Литмир - Электронная Библиотека

   — Я ранен и прошу меня не уносить! — кричал офицер. — Я буду бить их до смерти.

Над городом поднимался дым, тянулся к солнцу. Ветерок сносил его направо к реке. Красные пошли в атаку сплошной густой цепью с криками: «За советскую власть!», «Бей кадетов!», «Вперёд, товарищи!» Атака продолжалась считанные минуты: 12 пулемётов Офицерского полка били прицельно. Наступавшие легли и начали отползать к укрытиям. Многие остались лежать и вздрагивали, когда в них попадали новые пули.

Вскоре началась ещё одна атака, и 5-я рота не выдержала, побежала, красные проникли уже во двор казармы, кричали: «Бей офицерье!» Марков встал у казарменной двери с нагайкой в руке и безжалостно хлестал убегающих офицеров. Те останавливались и с винтовками наперевес кидались на красных. Атаку отбили и потом ползали по двору, добивая раненых большевиков, помогая своим.

Теперь на этом участке противник на некоторое время должен угомониться, и Марков с ординарцами прошёл на правый фланг, в казарму, где находился лазарет Родичева.

   — Гаврилыч, как раненые?

   — На пределе, Леонидыч, — ответил Родичев, перепачканный кровью и с невидящими глазами. — Эвакуировать нельзя — жуткий огонь. Приходится делать невероятное. Иди посмотри на Шурочку.

Она стояла у стола, на котором лежал раненый. Марков узнал его — кавказец Измаил, пулемётчик. Лужа крови под правой безжизненной рукой. У Шурочки косынка съехала на затылок, на лице — лихая сумасшедшинка.

   — И не думай, Измаил, — говорила она. — Нет у тебя правой руки. Тут и хирург не нужен. Я всё сделаю. Господа, давайте ножик. Уже простерилизовался.

Марков увидел, как двое офицеров прокаливали на спиртовке обыкновенный перочинный нож с длинным лезвием. Они передали его пинцетом Шуре, и та, взяв ножик за ручку бинтом, лихо резанула сверху вниз, в кровавое месиво.

   — Всё! — сказала она торжествующе. — На одном сухожилии держалась.

Взяла оторванную руку и бросила в ведро.

   — Хорош была рука, — сказал Измаил, — и нет больше рука. Но есть ещё одна.

Шура поправляла косынку, смотрела на Маркова так открыто, с такой сверкающей голубоватой слезой в глазах, с такой неотражаемой женской улыбкой, что он отвернулся, засуетился, сказал какие-то скучные одобрительные фразы и вышел.

Вернулся к себе, спросил у Тимановского об обстановке, поинтересовался, не пришёл ли из штаба приказ.

   — Приказ явиться тебе, Сергей, к командующему на военный совет к 13 часам.

Закурили и задумались. Первый военный совет был в станице Ольгинской перед началом похода. Армия тогда была только что создана. Теперь второй совет, когда армия...

Вызвал к телефону Романовский:

   — Серёжа, я знаю, что ты оцениваешь положение в армии так же, как и я. Прошу тебя обязательно быть на совете и сказать всё, что ты сочтёшь необходимым. Предполагаю, что все генералы будут единодушны, а командующий... Услышим, что скажет командующий.

На ферму Марков поскакал с ординарцем. Артиллерийский обстрел стал привычным. Солнце — в высшей точке, слева искрится в его лучах Кубань, слепит глаза так, что молнии вспышек при разрывах снарядов представляются бледными. Генерал приехал несколько раньше назначенного срока, отдал лошадь ординарцу, прошёл к обрыву над рекой. Неподалёку, на удобном бугорке сидел Деникин, окружённый офицерами. Говорили о чём-то отвлечённом: о рыбной ловле, о какой-то царской ухе. Опираясь на палку, мимо прошёл раненый в шинели без погон, с забинтованной головой. Сказал недоброжелательно:

   — Целыми днями здесь сидите, а там — штурм.

Он ещё навоюется, — сказал примирительно Марков. — Все мы ещё навоюемся.

— Было бы за что, — с накипевшей обидой возразил раненый. — За «его императорское», что ли? Или за Учредилку?

Марков отошёл, не отвечая — что возьмёшь с забинтованной головы? Для него не было вопроса «за что? Конечно, за Россию. Все мы за Россию. Да и те... Брусилов, Бонч-Бруевич... Истинный военачальник не должен раздумывать «за что?» Он должен знать, против кого. Знать, на кого вести свои войска, заставлять их убивать и умирать, чтобы достичь главной своей дели — победы.

