— Дрыхли? — спросил он без всякой дипломатии.

— Нет, проводили каротаж.

— А по какому поводу иллюминация? Макаров охнул и бросился к щиту управления буровой.

— Это моя вина, — принял на себя основной удар Миша. — Ждал, пока закончится каротаж, и задремал. А потом обсчитывали результаты, забыли.

Сима как механик считал самоходный буровой агрегат своей собственностью. Он любил технику до умопомрачения и даже свободное время тратил либо на тренажер, отшлифовывая до блеска свое водительское мастерство, либо пропадал на учебной базе, помогая инженерам ремонтировать технику. Зная его пристрастие, никто не оспаривал Симиных прав на буровой агрегат, впервые полностью доверенный им для самостоятельной работы, поэтому увлекшимся друзьям пришлось выслушать полный курс правил обращения с доверенной им техникой. Прибрав каротажное оборудование, Саша вывел первую штангу из магазина, Михаил присоединил к ней стакан, и снаряд быстро пошел вниз… От их действий у Симы иссяк запас ругательных слов, а лицо выразило крайнее недоумение.

— Посмотри в зеркало, — посоветовал Саша.

Смолкин шагнул и зеркалу, закрепленному на кронштейне, и пристально оглядел себя.

— Чего ты? — спросил он, не найдя у себя никаких дефектов.

— Ты разве не заметил, что лицо у тебя приобрело несвойственную ему задумчивость, — засмеялся Саша, довольный, что застал врасплох своего друга, от розыгрышей которого он страдал чаще других.

— Шутить изволите? — проворчал Смолкин, проглотив досаду, что его поймали на пустячке. — Только первокурсник не знает, что каротаж проводится после окончания скважины, а вы снова собираетесь бурить.

— Мужайся, Сима, — подлил масла в огонь Субботин. — Тебе первому стоять восьмичасовую вахту.

— Миша, за кого ты меня принимаешь? На такие шутки я не попадался даже в детстве!

— В два тебя сменит Майя. Я пойду в ночь, — в том же тоне продолжал Субботин, и Сима шестым чувством уловил, что тот говорит всерьез.

— Это еще почему?

— Саша сутки отдохнет. Три ночи подряд — все-таки многовато, а бурить, возможно, придется долго.

— Слушайте, что здесь происходит? Вы, часом, не того… Не заболели? Лагерь сняли. Я даже не позавтракал, пришел на всякий случай — узнать… А тут — бурить, да еще восемь часов!

— Симочка! Может, ты и на практику поехал на всякий случай? — насмешливо сощурился Макаров. — Ты скажи. Если мы попросим, тебя отпустят.

— Ребята! Вы явно переутомились, — обиделся Смолкин. — Если надо, я могу и двенадцать отстоять, даже без обеда.

— Только вчера мы говорили с Майей, что в наших условиях даже слабости могут перерасти в недостатки, — обращаясь к Михаилу, начал излагать свою теорию Саша.

— Ладно, — сказал Субботин. — Все понятно. А насчет обеда что-нибудь придумаем. Там в НЗ остались галеты. Пожуй, на всякий случай!

— Будет сделано, начальник! — сразу пришел в свое обычное благодушное состояние Смолкин и исчез в кормовом отсеке.

Тампонажную глину привезли лишь к вечеру. Самсонов сгрузил у палатки продукты и термосы с ужином.

— Извините, ребятки! На семнадцатой скважине авария. Прихватило снаряд, оборвали трубы… Вы обедали?

— Достали кое-что у местного населения. Тут недалеко полевая бригада. Даже картошки сварили в калорифере.

— Где, где? — не понял геолог.

— В калорифере. На нашей установке есть калорифер для подогрева пищи. При нужде в нем можно и сварить.

— Понятно. А как на буровой? Сколько прошли?

— Сейчас что-нибудь около двухсот пятидесяти, — ответил Субботин.

— Ого! Давайте закрывать. Сколько времени потребуется на тампонаж?

— Часа полтора, но нам кажется, что заканчивать скважину несколько преждевременно.

И Михаил рассказал Самсонову о проведенном эксперименте.

— Посмотреть диаграммы можно?

— Они на буровой.

— Тогда ужинайте, а потом покажете и расскажете. Геолог долго и придирчиво изучал диаграммы, слушал объяснения Саши и курил.

— Аркадий Михайлович, а почему вы курите? — не выдержал Сима, на которого все время шел дым, с какой бы стороны он ни пристраивался.

