– Смотрел на отца, записывал…

– Нина Владимировна, вы наблюдали его два часа. Неужели о нем ничего не можете сказать?

– Голос воркующий.

Почти с ужасом думал я об ушедшем дне, и смотрел ему вослед, как в хвост пробежавшего поезда. Ничего не успел, ничего не доделал и ничего не додумал. Интересно, кто сочинил присказку «день прошел, и слава богу». Благодарить бога за унесенный день? День, слава богу, не прошел – вот. А еще лучше: день не прошел и никогда, слава богу, не пройдет.

В кабинет вошел Костя Пикалев, мой коллега, сидевший за стенкой. Вернее, Константин Иванович Пикалев, старший следователь прокуратуры, младший советник юстиции. Пришел разрядиться и забрать у меня еще толику убегающего времени.

Кроме отца с матерью человека рождает стихия. Дочь полей, сын лесов… Есть люди, которых невозможно представить вне сферы их занятий, скажем, без металла и механизмов; или без дерева, стружек и опилок; или без страниц, изданий, томов и сочинений…

Пикалев зародился из протоколов и табачного дыма. В двадцать три года, сразу после университета, пришел он в Зареченскую прокуратуру – и вот работает. Ему сорок пять, а следственного стажа побольше моего, ибо не отвлекался, как я, на поиски места в жизни и всяких смыслов.

– Сипуха! – выдохнул Пикалев, конечно, закуривая.

– Кто?

– Моя закоперщица.

– Почему сипуха?

– Сипит с похмелья.

Он вел крупное дело о хищении обуви. Шайкой человек в десять командовала женщина, главный бухгалтер обувной фабрики.

– Дама все-таки… А ты – сипуха.

– На этой висит тридцать с лишним тысяч. И стала попивать. Ну, думаю, после очной ставки арестую. А она мне справку на стол – бух! Беременность, четыре месяца. Смягчающее обстоятельство.

Иногда я чувствую приближение интересной мысли. Сперва она так далека, и так неясна, что ее принимаешь за ощущение и поэтому гонишь, как ненужное. Зря: кто умеет ловить это ощущение, тот поэт, а кто умеет сгущать его до мысли, тот ученый.

Беременная женщина совершила преступление.

– