Скелеты снова оделись плотью.

Над морем повисло тяжелое, гнетущее спокойствие. Зеркальная, без единой морщинки поверхность воды натянулась до предела; чудовищный вал закрыл полнеба — и все еще продолжал расти. Штиль закончился, подул резкий, пронзительный ветер.

Еще несколько томительных, звенящих от напряжения минут, и вал подкатился под «Атлантиду», вскинул ее на свой гребень; следом за валом двигалась сплошная, от горизонта до горизонта, стена белой, безумной ярости — полосовой шквал. Члены экипажа стали инстинктивно двигаться друг к другу, сбиваться в маленькие кучки.

Глаза Гого возбужденно сверкали. Она закусила губу, откинула с лица прядь растрепавшейся косички, решительно шагнула к Андерхиллу, попыталась его обнять.

Андерхилл резко отстранился. Брезгливый взгляд тралмастера говорил красноречивее всяких слов:

— Ты всего лишь женщина.

Шквал ударил «Атлантиду» в борт, палуба наклонилась, а затем и вовсе исчезла с экрана.

Мариво мечтательно вздохнула, Гогетта сжала руку сестры, отпустила и стала хлопать в ладоши. Мариво последовала ее примеру.

В какой-то там далекой студии актеры поднялись с потертых кожаных кушеток и раскланялись.

Лицо Мариво стало холодной, бесстрастной маской. Дом, сестра, камин — все это заплыло дымкой, растворилось.

— Первые трупы выкинуло на берег через неделю.

— Что?

— С радиационными ожогами. Мы думали, что понимаем туземцев, — и ошиблись. Мы не знали, что трансформация затрагивает химизм их мозга. А может — просто психологию. Так или иначе, но предупредительные сигналы, отгонявшие их от передатчиков, не подействовали. Туземцы жались к башням, и не просто к башням, а прямо к реакторам.

Безумие, самоубийство. Возможно, излучение стимулировало их половой инстинкт. Или просто хотели погреться. Спросить не у кого.

Мариво зажмурилась и всхлипнула.

— И ведь мы ничего не могли сделать — ровно ничего. Грозы, ураганы, — о том, чтобы пробиться к башням, не было и речи. А вот передачи пробивались. И мы не могли их выключить — конструкторам и в голову не пришло, что такое вдруг потребуется. И все время, пока туземцы умирали, передатчики транслировали их мучения на все побережье. Ну и что, казалось бы, страшного, не хочешь — не подключайся. Но это было вроде как сломанный зуб во рту — язык все время его ощущает. Боль притягивает, гипнотизирует, и своя боль, и чужая. Лично я их слушала.

На Континент обрушилась волна горя и тоски, мощная и неудержимая, как Великий прилив. Только что жизнь была яркой и прекрасной, прошел день, другой, и она стала серой, бессмысленной. Прежде мы были народом оптимистичным, уверенным в себе, а теперь… мы потеряли перспективу, веру в будущее. Некоторые из нас находили в себе силы не слушать, но им передавалось настроение окружающих.

Если бы не сестра, я, пожалуй, умерла бы с голоду. Она кормила меня с ложечки, насильно, целую неделю. Она разбила мои серьги, заставила меня вернуться к жизни. Но я почти разучилась смеяться. Некоторые люди умерли. Другие сошли с ума. Мы стыдились смотреть друг другу в глаза. Когда внепланетные власти решили отобрать у нас науку — то немногое, что от нее осталось, — мы почти не протестовали. Сами виноваты, так какие могут быть возражения? Расцвет нашей технологии окончился, наступила долгая холодная зима.

Мариво умолкла, за эти немногие минуты ее лицо побледнело и осунулось. Чиновник щелкнул тумблером.

К столику подошел псоглавый официант:

— Вы кончили, сэр?

— Да, — кивнул чиновник.

Псоглавый взял аппарат, поклонился и ушел.

Чиновник допил пиво, откинулся на спинку стула и оглядел зал. За соседним столиком обедали три двойника. Они с полной серьезностью исполняли сложную, бессмысленную пантомиму — пили из никому не видимых стаканов, подцепляли вилками невидимую пищу, вытирали салфетками отсутствующие рты. Зрелище забавное и немного печальное. Затем чиновник поймал на себе взгляд одного из двойников, стоявших у балюстрады.