— Так. Архаическая привычка. Начал на Севере. Там такая традиция. Комаров вроде отгоняешь… До какой глубины вы сможете бурить?

— Станок рассчитан на полторы тысячи, но труб и штанг в запаснике на пятьсот метров, — ответил Смолкин.

— Полторы тысячи? — удивился Самсонов. — А я считал по марке САБА-150, что он берет до ста пятидесяти, тем более, что и агрегат по виду невелик.

— Что вы, Аркадий Михайлович! Это у нас самый тяжелый станок. Сто пятьдесят у нас означает не глубину бурения, как у вас, а емкость магазинов для штанг и обсадных труб. А невелик потому, что компактен, вылизан, как говорят конструкторы. Ведь в космосе важен каждый килограмм. Но мощности у него с запасом! — пояснил Сима, севший на своего любимого конька. Он готов был до утра петь дифирамбы станку, но геолог перебил его:

— Понятно. Это меняет дело. Давайте усложним вам программу. Я подберу разрезы, где вы сможете поработать с максимальной отдачей. Ну, а здесь давайте побурим. Есть смысл пройти весь палеоген до меловых отложений. Это примерно на глубине триста пятьдесят метров, по нашим данным. Как пойдут черные или серые глины с каолинитом, кончайте.

— А вдруг и тогда не будет перерыва в осадконакоплении? — поосторожничал Субботин. Геолог рассмеялся.

— Ну, это ты, Михаил, уже ёрничаешь. Как ни слаба наша наука, но ее точности хватит определить, что по крайней мере один перерыв должен быть! Могу гарантировать. А вообще, ребята, даже я не могу представить всех последствий вашего магнитного каротажа. По идее одновозрастные пачки пород должны иметь практически одинаковые графики. Геофизики рассчитывают получить их, определяя послойно образец за образцом. Но это адова работа! А у вас просто. Настолько просто, что даже не верится. Ведь геофизики проводят магнитную чистку образцов…

— Мы тоже, — покраснел от недоверия Саша. — Только с помощью ЭВМ. Я запросил поправки из Института земного магнетизма и снял современный фон.

— Вам виднее. В любом случае надо набрать, достаточно материала для сопоставления, прежде чем делать выводы.

Самсонов и верил и не верил результатам магнитного каротажа. Когда скважина была закончена, по подсчетам Макарова выходило, что разрез верхнего палеогена здесь неполный. Нижняя часть его выпадала. Вторую скважину Аркадий Михайлович решил пробурить на северной площади. Там разрез тоже считался неполный, но зато нижняя часть была представлена широко, и, главное, достоверно подтверждена палеонтологическими остатками. Рассчитывая убить двух зайцев: добрать из нижней, недостающей части разреза образцы для геофизиков и проверить надежность магнитного каротажа, Самсонов бывал на скважине почти каждый день и все-таки опоздал к ее завершению. Он подъехал к лагерю затемно. Буровая стояла в стороне от скважины с опущенной мачтой, подготовленная к переезду. В палатке, просвечивая тонкую ткань, горела лампа дневного света… Четверка сидела за столом, изучая вороха диаграмм.

— Ну, что тут у вас? — поздоровавшись, спросил Самсонов.

— Саша насчитал в пределах олигоцена около шестидесяти инверсий. Чуть не дотягивает до двенадцати миллионов лет.

— Почему не дотягивает? — отозвался Макаров. — Я ведь назвал периодичность инверсий округленно. А точнее двести двенадцать тысяч. Вот и посчитай!

— Ладно, не будем мелочными, — засмеялся Михаил. — Получается, Аркадий Михайлович, что здесь самый полный разрез олигоцена!

Самсонова усадили за стол и пододвинули каротажные диаграммы. Он изучал их долго и сосредоточенно.

— Не знаю, что и сказать, — покрутил он головой. — С такими построениями вылетишь в трубу! Меня поднимут на смех мои коллеги. Никто не поверит этим диаграммам, пока они не будут подтверждены обычными палеомагнитными определениями по отдельным образцам. И потом, диаграммы не похожи друг на друга. Одними инверсиями ничего не докажешь.

Саша смущенно молчал. Он и сам понимал, что графики должны совпадать в тех частях, где они отражают один и тот же временной отрезок, но ничего подобного не получилось. Что-то похожее, но не больше. Самсонов прав: надо набрать побольше материала для сопоставления…