Южнее Сычевки облачность. Летчик переводит самолет в набор высоты и через несколько минут
входит в спокойные, светлые облака. Вот когда пригодилось умение пилотировать по приборам.
Маскируясь в облачности, Кулысов продолжает полет. Внизу Вязьма.
Снова курс на один из аэродромов. Но враги уже заметили разведчика. На полных оборотах, с
копотью, набирают высоту два Ме-109. Небо стало белесым от разрывов зенитных снарядов. Маневрируя
по скорости и высоте, летчик выходит на аэродром противника. Быстро подсчитаны самолеты. Резкий
набор высоты. И последний шквал огня зенитных батарей остался где-то позади.
Вскоре Кулысов докладывал командиру о результатах полета. Разведывательные данные были
очень ценными.
Но еще ценнее оказался для нас, молодых летчиков, пример смелости и мужества, показанный
опытным воздушным разведчиком.
Мне вспоминается этот случай не потому, что полет на разведку был каким-то особенным. Нет, он
скорее походил на один из типичных боевых вылетов, но в нем удачно сочетались смелость, риск и
умение летчика.
А разве в условиях боевой учебы не приходится рисковать, проявлять самообладание, принимать
ответственные решения? Все приходится. И победителем становится тот, у кого тверже воля, глубже
знания, прочнее навыки.
Вспоминая о военных годах, я всегда стараюсь внушить молодым летчикам, что героями
становились прежде всего умелые, глубоко сознающие свой долг перед Родиной люди. Если воздушный
боец твердо держит в руках штурвал самолета, если он умеет слиться с машиной и самолет целиком
подвластен его воле, если он чувствует ответственность за выполнение задания, такому никакие
трудности не страшны. Он наверняка выполнит любое задание.
Однако смелость, как и умение, не сразу становится достоянием каждого летчика. Такой, как Зуб,
быстрее преодолеет чувство страха. Белову труднее проявить решимость. А по мере приобретения опыта
и тот и другой станут смелыми воздушными бойцами, конечно, при активном воздействии командиров.
...Идут обычные полеты. В воздухе несколько самолетов. Руководит командир эскадрильи Туркин.
Метеоролог докладывает:
— Ожидаю понижения облачности.
Четыре летчика ждут разрешения на запуск двигателей. Они успешно осваивают полеты в
сложных метеоусловиях, но при таком понижении облаков, какое назвал метеоролог, еще не летали. Что
делать? Разрешить или отставить полет?
Я советую командиру эскадрильи поговорить с самими летчиками и отдаю соответствующие
распоряжения:
— Вызвать летчиков на командный пункт. Уточнить погоду на запасных аэродромах.
Офицеры напряженно слушают своего командира. Им понятны его сомнения: трудно принять
решение в условиях быстро меняющейся погоды. Понизится облачность, ухудшится видимость —
справятся ли летчики? Просчеты обходятся слишком дорого. Может, лучше закрыть полеты и обождать
немного?
Продолжить работу можно и в следующий раз, но тогда у летчиков увеличится перерыв в полетах.
И это еще не все, что заставляет командира думать о продолжении полетов. Если тренировать
летчиков в упрощенных условиях, то они никогда не смогут выполнить задание в сложной обстановке.
Нельзя научить офицера преодолевать трудности, если он с ними не встречается в повседневной учебе.
Нужно приближать задания к боевой обстановке, избегать упрощенства, условностей.
Трудности способствуют воспитанию смелости, инициативы, выносливости и решительности. Вот
о чем еще думал командир эскадрильи.
В данном случае, как ни в каком другом, имело огромное значение хорошее знание личных качеств
летчика. И командир рассуждает. Ложкин может не справиться: у него был перерыв, он отстал по
программе от других. А Щеглов, Гуреев, Нестерцев вполне справятся: это сильные летчики. Но Гуреева
следует предупредить: у него раньше наблюдались неточные заходы на посадку.
