Литмир - Электронная Библиотека

— У вас своя машина? — поинтересовался Рябинин.

— Да. «Жигули».

— У вас и дача есть?

— Небольшая, в садоводстве. Это вы клоните… всё туда?

— Только туда, — заявил Рябинин. — Подпишите протокол.

Кривощапов пугливо глянул на следователя: то ли его смутил конец допроса, то ли он вообще боялся подписывать бумаги. Ручка поставила фамилию вяло, без завитушек — в документах он расписывался не так.

— Подведём итог, Николай Сидорович, — сказал следователь. — Вы от меня что-то скрыли. Это «что-то» не в вашу пользу.

Кривощапов попытался слабо возразить, уже начал, но, стоило следователю взглянуть на него прямо и сурово, он с готовностью замолк.

— Следствие ещё не закончено, — твёрдо сказал Рябинин. — Мой вам совет: не ждите, пока я узнаю сам, без вашей помощи. Соберитесь с духом и расскажите всю правду. До свидания.

Как только заведующий ушёл, Рябинин взял чистый лист бумаги и написал первую цифру: три года. В трёх годах тридцать шесть месяцев. Три месяца отпускных — остаётся тридцать три. Допустим, в месяце двадцать пять дней. Тогда в трёх годах — восемьсот двадцать пять рабочих дней. Рябинин округлил, двадцать пять дней отбросил, потому что не все бывают удачливы. Оставалось восемьсот. Затем он допустил груз, равный весу человека, — килограммов шестьдесят. Умножив восемьсот дней на шестьдесят килограммов, Рябинин даже схватился за очки — получалось сорок восемь тонн. Почти тютелька в тютельку. Выходило, что Кривощапов на своей машине за три года вполне мог вывезти это недостающее масло. Скажем, в двух флягах. Да ещё при таком стороже…

Теперь Рябинин имел представление о базе и о её людях. Пора было допрашивать кладовщика.

* * *

Следственный изолятор находился на окраине города. Рябинин нажал кнопку на кирпично-красных воротах. Тут же открылось окошко и появилось лицо знакомого сержанта, которое едва умещалось в маленьком квадрате. Сержант кивнул — они были знакомы не один год. Поздоровавшись, он всё-таки упёрся взглядом, требуя показать удостоверение, потому что служба есть служба. Как только Рябинин спрятал красную книжечку, Над его головой вспыхнули слова: «Проходите. Дверь от себя». Он толкнул её и оказался в комнате-шлюзе перед другой, точно такой же дверью. Сержант улыбнулся, чем-то щёлкнул, и над дверью вспыхнула другая табличка: «Проходите. Дверь к себе».

Рябинин вошёл в комнату для следователей — большое помещение с полированными столами, ковром на полу, цветами по углам и двумя белыми телефонами. Здесь следователи выписывали требования на вызов заключённых, ждали, а главное, встречались друг с другом и обменивались новостями. Здесь слышались вздохи и носились слова об отсрочках, доказательствах, составах преступлений и статьях кодекса. Стой здесь магнитофон, он бы накрутил сотни метров плёнки интереснейших историй. Но сейчас — конец дня, никого не было.

Рябинин написал требование, отметил его у женщины-старшины и прошёл ещё два шлюза, где процедура с удостоверением и светящимися табло повторилась. В дежурной комнате он получил ключ и пошёл по длинному коридору, с обеих сторон которого темнели частые двери кабинетов-камер. Ему была нужна семнадцатая.

В камере он достал том дела, приготовил бланк протокола допроса и огляделся.

Комната метра два на три, стены в рост человека красиво забраны деревянными панелями, пол из цветных полихлорвиниловых плиток, лампа дневного света, посреди полированный стол и два стула. Обычная, даже современная служебная комната, если бы не высоко в стене, у самого потолка, маленькое прямоугольное окошко с толстыми стальными прутьями; если бы не каменный полусводчатый потолок, если бы не стулья, привинченные к полу намертво.

— Вам придётся подождать, — сказала разводящая. — Топтунов в бане.

На этот случай в портфеле у Рябинина всегда были журналы и газеты.

Через полчаса ввели сутулого пожилого мужчину. Он поздоровался и сел на свой привинченный стул боком к следователю да ещё отвернулся, оставив Рябинину для обозрения затылок. Мужчина не спросил, кто к нему пришёл, зачем.

