— Почитатели природы не обязательно злые или плохие люди. Часть из них просто заблуждается и упорно цепляется за старые обычаи, не желая принимать перемен. — Пожал плечами один из жрецов, чьего имени я не запомнил. — И еще у них свои представления о разрешенном и недопустимом…И вот обряды вроде гадания по внутренностям, ритуальные проклятия, поклонения и напитка силой голодных духов, а также прочая мерзость то как раз и вызывают резкое неприятие верных сынов церкви. Но пока тебя не смущает священный свет этого места, а благословленный кагор легко льется в рот для поднятия аппетита и не становится поперек глотки, значит все в порядке. Ты не упал во тьму. Ну а вытянуть тебя к свету это как раз наша обязанность.
— Мы закончили! — Заглянул в храм заросший бородой по самые брови мужик, все еже сжимающий в одной руке молоток, а в другой топор. — Можно аутодафе хоть сейчас начинать. Нам тут оно так…За работу рассчитаться бы.
— Это не ко мне, это вам к гномам. — Нахмурился Антоний. — Они всю кашу с проведением казни во время завтрашней ярмарки заварили, пусть теперь и оплачивают.
— Кого жечь будем? — Чуть напрягшись, уточнил я и отложил в сторону тарелку с недоеденной лапшой. Аппетит как‑то пропал…
— Ведьму темную. — Вздохнул прелат, подперев голову ладонью. — Хотя я всячески возражал против проведения именно аутодафе. Нет, в виновности и греховности сей особы никаких сомнений нет. У неё же все прямо на лице большими буквами написано. Но доказательств совершенных преступлений именно против веры или творимых над людьми кровавых измывательств мы же не имеем. А то, на чем её схватили, есть лишь обычное уголовное деяние.
— Угу. — Поддакнул ему Лугель. — Ну, пробралась в коробке с припасами на борт купеческого корабля гномов, ну начала ковырять дырку наружу не в том направлении, ну подмочила ему трюм и товары….А после оказала сопротивление при попытке задержания и зарезала двоих бородатых. Повесили бы ее, да и вся недолга.
— Наденем на шею мешочек огненного порошка. — Предложил тучный монах, дожевывая куриную ножку. — Конечно, такое обычно применяют только к раскаявшимся грешникам…Но можно же нам немного побыть милосердными, верно?
— Хорошая идея. А то она хоть и темная, но молодая, живучая и по — своему красивая. Если будет страдать и мучиться слишком сильно опять шепотки пойдут, что мы из‑за обета целибата зверствуем…Хотя вот к вынесению этого приговора никто из нас ни малейшего отношения не имел! — Кивнул Антоний, катая между пальцами небольшой хлебный шарик. — Я еще попробую уязвимость к огню наложить, вроде осталась в голове пара формул из изучавшейся в юности стихийной магии. Тогда даже охрипнуть от криков как следует не успеет, прежде чем пламя до мешочка со взрывчаткой дойдет.
— Кстати, если уж речь зашла о казнях и темных… — У меня в голове мелькнула забавная идея. — Святые отцы, уж простите, если глупость скажу, но мучает тут меня один вопрос касательно ваших порядков…
— Да — да! Задавай же его скорее! — Подался вперед прелат, глаза которого вспыхнули азартом фанатика, дорвавшегося до любимого дела. Просвещения заблудших душ касательно тонкостей веры. — Мы для того и нужны, чтобы такие беседы вести! Ну, не только для этого, конечно….Но и для этого тоже.
— Так вот, вы же не одобряете артефактов, ради изготовления которых приносились жертвы? — Уточнил у них я, стягивая с рук недавно купленные перчатки. — А если для создания использовались части тела разумных существ, это тоже считается, верно?
— Безусловно. — Закивали монахи, чуть ли не синхронно, благо разногласий по этому вопросу среди них не нашлось.
— А лицензии на их производство бывают? — Продолжал 'глупые' расспросы я. — Или индульгенциями какими‑нибудь после их производства закупаться надо?
— Мне не нравится то направление, куда ты ведешь разговор, друид. — Нахмурился Анотоний. — И если ты вознамерился создавать подобные предметы у нас, то я сейчас дам тебе в ухо, а после пинками погоню прочь из города. И это только потому, что мы уже пустили тебя сюда как гостя, иначе дело бы приняло куда как более крутой оборот.
