— Нам кладовщик требуется, поскольку старый сидит. Теперь масло отпускает сам Николай Сидырыч.
— Дедуль, может, замолвишь словечко? Мне от дома близко.
Старик поджал губы, и его коричневое лицо стало бугристым и крепким, как глыба железняка. Потом он встал и молча ушёл в будку.
Гость спокойно курил, поглядывая на баки. Сторож вернулся через несколько минут с буханкой чёрного хлеба, свежими огурцами и кружкой подсолнечного масла.
— Давай перекусим.
— Казённое масло пьёшь, — улыбнулся парень, кивнув на кружку.
— И-и, милый… Тут кладовщик пятьдесят тонн выпил — ничего.
— Как ничего?
— А ничего, сидит теперь, голубчик. А мужик хороший.
Он протянул гостю огурец, отрезал ломоть хлеба и расстелил на краю ящика бумажку с солью.
— А вкусно, — заметил парень, надкусывая огурец, который предварительно макнул в соль и в кружку.
— Ещё б не вкусно, — подтвердил старик, снимая болонью. — Со своего огорода.
— Я про масло говорю, — уточнил гость. — Не зря ваш кладовщик воровал.
— Ты кладовщика не тронь, — обиделся старик. — Он мужик правильный.
— Правильный, а украл, — усомнился парень.
— Правильные мужики тоже воруют, — объяснил сторож и добавил. — А может, и не он украл-то…
— Вот те раз! — удивился парень и прямо спросил: — Дедуль, ты что меня презираешь?
Сторож расплылся в довольной улыбке, стукнул гостя по плечу и внушительно изрёк:
— Хоть и не знаю тебя, но уважаю.
— А если уважаешь, — начал горячиться парень, — то чего на тюремную работу сватаешь? Оформлюсь кладовщиком, масло упрут, и меня за решётку?
— Да может, кладовщик сам и упёр, — миролюбиво заметил дед.
— А ты должен знать! — расходился гость. — На то и поставлен!
Сторож зевнул. От масла его подбородок лоснился. Он поманил гостя пальцем:
— Хочешь, тайну сказану?
Парень пододвинулся ещё ближе.
— Знаешь, мил человек, что такое масло нерафинированное? Мутное, значит. По-научному нерафинированное, а попросту мутное.
— Нашёл тайну, — поморщился парень. — Ты лучше скажи директору, что я твой родственник. Например, племянник. Скорее на работу возьмёт.
— Так-то так, — солидно сказал дед, — тут подумать надо. Приходи-ка ещё в воскресенье. Никого не будет. Обо всём и переговорим.
* * *
Все пособия по криминалистике рекомендуют в начале допроса наладить психологический контакт. Они только не учат, как это делать. Да и не научишь, потому что психологические контакты индивидуальны, как отпечатки пальцев. Рябинину, как и любому следователю, частенько не хватало сложного искусства получать от человека информацию, когда тот не хочет с ней расставаться. Допрос пробуксовывался. Он знал — почему.
— В следующем полугодии, — говорил Кривощапов, — наша маслобаза будет ликвидирована как нерентабельная. Мы ведь снабжаем только мелкие оптовые точки да магазины.
У заведующего было круглое пухловатое лицо со слегка обвисшими щеками. Он беспрерывно потел, поблёскивая лбом, поэтому Рябинину казалось, что сквозь его кожу сочится злополучное подсолнечное нерафинированное масло.
— Кроме отчётности, — цедил Кривощапов, — я выполнял другие работы по обеспечению ритмичности и бесперебойности вверенного мне предприятия.
— Например, какие? — спросил Рябинин.
— Помогал кладовщику в отчётности, помогал получать масло от железной дороги, отпускать… Если была очередь. А сейчас я вообще работаю за кладовщика. Пока нет нового.
Главного вопроса Рябинин пока не задавал. Задал другой:
— Вы — заведующий базой. У вас крадут пятьдесят тонн масла. А вы даже не замечаете. Как это понимать?
— Пятьдесят тонн за три года. Моя вина в том, что я формально проводил инвентаризацию.
— Вы её совсем не проводили, — уточнил Рябинин. — А почему?
— Видите ли, это очень трудно сделать. Практически для инвентаризации базу приходится закрывать: всё масло отпустить потребителю и ни грамма не принимать от дороги. Сводить всё к нулю. Иначе масло не взвесить. Но я уже за ошибку наказан — выговор получил.
