Один из сотрудников профессора, доктор Грюсс, изучал механизм спиртового брожения. Доктор Родевальд, которая вот уже десять лет работала в университетской лаборатории в качестве приват-доцента, под руководством Вильштеттера занималась ферментами. Скольких трудов стоило им установить, что ферменты пепсин и трипсин существуют в двух формах — растворимой и нерастворимой. Они доказали также существование четырех различных видов амилазы.

Вильштеттер открыл тетрадь, приготовился записывать.

— Слушаю вас, доктор Родевальд.

Получены очень интересные результаты исследования амилазы. Я продиктую вам в первую очередь данные определения времени, необходимого для полного гидролиза проб крахмала. Разделите лист тетради на пять колонок. Я продиктую только цифры: количество крахмала, количество амилазы, температура…

Голос доктора Родевальд перенес его в лабораторию. Профессор не был там вот уже несколько лет, но на его письменном столе лежала кипа лабораторных журналов. Каждый вечер Вильштеттер принимал по телефону полученные данные и записывал их. Несмотря на то, что он не мог непосредственно наблюдать за опытами, он имел полное представление о ходе исследований. Просмотрев и обдумав результаты опытов, он давал советы, предлагал новые варианты, изменял методики. Большой опыт, обширные знания и исключительное экспериментаторское мастерство ученого позволили ему заглянуть в тайны одних из самых сложных и интересных природных веществ — ферментов… И теперь все это бросить? Сидеть взаперти здесь, среди книг, и отказаться от работы ему, который может открыть еще не одну тайну веществ, управляющих сложными физиологическими процессами?

Вильштеттер положил ручку на стол.

— Какие будут указания? — донесся из трубки голос Родевальд.

— Сегодня мне трудно собраться с мыслями. Может быть, вы позвоните завтра утром?

— Что случилось? Вы заболели? — с тревогой спросила Родевальд.

— Хуже. Кажется, мне придется покинуть Германию. За мной сегодня приходили из гестапо.

— Но это же… — растерянно начала Родевальд и не закончила фразу.

Ночь прошла в тяжких раздумьях, но к утру решение было принято: он покидает Германию.

На следующий день Вильштеттер взял необходимые документы и отправился за разрешением на выезд. Сколько унижений! Приходилось часами ждать у двери какого-нибудь мелкого чиновника, пока тот не соблаговолит принять его. Люди входили в кабинет и выходили из него, а профессор Вильштеттер все стоял и ждал. Болели суставы, ноги подкашивались, но выбора не было.

Впрочем, все это нисколько не удивляло Вильштеттера. Еще в 1933 году, когда гаулейтер выступал с речью в университете, все свободные места в аудитории были заняты полицейскими. Профессора остались стоять у двери. Когда выходили из университета, какая-то женщина. впервые приехавшая в Мюнхен, обратилась к Вильштеттеру:

— Извините, господин, это университет?

Прежде чем он успел ответить, его коллега, профессор Виланд[374], поклонился даме и ответил:

— Это был университет, госпожа.

«…Это была Германия», — с горечью думал сейчас Вильштеттер.

Ему во что бы то ни стало нужно было получить паспорт и разрешение таможни. Но чиновники не торопились. Они каждый день сообщали ему о новых и новых ограничениях и запретах.

В банке ему отказались выдать деньги, мотивируя отказ тем, что вклады евреев заморожены. Его заставили

подписать декларацию, что он отказывается от права собственности на виллу и замечательную коллекцию картин. Ему разрешили взять лишь один контейнер с самым необходимым, но все равно с выездной визой медлили.

А положение становилось все трагичнее. Каждый день бесследно исчезали еврейские семьи. Власти обещали профессору Вильштеттеру до конца 1938 года оформить его документы. Но вот шел уже февраль 1939 года, а визы все не было.

Вконец отчаявшийся Вильштеттер решил бросить все и попытаться тайком перейти швейцарскую границу. Он отправился к Бодензее; один берег озера был немецким, другой — швейцарским. Может быть, ему удастся темной ночью перебраться через озеро? Наверняка найдется какая-нибудь лодка.

