Иван купил еще одну свечу и поставил ее к иконе Всех Святых. Этот образ ему почему-то никогда не нравился, но сейчас ему хотелось думать, что среди маленьких, едва различимых фигурок есть и святая Евгения. Иван, не отрываясь, смотрел на огонек свечи и думал о Жене.

Кто-то подошел сбоку. Женщина зажгла свою свечку от его свечи и поставила рядом. Она, так же как и он, пристально смотрела на огонек и что-то шептала. Иван хотел уйти, но будто какая-то сила заставила его взглянуть на нее.

Это была молодая девушка лет восемнадцати, миниатюрная и стройная. Легкий шарф прикрывал длинные волосы цвета пылающей меди, огни отражались в огромных малахитовых глазах. Лайковая куртка, короткая юбка, высокие сапоги… Во всей ее фигурке было что-то такое… чувственное и вместе с тем невинное.

Девушка не замечала ничего вокруг. Она молилась — и, казалось, вкладывала в молитву всю себя. На ее лице читалась такая боль, такое отчаяние, что Ивану стало не по себе.

«Магдалина!» — подумал Иван и заметил, с каким неодобрением посмотрела на девушку пожилая служительница, убиравшая из подсвечника огарки.

И снова, уже в который раз, он вспомнил разговор с друзьями о красоте. И эту навязшую в зубах пословицу: «Не родись красивой…»

Иван вяло ковырял вилкой котлету с картошкой, стараясь не вслушиваться в болтовню Гали и Аленки. В этот момент он пожалел, что на кухне нет телевизора, хотя никогда не любил есть под аккомпанемент новостей или мыльной оперы. Мысли упорно возвращались к тому, что произошло днем. Чтобы отвлечься, Иван приказал себе думать о работе.

Из Никольского собора он поехал обратно на Литейный, чтобы встретиться со специалистом по сектам и прочей нечисти. Специалист оказался дамой неопределенного возраста в чине капитана. Это была приятная эстонка родом из Нарвы со странным именем Таммеркырв («зовите меня Тамарой»), говорившая с легким акцентом: типично оглушая согласные и удваивая гласные. Ее крохотный кабинетик был буквально завален книгами, журналами и газетными вырезками. На столе красовался потрясающий ноутбук. Такие Иван видел разве что в западных боевиках про коррупцию в высших эшелонах власти. «Вот бы Костик позавидовал», — подумал он: его подмастерье, как он сам себя называл, хакер-любитель, компьютерами просто бредил.

Они выпили кофе, Тамара рассказала с десяток жутких историй, но, в общем-то, помочь ничем не смогла. «Понимаете, Иван, — говорила она, то и дело поправляя падавшую на глаза прядь волос, — мы знаем, что сатанинские секты у нас есть, но, как вы понимаете, зарегистрироваться они не торопятся. Что касается ритуальных убийств, по-настоящему ритуальных, то тут непременно предполагается церемониал: определенные действия в определенной обстановке, имеющие символическое значение. У сатанистов ритуалы публичны, обычно они приносят жертвы на своих праздниках. И перерезанное горло — это тоже символ. Но если человек просто начитается оккультной литературы и начинает убивать кого-то во имя сатаны, то он элементарный маньяк. Помните убийство на Коломяжской свалке? Там тоже были сатанинские мотивы и перерезанное горло. А еще шизофрения, героин и мальчиковые забавы — до кучи. В общем, это не по моей части. Хотите, я вас познакомлю с человеком, который занимается маньяками?»

Снова знакомиться с Китаевым Иван не захотел и ушел то ли разочарованный, то ли успокоенный, что обошлось без сатанистов, — он и сам толком не мог понять.

Потом его затянула обычная каждодневная рутина — беготня, писанина, телефонные звонки, и в этой круговерти душевная боль испуганно притихла, но стоило рабочему дню закончиться — как все вернулось.

Иван ехал домой и не знал, как пережить эти бесконечно длинные дни, как перебросить мостик в то время, когда тоска уже уляжется и останется лишь светлая грусть о несбывшемся…

— Вань, ты не слушаешь? — обиженно спросила Галя, которая, кажется, что-то оживленно рассказывала.

— Что? — встрепенулся Иван, пытаясь справиться с кислым привкусом раздражения.