Двойник поклонился и подсел к столу. В первые мгновения чиновник не мог вспомнить, где же он видел это морщинистое лицо, острые, внимательные глаза. Однако школьные уроки эйдетики не прошли даром….

— Вы лавочник, — счастливо улыбнулся он. — Из Лайтфута. И вас зовут… Пуф, так ведь?

— Так, так, конечно, так. — В ухмылке старика было что-то не совсем нормальное, почти безумное. — Хотите, наверное, спросить, как я вас здесь нашел?

— Как вы меня здесь нашли?

— А я за вами следил. Проследил вас до Коббс-Крика. Перескочил оттуда в Клей-Бэнк, а вас там нет и не было. Я тогда назад, в Коббс-Крик, а там говорят, вы недавно уехали. Я знал, что вы сюда зайдете. Вы, внепланетчики, все такие — хлебом не корми, только бы на достопримечательности поглазеть. Вот я вас здесь и ждал.

— Правду говоря, я забрел сюда совсем случайно.

— Ну конечно, случайно, — сардонически улыбнулся Пуф. — Только я все равно бы вас нашел. Я ж не только здесь жду. Я же в четырех местах вас жду — вот так вот все утро и прыгаю, от одного терминала к другому.

— Это же стоило вам уймы денег.

— Да, деньги — ключ ко всему. — Старик подался вперед, многозначительно вздернул брови. — Деньги, уйма денег. Ничего, не разорюсь. Я — человек богатый, вы понимаете, о чем это я?

— Не совсем.

— Я видел ваши рекламы. Ну, эти, про волшебника. Про того, который может…

— Секунду, секунду!.Это же совсем не мои…

— …переделать человека, чтобы тот мог жить и дышать под водой. Ну так вот, я…

— Прекратите. Чушь это, чушь и недоразумение.

— …хочу его найти. Я понимаю, с какой бы вам стати расстилаться перед каждым встречным-поперечным. Но я заплачу за информацию. Очень хорошо заплачу.

Старик потянулся через стол и схватил чиновника за руку.

— Да не знаю я ничего! — Чиновник раздраженно стряхнул металлическую клешню и встал. — А если бы и знал — все равно не сказал бы. Жулик он, откровенный жулик. Он обещает невыполнимые вещи.

— По телевизору вы говорили совсем другое.

— Знаете, милейший, давайте посмотрим. — Чиновник подвел Пуфа к балюстраде. — Представьте себе, во что все это превратится через пару месяцев. Ни дома, ни сарая, никакой крыши над головой. Ни одного дерева, только мутная вода, водоросли и акулы. Здешняя жизнь имела миллионы лет на адаптацию, а вы — цивилизованный человек, существо, чей геном чужд не только Океану, но и всей этой звездной системе. Предположим невероятное: пусть Грегорьян действительно выполнит свои бредовые обещания — ну и что, что тогда? Как вы будете там жить? Чем вы будете питаться? Да вы сами быстренько пойдете на пропитание или тем же акулам, или кому еще — желающих хватит.

— Извините, пожалуйста, сэр, — сказал быкоголовый официант.

Он небрежно отстранил Пуфа, положил ладонь на спину чиновника и сильно толкнул.

— Эй, какого… — закричал Пуф.

Чиновник упал, судорожно вцепился в перила, услышал сзади злорадный смех, и тут же мир встал вверх тормашками. Лес и небо описали круг и исчезли, на их месте появился живот, обтянутый официантской курткой. Перевернутый живот. Руки быкоголового, державшие чиновника за лодыжки, были теплыми и твердыми, потом они разжались и пропали.

Чей-то пронзительный визг, удары по ногам и в живот, ослепительная вспышка боли… Придя в себя, чиновник понял, что лежит на полу ничком, что руки его все так же цепляются за перила. Он разжал судорожно сведенные пальцы, подтянул под себя ноги и сел. Официант и двойник Пуфа крепко обнимались. Или танцевали. Официант уперся обеими руками в телевизионный экран и сильно толкнул; металлическая голова упала на пол, слегка подпрыгнула, подкатилась к краю помоста и исчезла. Обезглавленный робот рванул противника на себя, сделал шаг назад и уперся спиной в балюстраду. Раздался резкий, сухой треск, подгнившее дерево лопнуло, выстрелив несколькими щепками. Все присутствующие замерли.