День был холодный и ветреный. Вильштеттер медленно шагал вдоль кромки воды и с надеждой всматривался вдаль; там, на другом берегу озера, его ждали спокойствие и свобода. Пошел дождь со снегом. Вильштеттер промок и решил переждать ненастье в ближайшей гостинице. Окоченевшей рукой он взялся за ручку двери, но тут же отшатнулся — на двери висела табличка: «Евреям вход воспрещен». Подняв воротник мокрого пальто, он направился к другой гостинице, но еще издали увидел ту же оскорбительную надпись. «Что же делать? Неужели замерзать под дверью как собака?» Ночь была темной, а буря делала ее еще темнее и непрогляднее. Вильштеттер с трудом нашел на берегу лодку, отвязал ее и навалился на весла. Но тут же по воде заскользили лучи прожектора, и они очень скоро нащупали лодку… Беглеца отвели в полицию.

Допросы, телефонные переговоры, издевательства…

И все же спустя неделю после своего неудачного побега профессор получил паспорт и выехал в Швейцарию. На вокзале в Базеле его встретили друзья. Среди них был и профессор Артур Штолль. Они много лет проработали вместе. Штолль был рад видеть Вильштеттера. Теперь они снова могут целыми часами напролет беседовать, обмениваться мнениями, гипотезами, планами. Вильштеттер несколько приободрился. Но нельзя же было вечно оставаться в гостях. Вильштеттер обратился в жилищную контору, где ему предложили виллу «Эрмитаджио» в маленькой деревушке Муральто-Локарно. Он сразу согласился и уплатил деньги за год вперед.

В начале следующего года в Базель приехала и его экономика Эльза Шнауфер и снова взяла бразды правления в свои руки.

Вилла была прекрасна. Расположенная в самом сердце

Альп, на высоком холме, откуда открывался неповторимый вид на синие воды озера Комо, вилла «Эрмитаджио» показалась настоящим раем измученному Вильштеттеру. Вильштеттер и Эльза расставили в кабинете и холле те немногие вещи, которые позволили профессору взять с собой. Теперь не так остро «ощущалось отсутствие привычных вещей, милых сердцу книг и картин.

К вилле примыкал великолепный сад. Вечнозеленые кусты и чудесные цветы щедро источали упоительный аромат; ночной

ветерок уносил его к могучим соснам, темно-зеленым потоком спускавшимся со склонов гор.

Постепенно Вильштеттер привык к новой обстановке. Силы его восстанавливались, и ученого снова неудержимо потянуло к работе. Он не мог сидеть сложа руки в роли безучастного наблюдателя.

Вильштеттер получил несколько писем от фрейлейн Родевальд. Все результаты исследований, проведенных под его руководством, были систематизированы, они вели к очень интересным выводам, которые, конечно, следовало бы немедленно опубликовать. В последнем письме доктор Родевальд сообщала, что попытается получить разрешение на выезд в Швейцарию, чтобы обстоятельно все обсудить до публикации материалов.

Фрейлейн Родевальд приехала в «Эмитаджио» летом 1939 года. Кроме лабораторных журналов с данными исследований, она привезла десятки стеклянных ампул с образцами. Вильштеттер внимательно рассматривал их.

— Это чистый гликоген, — поясняла доктор Родевальд. — А в этой ампуле — глюкоза, полученная при его гидролизе под действием фермента.

— Жаль, что здесь нет условий для лабораторных исследований. Как бы мне хотелось самому провести эту реакцию! — Вильштеттер со вздохом положил ампулу в коробку. — Давайте займемся статьей. Вы считаете, что мы можем с уверенностью утверждать, что синтезировали этот углевод?

— Конечно, — уверенно ответила доктор Родевальд. — Нет никаких сомнений в том, что это порошкообразное вещество — гликоген. При определенных условиях под действием фермента молекулы глюкозы связываются, образуя гликоген и выделяя воду. Вот результат анализов и исследования химических свойств продукта.