Рябинин знал, почему допрос топтался на месте. Он сейчас походил на человека, который стоит на краю болота и тычет в него шестом: куда ни ткнёт, везде хлябь. У Рябинина не было твёрдых вопросов. Бывают такие вопросы у следователя, крепкие и неумолимые, точные. А сейчас он допрашивал вообще, пытаясь получить любую информацию.
— Так кто же украл пятьдесят тонн масла? — спросил Рябинин.
Кривощапов огляделся, но в кабинете больше никого не было. Получалось, вопрос задан ему.
— Это вы мне? — всё-таки спросил он.
Рябинин не удержался от насмешливой улыбки.
— Ах, да, разумеется, мне, — спохватился заведующий. — Откуда же я знаю…
— Странный ответ, — удивился Рябинин.
Заведующий вёл себя так, словно недостача масла только что обнаружена и его спрашивают об этом впервые; словно Топтунов не сидел в тюрьме — фамилии кладовщика он ни разу не упомянул.
— Ничего странного, — ответил Кривощапов, вытирая потные щёки. — Причин недостачи много. Масло могло утечь при технической поломке, могли недополучить…
— Николай Сидорович, а почему вы не отвечаете на мой вопрос? Я спросил, кто украл масло? Или его не крали?
Кривощапов молчал, поглядывая на следователя. И вдруг ответил воспрянувшим голосом:
— Откуда мне знать! Уж если следственные органы вторично разбираются…
Теперь замолчал Рябинин. Но когда заведующий огрызнулся, у Рябинина появилась злость на этого тихого и благополучного человека. Понятно, будь у него крупный завод с громадным штатом — тут можно и не уследить. А то ведь крохотное предприятие, когда всё на глазах. Рябинин не понимал, почему Юрков не привлёк его за халатность. Пусть бы отвечал вместе с кладовщиком, потому что близорукость приносит вреда не меньше, чем воровство. Но близорукость ли здесь?
— Значит, Топтунова виновным не считаете? — спросил Рябинин.
— Почему же… Он лицо материально ответственное, с него и спрос.
Рябинин ждал, не добавит ли он чего ещё. И Кривощапов добавил:
— Я не исключаю, что масло разошлось за три года и по мелочам.
Пятьдесят тонн украдено, арестован кладовщик, идёт следствие, а человек, который специально поставлен государством, чтобы на базе ничего подобного не было, спокойно строит предположения. Только потеет. Рябинин знал такой тип руководителей, для которых главное — переждать. Перепотел у Юркова, перепотеет у него на допросе, перепотеет и свидетелем в суде. Кладовщика осудят, масло спишут, история забудется — и опять он тихо заживёт на своей тихой базе, пока её не ликвидируют и его не переведут на другую, тоже тихую.
— Мог недопоставить поставщик, а мы недопроверили, — раздумывал вслух Кривощапов.
Рябинин видел, что заведующий раздумывает для него, следователя. Да и какие вдруг раздумья, когда делу пошёл третий месяц — уж наверняка всё десять раз обдумано.
— А вы знаете, что однажды человек сорвал замок на баке и чуть не утонул в масле? Правда, это было давно.
— Ну и что? — спросил Рябинин.
— Масло расхищалось.
Видимо, в лице следователя мелькнуло что-то такое, отчего заведующий смутился.
— Я хочу сказать, частично расхищалось, — уточнил он.
— Вы говорили, что помогали Топтунову отпускать масло. А вы один, без кладовщика, не отпускали? — прямо спросил Рябинин.
Кривощапов полез за платком, который застрял в кармане и никак не хотел оттуда вылезать, как и его ответ не хотел появляться на свет божий. Он шарил в кармане суетливой рукой, комкая ткань, или уж рука теперь там запуталась.
— Отпускал, — изумлённо признался заведующий и выдернул платок. — Надеюсь, вы меня не подозреваете?
— Почему скрыли это обстоятельство от следователя Юркова?
— Он не спрашивал… Потом, это бывало не часто.
Казалось бы, заведующий должен не сомневаться в виновности кладовщика — больше красть некому. Но Кривощапов сомневался, он даже внушал следователю мысль, что масло могло утечь другими путями. Что-то мешало ему обвинить Топтунова — уж не совесть ли?
