С неба свалился чиновник.

Мелькнула бело-голубая, с огромными (скоро будут таять) полярными шапками Миранда, еще мгновение, и он стоял на поверхности. Оставалось только пересечь скоростным автобусом каменистые равнины Пидмонта и — вот он, Порт-Ричмонд, ближайшая стоянка дирижаблей.

Чиновник вылетел первым же рейсом. «Левиафан» плыл над лесами и коралловыми холмами Приливных Земель. Где-то там, внизу, специализированные экологии деловито готовились к преображающему волшебству Великого прилива. А в покосившихся деревенских халупах, на скрытых от глаза плантациях люди готовились к переезду.

В салоне «Левиафана» было пусто. Сцепив руки за спиной, чиновник хмуро глядел в кормовой иллюминатор. Пидмонт застилала голубоватая дымка, а вдали, на горизонте, клубились грозовые тучи. Воображение .рисовало каскад водопадов, за которым Полдень терял свое имя, рыбоястребов, кружащих в восходящих потоках воздуха. Приливные Земли кишели жизнью, словно исполинская чашка Петри, поросшая сине-зеленой плесенью. Грязь и убожество — вот что лежит внизу. Невыносимая грязь, тоскливое убожество. Ему страстно хотелось вернуться в прохладную, стерильную обстановку глубокого космоса.

На бурой поверхности воды — яркие крапинки, это тянутся вверх по реке караваны плавучих домов. Богатенькая буржуазия благоразумно сматывается в Порт-Ричмонд пораньше, пока цены за буксировку не прыгнули до небес. Чиновник тронул регулировку окна, и джунгли бросились ему в лицо; на деревьях, бывших прежде мутными силуэтами, стал различим каждый листок. Тень дирижабля неслась вдоль северного берега реки, по болотистым низинам, раскачивающимся на ветру фрагмитам, скрюченным водяным дубам. С нижней ветки дуба в воду испуганно посыпались похожие на желудей осьминожки, они мгновенно забились в какую-то щель, оставив после себя расходящиеся по мутно-коричневой глади круги.

— Ты только понюхай, какой воздух, — сказал квази-Корда.

Чиновник повел носом. Легкий запах земли, исходящий от развешанных по стенам корзин с лианами, плетеные птичьи клетки слегка пованивают пометом.

— Да, пора бы и почистить.

— В тебе нет ни на грош романтики.

Квази прислонился к подоконнику, руки его расслабленно болтались — сентиментальный скелет, да и только. В стене иллюминатора мерцало бледное пятно, отражение лица Корды, выведенного на головной экран конструкта.

— Я бы что угодно отдал, чтобы оказаться там, на твоем месте.

— Кто ж вам мешает? — кисло поинтересовался чиновник. — Вы же старший по званию.

— А ты не мог бы без шуточек? Это же не какая-нибудь там разовая контрабанда, под ударом находится вся система контроля над технологиями. Если мы пропустим туда хотя бы одну самовоспроизводящуюся технологию… да чего там, ты и сам прекрасно знаешь, насколько хрупко равновесие планеты. Именно для таких операций и нужен наш Отдел — если, конечно, он вообще кому-то нужен. Так что я был бы крайне благодарен, если бы ты хоть сейчас, для разнообразия, малость попридержал свой нигилизм.

— Я обязан говорить то, что думаю. За это мне и платят деньги.

— Весьма распространенное заблуждение.

Корда отошел от окна, нагнулся, взял пустое блюдо для сластей, перевернул его и зачем-то осмотрел дно. Нервная суетливость движений квази могла удивить любого, знакомого с оригиналом. Настоящий Корда был тяжеловесным, вялым и медлительным. Процесс дупликации словно вывел наружу капризного, привередливого человечка, погребенного обычно в этой туше.

— Ты обратил внимание, что у всей местной керамики снизу, на дне, обязательно есть не покрытое глазурью пятно.

— Это место, которым их ставят в печь. Ну хоть бы какая реакция в глазах.

— Здесь же не космос, а планета. Постоянное тяготение. Здесь нельзя обжигать керамику в невесомости.

Корда удивленно покачал головой и отложил блюдо.

— У тебя были еще какие-нибудь мысли? — продолжил он прерванный разговор.

— Я подавал прошение о…

— Полномочиях. Да, да, конечно. Оно у меня в столе. К сожалению, об этом не может быть и речи. Технологическая комиссия относится к местным властям нежно и трепетно. И не надо смотреть на меня волком. Я направил твое прошение через Министерство внешних сношений прямо в Каменный дом, но они его завернули. Они, видите ли, не хотят нарушать суверенитет туземцев. Так что отпихнули твою бумажку почти не глядя. А заодно добавили некоторые ограничения, как то: тебе запрещено носить оружие, осуществлять аресты и — это отмечено особо — делать вид, что ты имеешь какое-то там право требовать от туземцев содействия своим поискам.

Корда наклонил одну из корзинок и на несколько секунд зарылся лицом в зелень. Отпущенная, корзинка стала нудно, раздражающе раскачиваться.

— Ну и что же должен я делать? Подкатить к Грегорьяну и сказать: «Извините ради Бога, я вот тут не имею права даже разговаривать с вами, но у меня есть сильное подозрение, что вы захапали нечто вам не принадлежащее, так что не будете ли вы добры вернуть оную хрень»?

Прямо под окнами в переборку было встроено несколько убирающихся письменных столов. Корда выдвинул один из них и внимательно обследовал все, что на нем лежало, — бумагу, карандаши, блокноты.

— Не понимаю, — сказал он наконец, — чего это ты, собственно, так раскипятился. Нечего капризничать, ты прекрасно со всем справишься. Раскинь мозгами и обязательно что-нибудь придумаешь, квалификации у тебя, слава Богу, хватает. Да, чуть не забыл. Каменный дом согласился прикомандировать к тебе офицера связи. Некто по фамилии Чу, из внутренней безопасности.

— А будет у него право арестовать Грегорьяна?

— По идее — да, я почти в этом уверен. Но ты же знаешь все эти планетарные правительства — на практике он будет больше приглядывать за тобой самим.

— Потрясающе.

Прямо на них надвигалась стая облаков, принесенная ветром с океана. «Левиафан» чуть задрал свое тупое рыло и бросился вперед. Окна заволокло серой мутью, обшивка дирижабля мгновенно намокла.

— Мы даже не знаем, где искать этого типа. Корда задвинул стол на место.

— Нечего прибедняться, ты найдешь кого угодно — лишь бы он сам знал, где находится.

Чиновник смотрел в окно, стихии разбушевались не на шутку. Капли барабанили по ткани баллона, шлепались в стекло, косыми струйками скатывались вниз. Дождь налетал какими-то порывами — плотный ливень чередовался с относительно спокойными промежутками. Земля исчезла, растворилась, огромный дирижабль словно повис посреди превратившегося в хаос мира. Стук дождя и надрывный вой двигателей били по ушам, мешали разговаривать. Было похоже на конец света — хотя, с другой стороны, кто там знает, на что этот самый конец будет похож.