Как изменилось ее лицо — изжелта-серое, совсем чужое. Еще бы, столько крови. Все вокруг в крови. Серый сарафанчик стал бурым, пропитался насквозь.

А может, это не она? Может, это кто-то другой, кого я не знаю, кого мне не будет жалко, о ком я не буду думать всю эту ночь, и следующую, и много-много дней, когда отступят хлопоты и заботы и настанет час заглянуть в себя? Может, она появится сейчас из кухни и скажет: «Хочешь, будем курить кальян? А хочешь зеленого чаю? Вадик привез из Туркмении! А еще я покажу тебе, какую он мне подарил шляпку — улетную! Смотрела новый фильм с Умой Турман? Вот у нее точно такая же».

Я закрыла глаза и, с трудом поднявшись с корточек, на ощупь выбралась на лестничную клетку, упала на скамеечку в стиле арт-деко, предназначенную, видимо, для тех, у кого не было сил дожидаться лифта стоя, и задохнулась в беззвучных рыданиях.

Кто-то обнял меня за плечи и нежно прижал к себе. Мне было все равно, кто это, но когда первый приступ рыданий стих и я увидела своего утешителя, то удивилась так, что снова заревела.

— Мы его обязательно найдем, — тихонько сказал Себастьян, осторожно вытирая платком мое мокрое лицо. — Обещаю тебе, он от нас не уйдет.

Велев Наде присматривать за мной, ее усадили за руль «Победы», и мы с ней поехали домой к Даниелю — все это сочли наилучшим вариантом, — а наши сыщики погрузились в захаровскую «девятку» и отбыли в неизвестном направлении.

У Даниеля мы с Надей выпили виски за помин Вариной души — вернее, я выпила, а Надя только пригубила, после чего я сообщила Наде, что у ее любимого ковбойские пристрастия — пистолет «смит-вессон» и американская самогонка, а Надя попросила уточнить, имею ли я что-нибудь против. Я ничего против не имела, просто констатировала факт, так что Надя не стала делать из меня отбивную, но велела лечь спать, поскольку с пятидесяти граммов виски у меня начал заплетаться язык, а веки отяжелели так, что едва стоило мне слегка приоткрыть их, как они немедленно падали опять, и утомительнее этой гимнастики ничего на свете не было.

Спать я отправилась в квартиру Себастьяна, едва не свалившись по дороге с балкона — от виски, горя и непонятно откуда взявшейся невыносимой усталости меня клонило к земле, как степной ковыль на ветру. К счастью, меня страховала Надя.

По-кошачьи свернувшись в клубочек на Себастьяновом диване, я уткнулась носом в подушку, от которой шел нежный запах ее хозяина, и провалилась в сон. Но пока я быстро летела в спасительную черноту, беспокойная мысль пульсировала, билась в измученном несчастьем мозгу: если я фея, если я приношу людям удачу и счастье, почему я не смогла спасти Варю, отчего я не сумела уберечь ее от смерти?

Когда я проснулась, на улице было еще светло, но в комнате уже наступили сумерки — стеклянный купол скрылся за непрозрачной перегородкой, занавески на окнах были приспущены. В другом конце комнаты тускло светился монитор ноутбука, негромко пощелкивали клавиши.

— Себастьян! — позвала я.

— Ты проснулась? — откликнулся он и, отложив ноутбук, подошел ко мне и присел на край дивана.

— Хочешь чего-нибудь? — Он взял мою руку.

— Нет, спасибо. Что нового?

— Крымов исчез. Я так и подскочила:

— Как исчез?

— Как сквозь землю провалился.

— Но вы же ангелы! Вы должны его найти!

— Мы ангелы, но не боги. Не волнуйся, никуда он от нас не денется. Рано или поздно попадется. Мы провели обыск в его квартире. Там все усыпано волчьей шерстью. Простыни на постели и в корзине для грязного белья перепачканы кровью. Даниель уже проверил — это кровь Прошиной и твоей подруги.

— А где сам волк? Волка вы нашли? — спросила я, сжимая его ладонь. Он покачал головой:

— Нет. Правда, у меня появилась одна идея. Но об этом потом. Сначала скажи мне, как ты поняла, что твоя подруга убита?

— Вчера она разузнала что-то о Крымове и позвонила мне. А я торопилась на встречу с Марком Вайсбахом. Мы решили, что поговорим об этом сегодня. Утром я не могла ей дозвониться, но не придала этому значения. А когда мы подъехали к ее дому... — Я не смогла договорить.

— Ты проводила параллельное расследование, противная девчонка, — печально констатировал Себастьян. «Противная девчонка» в его устах прозвучало как ласкательное прозвище.

— Да. Это получилось само собой! Оказалось, что Варя была знакома с Прошиной. Я просто хотела узнать обо всем побольше! Я и не думала, что все так закончится, — всхлипывая, бормотала я.

— И что же ты узнала?.. Проходи, Даниель.

Даниель вошел с балкона и, пройдя через всю комнату, уселся на ковер рядом с диваном.

— Как самочувствие? — спросил он меня. В другое время я ответила бы, но сейчас только молча махнула рукой.

— Ну так что? — Себастьян ждал ответа.

И я рассказала ему все, что знаю, и полезла в рюкзак, и показала украденную у Марка бумажку, и включила диктофон с пьяными разговорами, а в голове стучало: поздно, все поздно, даже если повесить Крымова на осине, Варю не вернешь, ей ничем уже не поможешь.

— Веселенькое дельце, — вдруг сказал Даниель, хотя на лице его никакого веселья не было, скорее наоборот.

— Ты это к чему? — спросил Себастьян.

— А к тому, что неплохо было бы выяснить, знал ли Крымов, если, конечно, убийца именно он, что Варя не успела сообщить свою информацию Марине.

Я в недоумении уставилась на него:

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, дорогие вы мои, что если наш убийца думает, что Марина знает тайну, из-за которой погибла Варя, то она в большой опасности.

Я, кажется, побледнела, а Себастьян тихо сказал:

— О господи. Дело еще хуже, чем я предполагал.

— Ты, кажется, хотел что-то сказать о волке, — пролепетала я и поискала глазами мой любимый клетчатый плед: несмотря на то что на дворе стоял жаркий июльский вечер, мне вдруг стало очень холодно.

Себастьян вернулся к креслу, в котором сидел, пока я спала, и взял ноутбук.

— Меня заинтересовала периодичность, с которой случились все эти смерти. И Глебовский, и Прошина, и твоя подруга Варя — все они погибли в ночь с пятницы на субботу. Я стал искать что-то, что смогло бы пролить на это свет. К тому же я вдруг вспомнил одну немаловажную деталь, пропускать которую с моей стороны было бы непростительной ошибкой. Дело в том, что июль, как и декабрь, — один из самых опасных месяцев в году.

— Как я не подумал! Иван Купала! — воскликнул Даниель.

— Именно. Иван Купала и Рождество — два мистических праздника, а июль и декабрь — два мистических месяца, когда граница между добром и злом становится такой зыбкой, что довольно одного неверного шага, чтобы очутиться по другую сторону добра.

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать. — Мои зубы начали выбивать барабанную дробь. Кажется, мне стоило всерьез подумать о том, чтобы устроиться с этим замечательным музыкальным инструментом в какой-нибудь оркестр, исполняющий альтернативную музыку.

— Я стал искать ключ ко всему, слово, которое объяснило бы все. И я нашел, и понял. — Себастьян перевел дыхание и сказал:

— Ночь между пятницей и субботой превращает человека в волка. Наш убийца — не маньяк и не псих. Он оборотень.