«Идем. Веди же».

– Я не знаю, куда идти, Брендон! – всхлипывает она.

Он садится на ступеньку, тянет девушку за собой.

«Тогда слушай меня. Надо найти место, в которое не проходит радиосигнал. Лучше всего под землей. Возможно, там ты будешь в безопасности».

Элизабет думает недолго.

– Я знаю такое место. Пошли.

Они поворачивают обратно. Пробираются через промзону, через трущобы. В этом районе тихо. Беднота не в состоянии оплатить воскрешение родного человека, потому и кукол здесь почти не попадается. А те трое или четверо, что встретились по пути, – обычные угольщики и грузчики. Одного из них Элизабет убивает из револьвера, от остальных удается ускользнуть.

К рассвету они выходят к месту слияния Северна и Фармингтона, бредут по бесконечному пустырю к железнодорожному мосту, виднеющемуся далеко впереди. Брендон передвигается с трудом и реагирует только на приказной тон. Ноги вязнут в песке, голова гудит и кружится, звуки доносятся, словно сквозь толстый слой ваты. Элизабет из последних сил тянет его за руку.

Вот и мост. Люди на фоне гигантской конструкции малы и ничтожны, как блохи. Под опорами шумит поток, волны пенятся на перекатах. Элизабет заходит в реку по щиколотку, падает на колени, умывается и долго-долго пьет, набирая воду в пригоршни. Вернувшись на берег, она шагает к железнодорожной насыпи. Оборачивается, зовет Брендона:

– Скорее же! Мы пришли!

У самого подножья моста в насыпи виднеется неприметная серая дверь. Элизабет тянет за ржавую скобу, скрипят несмазанные петли. Девушка открывает дверь и скачет вниз по каменным щербатым ступеням. Брендон, пошатываясь, следует за ней. Крутая лестница ведет в узкий коридор, выложенный обтесанными каменными плитами. В противоположном конце его – еще одна дверь. Элизабет шарит ладонью по стене, щелкает выключателем, и под потолком загорается тусклая лампа. За второй дверью – бетонный куб с высоким потолком и электрическим освещением. Вдоль одной стены – деревянный настил с ворохом полуистлевшего тряпья, в углу – отгороженное под туалет место. На полу обрывки проводов, под ногами хрустит бутылочное стекло.

Элизабет закрывает дверь, кладет ранец на нары.

– Все, Брендон. Здесь мы и останемся.

Он садится на настил, ищет в карманах ранца топливный брикет. Вынимает последний, усмехается. Элизабет садится рядом, протягивает ладонь.

– Можно я сама?

«Можно», – отвечает Брендон и снова улыбается уголками рта. Раньше его «кормила» Кэрол, потом Алистер усовершенствовал двигатель, стало удобнее питаться самостоятельно. Теперь вон и Элизабет со своим любопытством…

Девушка скользит по его груди кончиками пальцев, находит маленькую выемку, подцепляет ногтем за край.

– Теперь потянуть, да? – спрашивает она неуверенно.

Он кивает. Элизабет осторожно тянет дверцу топки, вкладывает брикет. Прежде чем закрыть, задерживает ладонь над отверстием.

– Пульсирует, как сердце… Надолго тебе этого хватит?

«На пару дней».

– Брендон, тебе здесь легче?

Он прислушивается к себе и с удивлением понимает, что боль притихла. Теперь он ощущает лишь кромешную усталость и легкий туман в голове.

«Все хорошо. Видимо, сюда радиоволны не добивают».

– Давай отдохнем? У меня ощущение, что я умру прямо сейчас. Все болит, – неловко признаётся девушка.

Брендон расстилает тряпье на нарах, сворачивает свою куртку подобием подушки, подкладывает под нее ранец. Они с Элизабет ложатся, прижимаются друг к другу и засыпают мгновенно.

Неизвестно, сколько времени проходит, когда Брендон снова открывает глаза. Плечо затекло, хочется повернуться на другой бок, но для этого придется тревожить спящую Элизабет. Он бережно касается губами ее щеки. Девушка кажется ему обжигающе горячей. Брендон хмурится, трогает ее еще раз, приподнимается на локте, заглядывает в лицо. Скулы Элизабет пылают нездоровым румянцем, дыхание слабое, сердце частит, как от бега. Жар.

