Веру Николаевну Муромцеву-Бунину (1881—1961) отличало большое благородство. О ней как о человеке «хорошем, сердечном» писал С. В. Рахманинов.

Она была человеком литературно одаренным и широко образованным, знала немецкий, французский, английский и итальянский языки. Она перевела Флобера «Сентиментальное воспитание» (СПб, «Шиповник», 1911 и 1915 гг.; «Красная газета», Л., 1929). Для издательства «Польза» перевела драму Флобера «Искушение святого Антония» (рукопись, с правкой И. А. Бунина, хранится в Музее Тургенева в Орле). В 1918 году вышли вторым изданием «Избранные рассказы» Мопассана в переводе В. Н. Буниной («Книгоиздательство писателей в Москве»). Она перевела совместно с Н. А. Пушешниковым «Грациэллу» Ламартина (рукопись в Музее Тургенева в Орле). В газете «Южное слово» (Одесса, 1919, 1 (14) ноября) она опубликовала свои переводы из Андре Шенье. Переводила также поэму английского поэта Теннисона «Энох Арден» (см. «Литературное наследство», том 84. М., 1973. Кн. 2. С. 202).

Вера Николаевна написала также статьи: «Памяти С. Н. Иванова», «Найденов», «Л. Н. Андреев», «Piccolo Marina», «Овсянико-Куликовский», «Юшкевич», «Кондаков», «Московские «Среды», «Эртель», «У старого Пимена. (Иловайский)», «С. А. Муромцев», «Заморский гость. (Верхарн)», «Завещание», «Умное сердце. (О. А. Шмелева)», «Квисисана», «Москвичи», «Коллективные курсы», «Вечера на Княжеской. (Волошин)».

«Жизнь Бунина» и «Беседы с памятью» чрезвычайно ценны для понимания личности и изучения творчества Бунина. Все годы совместной жизни с ним Вера Николаевна вела обширные дневники, они составили фактическую основу «Бесед с памятью».

«Беседы с памятью» дают возможность представить многие характерные черты Бунина. Веру Николаевну поражало в нем то, что он «ни на кого не похож». У него острый саркастический ум, его суждения о людях метки, точны, выразительны, порой язвительны — дар юмориста и имитатора придавал его речи особенную живость и остроту. Бунин в изображении Веры Николаевны не холодный «эстет», сухой в обращении с людьми, каким он казался иным, а живой, страстный человек, в нем было много душевного тепла и доброты, но он не перед каждым раскрывался, был внутренне сдержан. Он любил повторять слова отца: «Я не червонец, чтобы всем нравиться». «Я знала, — пишет Вера Николаевна, — каким обаятельным и неистощимым в веселье бывает он, когда ему приятно общество». Это важнейший мотив «Бесед с памятью»: дать настоящего, живого Бунина. Вера Николаевна необычайно искрення и правдива. В нарисованном ею портрете Бунина свет и тени распределены с подкупающей убедительностью, и, читая ее мемуары, выносишь главное: Бунину была свойственна большая внутренняя сложность. Она рассказывает о том, что знала лучше кого бы то ни было: какая у него «нежная душа», подчеркивает это и далее, передавая свою беседу с его матерью при первой встрече с нею в Ефремове в 1907 году; но из ее же рассказа мы видим, как часто он бывал неуступчив.

Немало внимания уделяет Вера Николаевна особенностям таланта Бунина. Из «Бесед с памятью» мы видим, каким редким зрением он обладал — той тонкой способностью подмечать и воспроизводить в слове характерные детали, которая придает необычайную силу изобразительности его прозе и стихам. Бунин {20} предстает в мемуарах Веры Николаевны писателем, превосходно знающим природу, деревню, мужиков, мещан, провинциальных обедневших дворян — их быт, их язык.

Бунин делился с нею замыслами своих произведений, и мы узнаем из ее воспоминаний, при каких обстоятельствах написаны те или иные стихи или рассказы, кто послужил для них прототипом.

«Беседы с памятью» — не только воспоминания о Бунине и о пережитом в пору совместной жизни с ним, это также рассказ о литературной, а отчасти и театральной жизни Москвы, Петербурга, Одессы начала века. Она пишет о Московском литературно-художественном кружке, о чтении писателем своих новых произведений в Обществе любителей российской словесности и на собраниях «Среды». Литературные вечера, юбилеи, премьеры пьес Андреева, Найденова, Юшкевича, поездки в редакции петербургских журналов, встречи с Куприным, Андреевым, Горьким. Она превосходно описывает быт русской колонии на Капри, передает господствовавшее тогда в этой среде настроение благожелательного отношения друг к другу. Обо всем этом рассказано талантливо, обстоятельно и точно — не только по памяти, но и по записям тех далеких лет.

