавно за свои старания возведенный в баронское достоинство, поначалу слегка робел и, встревоженно потирая руки, старался поддерживать беседу с титулованным посетителем, но вскоре, потеряв терпение, бросился к прелестной гостье, едва успев сообщить, что его ждут неотложные дела. В приемной остались только мы и пирожные на серебряных подносах.

– Ну шо, ваш сиясь? – решая за неимением других противников отыграться на пирожных и потирая руки, начал Лис. – Здорово нас тетка прокинула?

– Возможно, действительно у нее случился обморок. Все-таки пережитое, смерть мужа…

– Ага, держи карман шире. Пока ты исходил нога в ногу праведным гневом, я тут искоса следил за вдовушкой. Так шо я тебе скажу, она так глядела на президента с полицаем, шо у того чуть штаны по шву не лопнули.

– Лис, – с укором проговорил я.

– А шо Лис?! Я ему штаны не шил и баб на дом не поставлял, – возмутился Сергей. – Знаешь, далеко-далеко отсюда, за морем, на туманном острове Альбион есть странный обычай: уходить не прощаясь. Я вот думаю, может, стоит познакомить с ним господ венозников, в смысле – венцев?

Я было собрался напомнить ему, что обещал беречь мадам Сюзон и все еще намереваюсь предоставить ей кров и средства для жизни, но тут возникший на пороге лакей в напудренном парике с буклями и длинной косой объявил нам как заинтересованным лицам, не принимающим участия в общем веселье, что госпожа Дювиль еще слишком слаба и, по мнению доктора, ей как минимум дня три не следует оставлять постель. А посему она просит извинить ее и обещает дать о себе знать, лишь только почувствует улучшение здоровья.

– Н-да, – нахмурился я, – постель – дело хорошее. Нам тоже о ней следует подумать. Наше почтение господину барону. Завтра утром я пришлю справиться о здоровье мадам Дювиль.

Мы с Лисом, не теряя времени, размашистым шагом, точно меряя на ярды пресловутую российскую скатерть-дорогу, направились к выходу, и очень скоро ворота не в меру гостеприимного особняка захлопнулись за нами.

– Ну шо, Капитан, как дальше заботиться планируешь? – не смог удержаться от язвительного укола Лис.

– Да уж как-нибудь позабочусь, – отмахнулся я, не желая разговаривать на больную тему. – Меня вот другое сейчас интересует…

– Ну-ка, ну-ка, поделись. Я тоже поинтересуюсь. – Губы Лиса сложились в ехидную улыбку.

– Помнишь, когда я искал, куда разбойники утащили французов, то обнаружил нашего раненого лейтенанта без сюртука и в распахнутом жилете? Возможно, он успел выскочить из кареты, пытаясь оказать сопротивление. Как водится, он сбросил сюртук, чтобы тот ему не мешал, и, вероятно, пытался отстреливаться. Один жилетный пистолет лежал в карете, но такие обычно продаются парами.

– Не пойму, к чему ты клонишь, Капитан? Тебя интересует судьба второго пистолета?

– Нет, я о другом. Когда лейтенант сбрасывал сюртук, из кармана вылетел бумажник. Хороший бумажник, кордовской тисненой кожи, очень дорогой и довольно пухлый.

– Ну и что?

– Когда я подошел, бумажник лежал на земле в нескольких шагах от раненого офицера. Лис, ты когда-нибудь видел разбойника, который не интересовался бы содержимым кошелька?

– Не помню такого, – медленно проговорил мой хозяйственный друг. – Действительно, странно. Может, нападающие его просто не заметили?

– Но я же заметил. – Эффектная пауза продолжалась целую минуту. – Вот и получается, что господа Дювиль – не господа Дювиль, а разбойники, вполне возможно, – не разбойники.

– Может, и пакет – не пакет? – немедленно отреагировал догадливый напарник.

– Нет, вот как раз пакет, кажется, единственная настоящая вещь во всей этой странной истории.

– Тем более мы должны немедленно выяснить, в чем тут собака порылась!

– Сергей, давай без спешки, – покачал головой я. – Я еще раз постараюсь осмыслить все сегодняшние происшествия. Может, всплывет что интересное.

– Всплывет, – согласился Лис, – по весне, когда лед на Дунае сойдет.

Я молча пожал плечами, не желая продолжать беседу.

Особняк, недавно арендованный институтской резидентурой для графа Турна, ждал приезда хозяина. Условия натурализации в этом мире требовали от нас не просто богатства и громкого титула, но и реального влияния, реальных связей при дворе, знакомств и отношений, на которые можно ссылаться, которые легко можно проверить и подтвердить. Ведь не появишься же во дворце российского императора с командировочным удостоверением Института и требованием предоставить удобное местечко для работы, да и генералу Бонапартию влиятельный австрийский вельможа вдвойне интересней, чем обычный искатель приключений, желающий устроиться на службу в России.

– Господи, – возмущался едущий рядом Сергей. – Ну кто ж такое мог придумать? Они шо, издеваются? Улица называется «Тухлый бубен»!

– Тухлаубен, – автоматически поправил я.

– Да какая, на фиг, разница? Все равно звучит непристойно.

Я не стал спорить с напарником, тем более что впереди уже маячили ажурные кованые ворота особняка нашего сиятельства.

– Открывай, сова, медведь пришел! – радостно заорал Лис, обнаружив под козырьком над створками плетеный шнурок колокольчика. – Эй, заснули, что ли?!

– Чего изволите? – степенно донеслось из стоявшей неподалеку привратной сторожки.

– Всего изволим! И немедленно! – радуясь близкому отдохновению от нелегкого путешествия, снова заорал Лис. – Глаза разуйте, не видите, что ли, хозяин приехал.

– О, ваше сиятельство, ваше сиятельство! – Выскочивший из каморки привратник засуетился с тяжелым засовом. – С утра ждем-с!

– А мы тут дорогой слегка поохотились, – кокетливо подобрал губы мой ехидный секретарь, – так, для аппетита. Четыре башки отломали… Пустяки, в сущности.

Глаза привратника изумленно округлились, но он вышколенно промолчал, впуская нового хозяина, и лишь затем сообщил, почтительно наклонив голову:

– Ваше сиятельство, позвольте доложить: ваш старый друг ожидает господина графа уже более двух часов.