Он пытается разбудить ее, но девушка не просыпается. Жалобно стонет, сворачивается в зябкий комочек. Вспоминается Абби на ступенях чужой парадной. Брендона охватывает ужас. Он понимает, что не способен ничем ей помочь.

Брендон берет с нар тряпку, смачивает водой, бегущей из проржавелой трубы. Обтирает лоб Элизабет, щеки, затем все тело. Девушка от каждого прикосновения вздрагивает, как от боли.

Время меняет ход. Колотится, как бабочка между оконных рам, не в силах лететь дальше. Ничего не происходит. Стонет в тяжелом то ли сне, то ли бреду Элизабет. Журчит в трубе вода.

«Пить. Ей надо обязательно пить», – вспоминает Брендон. В бункере нет ничего, куда можно было бы налить воду. Поить девушку, выжимая грязную тряпку, опасно. Механические ладони пропускают жидкость, как сито. Брендон набирает воду в рот и понемногу поит Элизабет, прильнув к ее губам. Она жадно глотает, утихает ненадолго лихорадочная дрожь. Потом все начинается заново.

Мокрую ткань на лоб. Обтереть холодной тряпкой. Набрать в рот воды, напоить. Вынуть из-под Элизабет мокрое тряпье. Дойти до реки, выполоскать. Сушить на себе. Сидеть рядом с девушкой, трогать губами горячий лоб. Снова обтирать, поить…

И лишь когда Брендон начинает двигаться с трудом, он понимает, что пошел третий день и топлива больше нет. Он поит Элизабет, надевает на нее ранец, ложится рядом, обнимает ее и, прижавшись лицом к мокрым от пота волосам, закрывает глаза.

«Я останусь с тобой. Ты проснешься, Элси. Все будет хорошо…»

По коридору госпиталя Святой Инесс неторопливо шествуют две женщины. Одна – высокая, с красивым бесстрастным лицом, тщательно хранящим тайну ее возраста, – одета в форму сестры милосердия. Второй даме около сорока, она небольшого роста, полновата, рыжие волосы собраны в высокую прическу.

– Ее нашли гвардейцы пять дней назад, – рассказывает высокая дама. – Вошли в бункер у железнодорожного моста и обомлели. Рассказывают, что девочка лежала в объятьях куклы. Солдаты говорят, что это было похоже на чудо.

– Сестра Кимли, когда я смогу забрать ее отсюда? – спрашивает рыжая.

Высокая женщина пожимает плечами.

– Лихорадка миновала, – отвечает она размеренно. – Но девочка очень слаба, и врача волнует ее душевное здоровье.

– Я думаю, со мной она быстро пойдет на поправку. Хоть и не родной дом, но все же лучше, когда рядом близкие люди. Разрешите мне побыть с ней?

– Конечно, мисс Фанни. Через час освободится наш доктор, и вы с ним сможете поговорить. Вас проводить?

– Спасибо, сестра Кимли, я помню дорогу.

Женщины вежливо прощаются, и Фанни почти бегом направляется на второй этаж госпиталя. Лестница, анфилада коридоров, череда залов, в которых на кроватях, на скамьях, на полу лежат люди. Им повезло. Они пережили Нью-Кройдонский апокалипсис. Они будут жить.

Еще один зал – и Фанни у цели. На цыпочках она проходит между наспех сооруженными лежаками к кровати у окна. Девушка сидит к ней спиной, сутулая и неподвижная. Фанни осторожно подкрадывается и закрывает ей глаза ладонями.

– Брендон, – тихо шепчет Элизабет Баллантайн.

– Не угадала! – смеется Фанни. – Это твоя ворчливая тетушка!

Она обнимает Элизабет, целует в русоволосую макушку и садится на койку рядом.

– Ну, дорогая, чем ты меня сегодня порадуешь?

Элизабет обращает к ней бледное, осунувшееся лицо.

– Приходили солдаты. С ними какой-то мистер в дорогом пальто. Хотели говорить со мной. Принесли фруктов, но я отдала их раненым.

– А о чем хотели говорить?

– Они не понимают, как мы выжили вместе. Дорогое Пальто сказал, что куклы не могут ослушаться приказа.

– Ну а ты ему что? – округляет глаза Фанни.

– Я сказала, что Брендон – не кукла, – шепчет Элизабет и поникает.

Фанни обнимает ее за плечи и прижимает к себе. «Бедная моя девочка! Кожа да кости», – думает она с волнением.

– Все позади, милая. Твой корабль отправляется через несколько дней.