Г. В. Адамович писал после ее кончины:

«Вере Николаевне Буниной сказать надо было бы многое. Если бы не бояться громких слов, то сказать «от лица русской литературы», — и в первые часы после ее смерти именно это перевешивает в сознании все, что сказать следовало бы о ней лично: о ее неутомимой и неистощимой отзывчивости, о ее простоте и доброте, ее скромности, о том свете, который от всего ее облика исходил... Кто в русском Париже Веру Николаевну забудет, кто не почувствует, что без нее русский Париж — уже не тот, каким прежде был? Что русский Париж опустел?

Однако для будущего важнее то, чем была Вера Николаевна для своего мужа. Не всем большим, даже великим русским писателям — надо ли называть имена? — посчастливилось найти в супружестве друга не только любящего, но и всем существом своим преданного, готового собой пожертвовать, во всем уступить, оставшись при этом живым человеком, не превратившись в безгласную тень. Теперь еще не время вспоминать в печати то, что Бунин о своей жене говорил. Могу все же засвидетельствовать, что за ее бесконечную верность он был ей бесконечно благодарен и ценил ее свыше всякой меры. Покойный Иван Алексеевич в повседневном общении не был человеком легким и сам это, конечно, сознавал. Но тем глубже он чувствовал все, чем жене своей обязан. Думаю, что если бы в его присутствии кто-нибудь Веру Николаевну задел или обидел, он при великой своей страстности этого человека убил бы — не только как своего врага, но и как клеветника, как нравственного урода, не способного отличить добро от зла, свет от тьмы.

Обо всем этом когда-нибудь будет рассказано обстоятельно. Но то, о чем я сейчас говорю, должно бы войти во все рассказы о жизни Бунина. Прекрасный, простой и чистый образ Веры Николаевны встанет в них во весь рост. В годы вдовства, когда жизнь ее была наполнена только памятью о муже, а не его близостью, еще яснее обнаружилось, сколько было отпущено ей редких душевных даров».

О Вере Николаевне можно почерпнуть также сведения из следующих статей и книг: Марина Цветаева, Неизданные письма. Париж, 1972; А. Бабореко. В. Н. Муромцева-Бунина. — «Подъем». Воронеж, 1974. № 3; «Письма Буниных {21} к художнице Т. Логиновой-Муравьевой». Ymca Press, Париж, 1982, Борис Зайцев. Повесть о Вере.— Газ. «Русская мысль», Париж. 1967. 14, 17, 19 и 21 января (письма В. Н. Буниной Вере Зайцевой); Борис Зайцев. Другая Вера.— «Новый журнал». Нью-Йорк. Кн. 92, 95, 96 (1968—1969) (письма Веры Зайцевой к Вере Буниной).

Т. Д. Логинова-Муравьева писала: «Мало кто понимал, в чем обаяние Веры Буниной, но все тянулись к ней. Ее простота привлекала, но также ее «царственность». Она из тех женщин, про которых Некрасов писал:

Есть женщины в русских селеньях <...>

с походкой, со взглядом цариц».

А. Бабореко

Жизнь Бунина

1870—1906

ПРЕДИСЛОВИЕ

С большим волнением приступила я к работе над этой книгой. Озаглавила я ее «Жизнь Бунина» потому, что некоторые критики, к большому возмущению Ивана Алексеевича (он выступал даже по этому поводу в печати), называли и называют его роман «Жизнь Арсеньева» автобиографией. В тексте я указываю, что в романе многие события, имевшие место в действительности в одном городе, перенесены и приписаны другим лицам, что в «Жизни Арсеньева» нарушена хронология или же воедино соединены события, — например, отъезд Анхен в Ревель и появление первого стихотворения Алеши Арсеньева происходят в одно время, тогда как в жизни Бунина эти события разделены двумя годами. Особенно изменена книга пятая в «Жизни Арсеньева»: в романе иначе развертывается полтавский период, чем это было в жизни Бунина. Героиня романа Лика — тоже не В. В. Пащенко, как по внешности, так и по душевным качествам. Я нашла заметку Ивана Алексеевича: «Лика вся выдумана».