— Справитесь? — обратился руководитель полетов к летчикам после того, как метеоролог
доложил данные о погоде.
— Так точно.
Желание летать было написано на лице каждого.
— Но вам, товарищ Ложкин, лететь не придется — у вас большой перерыв. Потренируйтесь в
менее сложных метеоусловиях. А вы, товарищ Гуреев, помните о своих ошибках?
На лице Гуреева отразился испуг: неужели тоже но допустят?
— Помню хорошо, товарищ майор!
— В вас я уверен. Но будьте внимательны, особенно к командам с земли.
Оказать доверие подчиненному, внушить ему уверенность в своих силах — очень важное качество
воспитателя. Именно так и поступил командир эскадрильи. И летчики успешно справились с заданием. А
вечером они долго делились впечатлениями о первом усложненном полете.
Вопрос о смелости и риске — излюбленная тема разговоров между летчиками. И это понятно.
Сама профессия заставляет говорить, и не только говорить, но и действовать точно, расчетливо, смело.
В свое время много говорили о трудной посадке майора Губского, совершенной в одной из
родственных нам частей.
Находясь в ночном полете, Губский сообщил по радио на КП, что двигатель на его самолете дает
перебои. Неприятно руководителю полетов получать такие сообщения. Посадка ночью с неисправным
двигателем — дело рискованное, а вне аэродрома практически невозможное.
Что делать? Дать команду покинуть самолет? Нет, прежде надо поговорить с летчиком. Губский
сообщил, что высота полета большая, и повторил, что двигатель продолжает работать плохо, но запросил
разрешения на посадку. Затем еще раз подтвердил, что он уверен в возможности выполнения посадки.
Как быть? Ведь руководитель полетов несет ответственность за жизнь экипажа, но хочет
сохранить и самолет. Ошибиться нельзя. Правильное решение может быть только одно. Но какое?
Пока командир размышлял над создавшейся ситуацией, летчик снижался в сторону аэродрома.
Двигатель работал с перебоями, и первая мысль летчика, как только началась тряска, была о
катапультировании. Но тут же он отбросил ее. «А что, если я попробую сесть, — думал он. — Высота
большая, до аэродрома дотяну».
Летчик напряженно следит за приборами, прислушивается к работе двигателя. В чем дело? Тряска,
скрежет и повышение температуры... Это характерные признаки повреждения лопаток турбины. «Не
надо торопиться, — решает он. — Посмотрю, что будет дальше». Летчик уменьшает обороты двигателя и
продолжает снижение в направлении аэродрома.
Один в воздухе. Кругом тьма. Непривычное подрагивание самолета. Но страха совсем нет. Все
внимание сосредоточено на наблюдении за приборами и построения захода на посадку. Из
предосторожности решил выполнять расчет без значительного прибавления оборотов.
Но в мозгу нет-нет да и пронесется мысль: «А правильно ли я делаю? Не проще ли
катапультироваться? Момент — и все тревоги позади». Но тут же возникает другая: «А самолет?»
Снова и снова он смотрит на приборы, всем своим существом ощущает, как лихорадит двигатель.
«А что скажет командир, когда я не прилечу, а приду один... без самолета? А товарищи? Нет, надо
подождать, посмотреть, что будет дальше».
Самолет снижается, дальнейшего ухудшения в работе двигателя нет, аэродром виден хорошо. И
майор Губский запрашивает разрешение на посадку.
Руководитель полетов в это время тоже напряженно оценивал обстановку. Обстановка требует,
чтобы он дал команду летчику катапультироваться. Но майор Губский уверенно доложил о возможности
посадки. Летчик он опытный, не раз выходил из сложных положений; кто же, кроме него, может
правильнее оценить условия полета. Ну, а если не сядет? Нет, не может этот летчик рисковать
безрассудно. Он опытный «ночник» и знает, как ему лучше поступить.
Время идет. Пора принимать решение. Еще запрос по радио. Бодрый и уверенный ответ летчика