— Чего же, Топтунов, не интересуетесь, кто я?

— Наверное, следователь, — вяло ответил он, мельком глянув на Рябинина. Его даже не интересовало, почему другой следователь.

— Моя фамилия Рябинин, буду дальше вести ваше дело.

— Ага, дальше, — согласился Топтунов, показывая опять затылок в мелких пересекающихся бороздках, будто его изъела моль. — А мне всё равно, кто его будет вести и куда, — добавил он стенке.

— Кто будет вести, может, и всё равно. А вот куда… — осторожно сказал Рябинин.

— Да всё вы ведёте в одну сторону.

Видимо, Юрков работал с ним без контакта. Рябинин так не умел, он всегда добивался, чтобы подследственный ему верил.

— Я буду вести в законную сторону, — заметил он.

От этой банальной фразы Топтунов даже не шелохнулся.

— У меня была ваша жена.

Топтунов сидел. Только чуть дёрнулось плечо, словно он согнал надоедливую муху.

— Передавала вам привет.

Топтунов никак не показал, что он слышит. Значит, это были ещё не те слова, которые всегда трудно отыскать, не зная человека. Рябинин-то надеялся, что упоминание о жене, о том, что она приходила, всколыхнёт подследственного.

— Ну что ж, — вздохнул следователь, — тогда расскажите, что вам известно о похищении пятидесяти тонн масла.

— Я их не похищал, — сразу отрезал Топтунов.

— А где же оно?

— Не знаю.

— Товарищ Топтунов, — мягко начал Рябинин, осторожно выбирая слова.

Подследственный вдруг резко обернулся и громко спросил:

— Чего-чего?

— Как чего? Я ещё не сказал, — удивился Рябинин.

— Нет, вы что-то сказали.

— «Товарищ Топтунов» сказал.

Кладовщик отвернулся к стенке и начал подёргивать плечами, теперь двумя, словно он сидя танцевал цыганочку. Его затылок и уши малиново налились кровью. Рябинин понял, что тот хохочет.

— Почему вы смеётесь?

— Какой же я «товарищ»? — спросил Топтунов, поворачиваясь.

И тут Рябинин увидел лицо Топтунова: крупное, вытянутое, с большими неяркими глазами и двумя глубокими, как овраги, морщинами-бороздами у рта.

— Лучше бы вы не говорили этого слова, — сказал Топтунов.

Рябинин сорвал с носа очки и стал их тщательно протирать, хотя они были родниково прозрачны, — он испугался, что Топтунов сейчас заплачет. Без очков, при своих минус восемь он уже ничего не видел, а иногда так хочется чего-нибудь не видеть. Смехом, от которого тряслись плечи и малиновел затылок, Топтунов давил предательские для мужчины слёзы. Рябинин никак не ожидал, что словом «товарищ» он сломит то, что безуспешно пытался сломить другими, как ему казалось, более сильными словами.

— Я всю жизнь прожил с этим словом, — сдавленно сказал кладовщик. — Вы правда хотите разобраться?

— Это моя обязанность, — удивился Рябинин.

— Что ж, у следователя Юркова нет такой обязанности?

— Юрков опытный следователь, — осторожно заметил Рябинин.

— Да уж видать, что опытный… Безвинного человека без опыта не посадишь.

Морщинки-борозды у рта стали мельче. Он смотрел на следователя, теперь это можно было назвать взглядом.

— Но ведь масла-то нет, — сказал Рябинин.

— Сынок! — Топтунов рванулся к следователю так, что тот заметно вскинул голову. От этого неожиданного рывка, от этого слова «сынок», от его лица с бороздками, быть может, вспаханными уже в тюрьме, у Рябинина защемило сердце, и он понял, что будет верить кладовщику, уже начинает верить ему. — Сынок! Нету у меня никаких фактов… А масла не брал ни килограмма! Ты глянь на мою жизнь изнутри. Ведь воровал бы — деньги водились бы. Пятьдесят тонн, даже по дешёвке, по полтиннику пустить — и то хапнешь двадцать пять тысяч. А у меня жизнь скромная. Юрков был на моей квартире. Да не в этом соль! Прожил человек полёта лет честно, а потом вдруг — вор. Разве так бывает?

— Случается, — заметил Рябинин.

5
{"b":"263198","o":1}