Военный совет состоялся в штабном домике, в комнате Корнилова. Марков не спешил протискиваться внутрь, вошёл последним, и ему не хватило места ни на кровати, ни на скамейке. Сел на пол под окном, завешенным ковриком, — в комнате зажгли свечи, а окно смотрело в сторону противника.

Кроме командующего, на совете присутствовали: Алексеев, Романовский, Деникин, Марков, Богаевский, кубанский атаман Филимонов и председатель кубанского правительства Быч. Полутёмную комнатушку пронизывал тяжкий дух неудачи и безвыходности. Каждый чувствовал внезапно возникшую смертельную опасность, и никто не считал себя виноватым в случившемся.

Корнилов потёр пальцами лоб, оглядел собравшихся, в монгольских глазах, посверкивающих, — обречённость. Нет былой пронизывающей огнём энергии. Командующий открыл военный совет и предоставил слово Романовскому.

Начальник штаба говорил по обыкновению, не торопясь, но не в привычно бесстрастном тоне, а придавал голосу звучание в меру скорбное и призывающее всех серьёзно задуматься.

Он доложил, что силы противника во много раз превышают силы армии. По данным разведки, в боевой линии большевики имеют почти 18 тысяч, а в городе — 10 тысяч[48]. Город обороняют 20—25 орудий, в их числе 8—10 гаубиц, два бронепоезда. В боевом составе Добровольческой армии большие потери. В 1-й бригаде осталось около 1200 человек, во 2-й — около 600. Конная бригада больших потерь не понесла, но не может оказать армии существенной помощи. Её обход Екатеринодара с севера ничего не дал. Число раненых в походном лазарете превысило 1500...

Марков опёрся спиной о стену, закрыл глаза, подумал о «драповой кавалерии», без толку маневрирующей где-то за городом, представил конный строй, идущий хорошей рысью, и... ритмично закачался в седле. Выразительный, почти артистический голос Романовского был прерван отчаянным храпом. Сидевший на скамейке Богаевский обернулся и толкнул в плечо заснувшего генерала. Проснувшись, Марков приподнялся, сказал без особого смущения:

   — Виноват, ваше высокопревосходительство! Двое суток не ложился.

Романовский продолжал, словно ничего не заметил:

   — Состав армии, находящейся в строю, переутомлён физически и морально...

Присутствующие оживились, некоторые улыбнулись, кто-то громко шепнул: «Переутомились так, что спят на военном совете». Лишь Корнилов остался безучастным.

Артиллерийский обстрел не прекращался. Снаряды Ложились то ближе, то дальше — к разрывам привыкли. Очередной снаряд разорвался рядом с домиком. Яростный грохот заложил уши, пол заходил под ногами, в глухую стену будто с размаха ударили железной плитой — большой осколок плашмя налетел на хилые брёвнышки. Мог бы и развалить домик. Присутствующие на совете задвигались, что-то заговорили, кто-то поднял и зажёг упавшую свечу. Лишь Корнилов не шелохнулся, продолжая поблескивать щёлочками глаз, направленных в какую-то страшную неизвестность. Может быть, в завтрашнюю смерть.

   — Я согласен с начальником штаба, — наконец сказал он. — Положение действительно тяжёлое. Попытка взять Екатеринодар успеха не имела. Большевики, растерявшиеся в первые дни, теперь оправились и, получая подкрепления по трём железнодорожным линиям — с Тихорецкой, Кавказской и Новороссийской, держатся упорно и, возможно, готовятся нанести контрудар. Мы понесли большие потери. Убит подполковник Неженцев... Да... Такое несчастье. Войска переутомлены. В создавшемся положении я не вижу другого выхода, кроме как взятие Екатеринодара. Поэтому я решал завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?

Марков перехватил взгляд Романовского и высказался первым:

— 1-я бригада с трудом отбивает атаки противника, поддерживаемые огнём артиллерии и десятками пулемётов, — сказал он. — Потери — более четверти состава. Физическое и моральное переутомление людей не позволяет мне вести их в атаку, явно безнадёжную. Если я, генерал, так переутомился, что заснул на совещании, то представьте каково состояние рядовых бойцов. Я полагаю, что правильным решением было бы отойти от города и двинуться по казачьим станицам в горы, в Терскую область. У нас ещё будут победы, — убеждённо закончил он своё выступление.

вернуться

48

«...большевики имеют почти 18 тысяч, а в городе10 тысяч» — в военно-исторической литературе эти цифры считаются завышенными, предполагается, что реально численность оборонявшихся не превышала 20 тысяч.

74
{"b":"263785","o":1}