Бабоченок Петр Александрович
М. П. Одинцов
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Бабоченок П. А. М. П. Одинцов. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1985.—208 с., 8 с. ил. (Серия «Наши земляки»). Цена 50 к. Тираж 10000 экз.
Аннотация издательства: Эта книга знакомит с замечательным сыном земли уральской, дважды Героем
Советского Союза, заслуженным военным летчиком СССР, генерал-полковником Михаилом Петровичем
Одинцовым. Офицер штурмовой авиации в годы Великой Отечественной войны, затем генерал, под чьим
руководством воспитаны многие мастера современной авиации, Михаил Петрович столь же достойно и
поныне [в 1985 г.] несет службу на боевом посту.
М. П. Одинцов
Первые испытания огнем
Силу взлету земля дает
Гимн летающему танку
Соратники, наставники, друзья
Талант бесстрашия и мастерства
Время — мирное, курс — боевой
Сколько можно летать?
Командующий читает Маяковского
Оружием особого рода
Возвращение
Примечания
Первые испытания огнем
Война!.. Еще не все успели и осмыслить это страшное слово, а командир авиазвена младший лейтенант
Одинцов, которому к 22 июня 1941 года не исполнилось и двадцати лет, уже ставил задачи своим
подчиненным на боевые вылеты.
...Тревогу объявили под утро, когда еще было темно. Тогда 226-й смешанный бомбардировочный
авиаполк, стоявший близ границы, и включился в боевую работу. По установленному сигналу сбора, как
предписывалось для действий в чрезвычайных обстоятельствах, летчики и техники, мотористы и
механики побежали к самолетам. Так начался первый военный день.
Бойцы и командиры части, конечно, готовились к войне. Знали — будет! Словно надвигавшиеся грозовые
тучи, с каждым днем все тревожнее шли сообщения с западной границы. И все же грянула, ворвалась она
неожиданно, будто землетрясение.
Уже по радио сообщили, что горят наши города и села, и на полковом митинге прозвучали слова, ставшие
боевым девизом защитников родины Октября: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за
нами!» — а Михаилу Одинцову, как и многим его однополчанам, казалось, что произошла какая-то [6]
чудовищная нелепость, которая очень скоро должна кончиться. Почти сорок лет спустя он вспомнит:
«Мы, вступившие в войну, были молоды, беззаветно любили Родину, готовы были ради ее счастья, ради
существования пожертвовать самым дорогим, что у нас было, — жизнью, но при всем том отчетливо
реальной войны не представляли».
...Наши истребители вели упорные бои в районе своих аэродромов. Так что бомбардировщики вылетали
на боевые задания без прикрытия. По пять, а то и по семь раз в день. На Минск, Киев, от Бреста и
Вильнюса двигались вражеские танки и мотоколонны. Их прорыв надо было задержать любыми
средствами, любой ценой. В полку не было суток, которые обходились бы без потерь в людях и
самолетах. На девятый день войны и экипаж Одинцова не вернулся с боевого задания. В части считали
его погибшим.
В страшном смерче зенитного огня пришлось тогда побывать. От разрывов снарядов в небе было черно.
Осколки, казалось, изрешетили самолет, а он все держался, лопасти пропеллера вращались, вырывая у
смерти секунды. До нашей территории, младший лейтенант Одинцов это знал, минут пять лететь, но
вытянет ли мотор? Он работал натужно, с перебоями. С каждой минутой терялась высота. И вдруг сердце
самолета остановилось. Не будучи уверен, что фашисты остались позади, Одинцов вынужден был все же
садиться. Иного выхода не оставалось. Уперся руками в приборную доску и «запахал»...
Через два дня вымотанный, усталый, грязный, обросший щетиной прибыл в свой полк и снова сел за
штурвал боевого самолета. На всю жизнь врезался в память тот случай, открывший особо страшный лик
войны. Немало азбучных истин постиг в горькие [7] часы тех двух суток. Понял, что такое пройти
крещение огнем и какой нелегкой ценой дается оно. Именно тогда, когда брел пыльными шляхами
Украины, по большим и малым дорогам под нещадно палящим солнцем, на смену юношеским
мечтаниям пришли суровые размышления и предметные представления о войне, где стреляешь не только
ты, но и в тебя стреляют, где существует жестокая неизбежность утрат, поражений и страданий.
Великое народное горе увидел он тогда. Людская неприкрытая беда живым укором текла на Восток, уходя от фронта. Вперемежку с гражданским населением шли вразброд усталые, седые от пыли
красноармейцы из потрепанных остатков полков и батальонов. У многих виднелись бинты, черные от
крови и грязи. Приглушенные голоса, какая-то особая настороженность, когда не знаешь, что будет через
час, два...
Когда переходил железные дороги, и здесь видел ту же картину. Эшелоны с эвакуированными
женщинами, детьми, стариками. Глубокое горе на посеревших и изможденных лицах людей, покинувших
свои родные села и города, не знающих, что их ждет, когда вернутся обратно. С большой скоростью
мчались товарные поезда. На платформах — станки, машины, различное оборудование. Переселялись в
глубь страны заводы и фабрики. На ящиках и платформах — пробоины, маскировка из древесных веток.
Видно, в дороге попадали под обстрелы и бомбежки.
Младшего лейтенанта Одинцова ни на минуту не покидало такое ощущение, что и он лично виноват в
том, что идет такое отступление. Спустя много лет, вспоминая те первые дни войны, он напишет: «Мы
собирались бить врага на его территории, а нам пришлось стоять насмерть на Пулковских высотах под
Ленинградом, на огородах дачных поселков Подмосковья, [8] на бастионах Севастополя, в цехах
сталинградских заводов, в предгорьях Кавказа.
Но уже к осени 1942 года мы выросли как воины-профессионалы, которых делает такими не слепая
храбрость, а знание как сражаться и умение побеждать. Мы научились превосходить технически лучше в
то время оснащенного противника, используя слабые места его техники и сильные стороны своей. Мы
начали воевать «с открытыми глазами».
Мы преодолели в себе представление о противнике как о простых рабочих и крестьянах, одетых в
фашистские солдатские мундиры и принужденных идти на убой, только как обманутых братьев по
классу. Прямое столкновение лицом к лицу с фашизмом обнаружило стоящего перед нами смертельного
врага, покушающегося на устои социалистического общества и на саму нашу жизнь, врага, которого
можно только пересилить, только разгромить. Которого необходимо победить, иначе он уничтожит нас».
Но это было потом. А третьего июля он побывал на волоске от гибели.
Случилось это во время бомбежки речной переправы. Отбомбившись, он увидел, что к нему быстро
приближаются «мессершмитты». Крепко увязались. Штурман лейтенант Червинский, удачно выбрав
момент, сбил первого. С ликованием в душе видел пылающего, падающего врага. Но и понял, что
затеявшие воздушную карусель оставшиеся три фашистских истребителя в отместку за сбитого во что
бы то ни стало постараются расстрелять тихоходного бомбардировщика. Ведь скорость у Me-109 больше, чем у Су-2, километров на сто пятьдесят.
Спикировав со стороны солнца, один из «мессершмиттов» резанул самолет Одинцова пушечной
очередью. Треск обшивки и ядовитый, слепящий дым — больше он ничего не помнит. С трудом
разомкнул [9] глаза: самолет идет вниз, надо управлять. Хлестнула новая очередь. Зажглась нестерпимая
боль в левом боку, в ногах. Будто тяжелой доской ударили. Душно, слабость в правой руке, а левая
повисла как плеть. Сжался в комок. «Плохо, — подумал, — не уйти». В глазах потемнело, дышать стало
