Но наемники были гостями. Гостями опасными, способными переступить через все мыслимые и немыслимые законы.

Мехиканец жал на курок, а его ноги тряслись, как у трехлетнего сопляка, которого напугал грозный рык соседского пса. И это было лишь начало! Когда пальба стихла, а окровавленные тела ни в чем неповинных горожан сгрузили в кучу, Хоаким испытал нечто невообразимое. Его в буквальном смысле вывернуло наизнанку, словно перчатку.

Ночью, засыпая с открытыми глазами, он видел тех, кого не приняли пески пустыни. Сущности являлись к нему, желая отомстить за отнятую жизнь. Они требовали долг и грозили ужасными проклятиями.

Спустя неделю болезнь только усугубилась. Хоаким стал видеть мертвецов уже днем, наяву. Они сопровождали его повсюду. И, как говорят в таких случаях, самую заразную хворь можно вывести только другим еще более сильным недугом. Тут и наступило время для второго затмения.

Искупить свою вину мехиканец решил в долине Последнего слова. Так называли тюрьму Гвенемара, самое мрачное и злое место на всем Восточном побережье Нескучного моря. Он пытал, но чужая боль не приносила облегчения. Он заставлял говорить, только слова признания не казались правдивыми. Он видел страдания, но они оказывались напрасным. В рядах инквизатории Хоаким продержался недолго, около двух лет, если не брать в расчет его долгие и болезненные попытки убежать от самого себя. И вновь он ощутил на себе ужасную длань неведомой силы. Душа разрывалась на части, когда Хоаким понял, что и здесь он совершил ошибку. А что же с правдой, которую он так искал? Наверное, она, будто птица Феникс, ускользнула от него, помахав на прощание крылом. Пытаясь искупить грех, мехиканец лишь навешал на себя еще пару сотней безвинных душ.

Попав в подводное царство вечного полумрака и невыносимой прохлады, он, наконец, успокоился. Нет, не смирился, а именно успокоился. Утопив в себе давно забытые воспоминания, тревожившие его израненную душу, Хоаким попытался в очередной раз начать все сначала. Забыть старые проступки. Ошибки. Тяжелые, непоправимые ошибки. И всё вроде бы получилось, но надо было такому случиться, что воспоминания, улучив самый неудачный момент, нахлынули с новой силой.

– С тобой все в порядке?

Стиснув зубы, Хоаким вцепился в металлический бок бурава, словно собирался разломить его пополам.

– Все в норме. Почти. Не волнуйся, бригадир, я справлюсь. Наверное, остаточное влияние Глубины, будь она неладна!

Стрелок решил, что приступ прошёл, но нервное напряжение, кружившее вокруг него, никуда не делось.

С мехиканцом творилось что-то неладное, но что именно бригадир понять был не в силах. Однако вывод напрашивался сам собой – спускать глаз с громилы в ближайшие часы пребывания в Подземье не следует.

Хоаким остановился и попытался глубоко вздохнуть, получил своё третье и, пожалуй, самое сильное затмение. Необычный город, а точнее подводная зала, внезапно превратилась для него в самый настоящий Морской храм. То самое место, куда можно прийти беспутным грешником, а выйти заново рожденным. Именно в этом месте он почувствовал, что способен окончательно расслабиться и скинуть с себя шелуху старых грехов. Видение оказалось настолько четким, будто пришло из воспоминаний. И чужой мир в один миг стал родным, а цель вполне ясной.

Он во что бы то ни стало должен найти это место. И тогда он, наконец, обретет покой.

Высокие каменные своды, украшенные бесчисленным количеством элюмов, напоминали звездное небо. Но не то, которые люди привыкли видеть вдалеке от погрязших в свете газовых ламп и стальных облаков городах, а то, что накрывает тебя с головой, будто зловещее пророчество. Чёрное, как смоль, запутавшееся в бежево-рыжих туманностях, где звезды – не путеводные нити, а напротив, на таком кошмарном полотне они вечные узники-души, и им не найти покоя в этом бесконечно пустом пространстве.