— Что-то случилось?

— С чего ты взяла?

— Ну… Не знаю. Показалось.

Она смотрела на него пристально, испытующе, словно ожидая, что он вот-вот скажет что-то… ужасное. Алена, уловив напряжение, насупилась и поглядывала на родителей, крепко прижав к себе кота. Повисла пауза.

«Она знает! Она все поняла», — со страхом и стыдом подумал Иван и покраснел, как мальчик, застигнутый за неблаговидным поступком. На кухне вдруг стало очень жарко. Просто нечем дышать. Нестерпимо захотелось встать и открыть форточку, но он боялся пошевелиться.

— Алена, убери кота от стола, — неестественно спокойно сказала Галя и, повязав цветастый фартук, начала собирать посуду.

Иван вдруг почувствовал себя так, словно экзамен, к которому он был категорически не готов, перенесли на завтра.

Собрав сумку заранее, чтобы не возиться утром, а поспать лишние пять минут, Женя налила в ванну воды, насыпала ароматической соли и погрузилась до подбородка в пахнущее лимоном тепло. Уже через несколько минут она почувствовала, как напряжение оставляет ее, а по телу разливается блаженная истома. Полуприкрыв глаза, Женя смотрела, как разбегаются по воде круги от падающих из неплотно закрученного крана капель.

Весь день она то и дело возвращалась мыслями к утренним событиям — и сердилась на себя за это. Но воспоминания против воли продолжали тревожить ее.

В одной из старых книг говорится о путнике, случайно задевшем маленький камешек на горной тропе. Камень полетел вниз и вызвал обвал, разрушивший целую деревню. Женя думала о том, что точно так же каждый наш поступок вызывает целую лавину следствий, львиную долю которых невозможно предугадать.

Иван… Он казался каким-то необычным. Хотя внешне — самый обыкновенный мужчина. Не слишком высокий, худощавый. Короткие темные волосы, темно-серые глубоко посаженные глаза. Как говорится, без особых примет. Пройдешь мимо — не заметишь, не запомнишь. Но Женя почувствовала в нем удивительную внутреннюю силу и теплоту. Он казался таким надежным. Спокойным и уверенным в себе. Именно этих качеств ей всегда так не хватало, хотя вряд ли кто-нибудь об этом догадывался.

А еще… Как так вышло, что она ему понравилась? Она поняла это еще тогда, в тот самый первый раз, когда Иван приходил со следователем. Если бы ее спросили, с чего она это взяла. Женя не смогла бы ответить. Он ничего ей не говорил, не улыбался, не смотрел по-особому. Но по едва уловимому возмущению пространства женщина всегда угадывает интерес к себе.

Они давно ушли, а Женя все еще видела его лицо, слышала негромкий, приятный голос. Об убийстве, которое произошло буквально за стеной, она даже не вспоминала. «Интересно, а что бы я почувствовала, если бы на месте Мишки был он? — подумала Женя и тут же удивилась своей мысли. — Да то же самое. Хватит глупостей!» Но странная смесь любопытства, волнения, чего-то еще, никогда не испытанного ранее, не ушла, а притаилась в темном уголке.

Сегодня, когда Иван появился снова, она испугалась. И опять почувствовала себя беспомощной игрушкой судьбы. Ее затопила паника, а на поверхности, как листья в водовороте, кружились слезы и желание убежать. Но Иван достал какие-то фотографии, и Женя растерялась еще больше.

А дальше произошло то, чего она никак не ожидала. «Как дрожь внезапной нежности была неутолима! За напускной небрежностью таилась зримо тоска о лучшем. И со словесной кручи тянуло в пропасть, вниз — не страсть и не каприз, а просто… под рукою прядь твоих волос…»

«Может, предпринять еще одну попытку?.. Может, все еще можно изменить?» — мысль была маленькой и нежной, как ручной доверчивый зверек. Она осторожно перебирала мягкие шелковистые волосы и словно плыла по волне удивительной печальной мелодии…

Телефонный звонок разорвал тишину. Разговор — обыденный, отрезвляющий…

«А ведь он женат, — подумала она. — И, кажется, не из тех, кто любит случайные приключения. Для него все это будет всерьез, а я ничего не смогу ему дать, только разрушу то, что он имеет…»