ручеек и горку.

На первом ряду у стола сидят двое раненных в голову. Белые повязки в темноте, мерцающие огни

коптилок. Вся обстановка чем-то напоминает избу, в которой проходил военный совет Кутузова в Филях.

Даже печка, стол и скамьи очень схожи.

— Светличный, пойдешь замыкающим, — продолжает тем временем Василий Карякин.

Гриша Светличный — худенький высокий парень, но у него уже три ордена. Летает замыкающим.

И по-нашему мнению, чудом спасается, ведь «мессеры» бьют крайних.

Мы смотрим на летчиков-штурмовиков. Вот эти двое — капитан и старший лейтенант с повязками

на голове — пойдут где-то справа от Карякина, а Гриша Светличный опять замыкающим. Пойдут

бреющим полетом, над самыми верхушками деревьев. Опасность не в счет. Главное — прорваться к цели,

атаковать, уничтожить ее, ликвидировать самолеты, которые беспрерывно тревожат Москву.

Мовчан — старший нашей группы, а также первый заместитель Цагойко.

Мой ведомый вылезает из-за печки, и мы идем к самолетам тихо, молча. Когда задание серьезное,

почему-то разговаривать не хочется.

Взлетели перед рассветом, почти в темноте. Это необходимо для достижения внезапности. Полет

тяжелый. Штурмовики идут низко-низко — они хотят быть невидимыми. Но нам-то их терять нельзя. И

мы летим за ними, но чуть выше и сзади.

Пересекли железную дорогу Ржев — Вязьма. Вот-вот вынырнет аэродром враге. Напряжение

возрастает. Мы уже прилетались, привыкли к штурмовикам, к полетам в тыл, но ощущение опасности,

неприятное ожидание чего-то тяжелого не покидает душу. Никогда не привыкнешь к опасности, никогда

не свыкнешься с ней так, чтобы чувствовать себя совершенно свободно.

Штурмовики уже подошли к цели, стреляют, бомбят аэродром. Горят «юнкерсы», и, несмотря на то

что в воздухе тысячи белесоватых комочков от зенитных разрывов, шестерка истребителей хорошо

держится за группой штурмовиков.

Правда, трудновато стало, когда всю группу вынесло прямо на центр аэродрома. Но это всего на

какие-то две-три минуты. А вскоре дым, огонь и, наверное, адский грохот от бомб (мы его не слышим)

остались позади.

Какой-то «мессер» сунулся к Светличному, но тут же ушел в сторону, когда на него посыпался

сверху Мовчан.

Через десять минут нервы почти успокоились. А еще через десять мы пересекли линию фронта.

Вот и Волоколамск.

— Молодцы! — радостно встречает Толстиков своих питомцев.

У него три штурмовых полка, где всего по десять-двенадцать экипажей. Он их очень бережет —

своих штурмовиков. Трудно воевать, очень трудно, но нужно, и все мы понимаем, что победа сама не

придет, а ее делают вот такие шестерки и восьмерки штурмовиков, такие летчики, как Карякин,

Светличный, капитан и старший лейтенант с белыми повязками на голове.

Мы живем рядом со штурмовиками. Профессия накладывает определенный отпечаток на каждого

из нас. Штурмовики, как и бомбардировщики, более спокойны, чем летчики-истребители. Но Костя

Брехов и Гриша Светличный не такие. Они очень подвижны, и вечером они с нами. Им очень хочется

быть истребителями. А Виталий Рыбалка агитирует меня и Вернигору перейти в штурмовую авиацию.

— Какого дьявола, сделали почти по двести боевых вылетов, а на груди только медали.

Истребители не в почете.

— Давай поменяемся, ты будешь штурмовиком, я истребителем, — сразу подхватывает Костя

Брехов.

— Готов сию минуту, вы хоть пользу приносите, а мы...

И все вместе мы решили проситься в штурмовики.

Почему? Да потому, что штурмовики более действенное оружие, чем истребители.

Но наш пыл охлаждает Цагойко, который незаметно вошел в комнату. Капитан сутуловат,

нетороплив, даже медлителен. Но Цагойко замечательный пилот и командир, к тому же умеет слушать, а

особенно говорить и убеждать.