Пытаясь найти точку опоры, Хоаким ненадолго остановился, закрыл глаза и глубоко вздохнул, чувствуя невероятную тяжесть в ногах. Затмение ушло стремительно и безвозвратно. Чужие голоса, шепот, мольба – они выветрились безвозвратно, словно и не было их вовсе. На лице стрелка робко заиграла измученная улыбка. Он с легкостью уловил знак, способный окончательно расставить все по своим местам. Данное путешествие – единственный шанс для него, наконец-то, искупить вину за все то зло, что накопилось в жизненном рюкзаке за долгие тридцать лет.

– Может быть привал? – предложил Кимпл.

– Думаю, не стоит, со мной все в порядке, – устало произнес стрелок.

– Уверен?

Хоаким обернулся и посмотрел на ренегата и неотстающую от него мисс Финчер. Крошин без устали крутил головой, что-то конспектировал в свой маленький блокнот, а интендант, не отпуская рукоять кортика-кинжала, не отставала от него ни на шаг.

– Бригадир, позволь вопрос? – не спеша начал мехиканец.

– Валяй.

– Ты единственный из нас, кто знает эту службу вдоль и поперек. Десять лет на коконе, еще столько же в береговой охране. Скажи, разве встречаются в адмиралтействах или в тайном ведомстве подобные раздолбаи?

Кимпл сразу понял, куда клонит стрелок, поэтому с ответом не торопился.

– А что тебя так удивило в ренегате?

– Если честно – все! – Хоакин успокоился и попытался увеличить расстояние между ними и группой шагов до двадцати. – Только не говори, что ты не заметил его осведомленность почти во всех важных вопросах?

В ответ бригадир лишь пожал плечами:

– По-моему, вполне обычная канцелярская мурена, которая не видит ничего дальше своего носа, зато великолепно чует обман и наличие стопроцентных предателей.

– Нет, по-моему, тут что-то другое, – не согласился Хоакин. – Одно дело рыться в чужом белье и совсем другое – когда ты даже не знаешь, как выглядит это самое белье. Понимаешь, к чему я клоню? Он ведет себя как зеленый новичок, впервые ступивший на палубу. Не знает очевидного, удивляется простым вещам, да и цель всей нашей операции слишком размыта. Нас словно гонят по чужой указке, непонятно куда и неизвестно зачем. Лично у меня складывается впечатление, что они сами не знают, куда и зачем идут.

– Официально мы являемся поисковым отрядом. Здешние пещеры и коридоры всего в пятнадцати-двадцати милях от места гибели батисферы капитана Алонсо… И возможно…

– Все это далеко не секрет, бригадир. Не надо пудрить нам мозги! – недовольно поморщился Хоакин. – Вы, руководство, зачастую слишком поверхностно оцениваете ситуацию и строите планы прямолинейно, так, как велит вам ваш кабинетный кодекс, вдали от опасности и реальности чужого мира. Только в отличие от аншефа и прочих командиров, ты здесь с нами, бригадир… Поэтому не стоит юлить. Либо выкладывай, как оно есть, либо этот разговор не имеет никакого смысла.

Подобного напора Кимпл никак не ожидал. Тем более от неразговорчивого и непритязательного во всех отношениях мехиканца. Кто бы мог подумать, что в голове стрелка кроется что-то большее, кроме прямолинейной демонстрации силы.

Бригадир недоверчиво уставился на Хоакима, задавшись одним простым вопросом – а не Глубина ли управляет языком здоровяка? Не она ли, старая стерва, затеяла этот весьма нелогичный разговор?

– Брось, бригадир, – заметив настороженный взгляд капитана, фыркнул мехиканец. – Я видел тебя, когда перед самым отплытием ты завалился в каюту к этому пришлому, мать его, ренегату, – и, выдержав паузу, добавил: – Хватит водить нас за нос, как приблудных щенков. Мы одна команда и пока что каждый член этой команды должен чётко понимать свою задачу и видеть цель. А не болтаться как сардина посреди планктона! Что происходит, Кимпл?

– Хорошо, тогда слушай, – довольно быстро, по мнению Хоакима, сдался бригадир. – Ты прав, нашему аншефу известно не больше нашего. Он лишь выполняет приказ, поступивший сверху.

– А если быть точным, оглашенный ренегатом Крошином.

– Именно. И этому пришлому, как ты выразился, думаю, известно не так уж и мало. Перед отплытием в рейд он довёл до меня, что шелф Псион подал сигнал бедствия. Несколько коротких сообщений с промежутками в три часа. Кислорода у них впритык, но Крошин считает, что они смогут продержаться до нашего прибытия.