— Да я вообще ни разу не артефактор! Только вот в упор понять не могу, почему у вас в деревне при таких порядках подобные штуки штампуют чуть ли не как горячие пирожки. — Примиряюще поднял руки я, помахивая перчатками. — Мне еще не верилось, что такое правда может быть, когда об этом услышал. Однако сегодня пришел в Рыбцы и купил вот эту обновку…Вы её, кстати, на алтаре своем проверьте. А то мало ли, вдруг я чего напутал и напраслину на честного торговца возвожу.
Взгляды всех монахов сосредоточились на предъявленном им предмете так, что удивлен, как это он не вспыхнул.
— А откуда у тебя эта вещь сыне…В смысле друиде…Короче давай её сюда! — Антоний выхватил у меня артефакт и, как был из‑за стола, вприпрыжку помчался к алтарю. Чего он там делал, мне было не видно, но на тщательную идентификацию предмета времени служитель культа потратил секунды двадцать. После чего вернулся обратно, на ходу комкая рассыпающуюся пеплом ткань разрушенного артефакта и трансформируясь из нормального собеседника в сурового инквизитора. Лицо чернело от прилившей к нему дурной крови, из взгляда уходил здравый смысл, сменяясь огнем фанатизма, а тискающие перчатки руки конвульсивно сжимались и разжимались, будто выдавливая из чьей‑то шеи признание, кислород и жизнь одновременно. — Лугель, за стражей! Питер, за гномами! Винтекс, дуй к главе ополчения. Юртис, поддерживай порядок в часовне! Друид…Показывай!
Прелат развернул такую лихорадочную деятельность, что меня даже как‑то оторопь взяла. Фактически из ничего за полчаса развернуть целую войсковую операцию…Я всего лишь надеялся, что смогу спровоцировать изготовителя не совсем обычных артефактов при задержании и ухлопать его как бы в целях самообороны. Ну а братцы — квартероны отправились бы в тюрьму, как пособники в деле изготовления волшебных предметов из неположенных материалов. И потом, у столь прожжённого дельца, которым выглядел торговец готовым платьем, наверняка бы отыскался в логове и какой‑нибудь дополнительный компромат. Однако Антоний, командующий всеми встречными и поперечными с целеустремленностью и непреклонностью настоящего фельдмаршала, готовился крешительному штурму как минимум хорошо укрепленного логова еретиков и отчаянному сопротивлению.
— Чем колдуны сильнее, тем они наглее. Им ощущение собственного всемогущества просто инстинкты самосохранения перекрывает. — Пояснил свои действия святоша, к которому постепенно вернулась часть его обычных манер и здравого смысла…Небольшая. — Лаулдан всегда был тем еще подонком, однако подонком трусливым. И если он вдруг осмелел настолько, что при живом то мне имеет наглость выставлять в витрину своего магазина подобные артефакты, жди беды.
Как бы невзначай собравшиеся на рыночной площади люди внезапно взяли дом в кольцо, а церковники призвали ангела. Честно говоря, я посчитал, что на этом боевые действия и кончатся. Блондинистые крылатые качки с огненными мечами по меркам этой игры являлись воистину ультимативным доводом, ибо умели полноценно воскрешать убитых, а также один на один уделывали любого противника из лиги тяжеловесов. И в драке один против двух имели шансы. А против трех не проигрывали всухую. От тотального доминирования светлых фракций людей над всеми остальными силами мира спасало только то, что заполучить себе подобный юнит на постоянной основе было лишь чуть — чуть проще, чем укусить собственный локоть. А призыв их, который могли проводить разного рода священники, давал этому посланцу Света лишь несколько минут времени и не мог быть повторен одним и тем же человеком в любые приемлемые для боя сроки. Ну а черные драконы, дьяволы, титаны и прочие существа высших рангов находились в нашей реальности двадцать четыре часа в сутки, и драться могли примерно столько же. Люди при виде явившегося вестника небес замерли как мыши под веником, ибо ради развлечения подобные персонажи практически никогда не являлись. Обычно их визит предвещал крупные проблемы. Вопрос лишь кому. Ангел обвел площадь взглядом, задержавшись на мне, чего‑то хмыкнул себе под нос и, сложившись чуть ли не втрое, с трудом протиснулся в магазин готовой одежды. А через пять секунд его вынесло наружу вместе с куском стены громадной струей мутной жидкости, которая выплеснулась из недр магазина на рыночную площадь и развернулась в десяток собранных из водных струй гуманоидных фигур. Одновременно с этим земля под ногами дрогнула, и фундамент лавки принялся выползать из под строения, также разделяясь на составные части и принимая относительно человекоподобный облик.