— Вы, ребята, не торопитесь. Подумайте. Пока будете переучиваться, война окончится. Ни «илы»

не могут летать без истребителей, ни истребители без штурмовиков.

Все зашумели. Оказывается, истребители без штурмовиков могут обходиться.

— Я имею в виду нашу дивизию. Мы без штурмовиков тоже не сможем работать. Вот, посмотрите!

И Цагойко протягивает фотографию. На ней несколько повешенных партизан.

Страшно смотреть на вытянувшиеся полураздетые тела висящих на перекладине. А перекладина

сооружена на какой-то небольшой круглой площади, и вокруг — двухэтажные домики. Волоколамск! Да,

это Волоколамск. Совсем рядом с нами сражался Панфилов, тут же героически гибли местные жители.

— Это только подтверждает наше решение перейти в штурмовую авиацию, — продолжает

Виталий.

— Переучивание займет много времени, а штурмовать вы сможете и на истребителях, — твердо

говорит Цагойко.

Командир прав, и все утихают.

Проходит несколько тягостных минут. Но жизнь берет свое.

— Товарищ капитан, разрешите сходить на танцы? — неожиданно громко просит Вернигора.

У Пети высокий темный чуб, волосы вьются, глаза горят. Петя подмигивает мне, Виталию, и мы

отправляемся на танцы.

В просторную чистую избу, где из мебели только скамьи вдоль стен, набивается человек

пятнадцать — двадцать. Среди них девчата и военные из соседнего полка.

Мы с Петей в углу на почетном месте, рядом гармонист.

Пара за парой начинают выводить хитроумные, замысловатые па танго. Петя и я чинно сидим и

наблюдаем, но не танцуем. Мы не умеем танцевать, а учиться Петя считает ниже своего достоинства.

«Научимся после войны, сейчас не до этого, воевать надо», — говорит он.

А Рыбалка танцует. Танцует хорошо, красиво. Черные как смоль волосы, чуть вздернутый нос.

Худощавый, высокий, подтянутый.

Мы сидим, слушаем хорошую мелодию, которая хоть немного скрашивает трудные боевые будни.

...Мы крепко подружились с летчиками штурмового полка. Карякин, Брехов, Светличный стали

нашими постоянными гостями. Летали много, уничтожали технику и личный состав врага в глубине до

20 километров от линии фронта.

Однажды группу, которую возглавлял майор Любимов — замполит полка, атаковали «Фокке-

Вульф-190». Мы много слышали об этом новом истребителе немцев. Тупой нос, крупнокалиберные

пушки. В лобовую атаку идти с ним трудно. Но... Любимов вовремя заметил новые машины немцев.

— В воздухе «фокке-вульфы», — сообщил по радио комиссар. — За мной! — И ринулся в бой.

Вскоре один из фашистских самолетов загорелся.

Все радовались, что наши самолеты становятся лучше немецких. Новый ФВ-190 и тот против

«яка» устоять не может.

Да и «як» стал другим. Конструктор срезал верхнюю заднюю часть фюзеляжа. И обзор летчика

резко улучшился. Легкий планер, сильный мотор, новые пушки и отличная маневренность. Подвижная

часть фонаря летчика закрывалась, приемник и передатчик позволяли держать устойчивую связь. Все это

ставило «як» в число лучших наших самолетов.

— Так как же, товарищ Винокуров, хорош «як» или нет? — с улыбкой обратился замполит к

летчику.

— Лучше, чем МиГ-3, — ответил Виктор.

— Но и лучше, чем «фокке-вульф»?

— Этот вывод рановат, — буркнул Винокуров.

— Это как же понимать? — удивился майор Любимов. — Мы их сбиваем, они нет, чьи же

самолеты лучше?

Виктор попал в неудобное положение. Он недолюбливал Любимова за его острое слово,

непримиримую требовательность, постоянный контроль за летчиками. По характеру Винокуров

самолюбив, и за это Не раз подвергался критике со стороны замполита. Сказать сейчас, что дело не в

самолете, а в летчиках, значило отдать должное майору за последний воздушный бой, а Виктору страшно

не хотелось этого делать. Но пришлось.

— Дело не в самолетах, а в летчиках, — нехотя выдавил Винокуров.

— Это неверно, — живо откликнулся Любимов. — И люди и техника играют большую роль в бою.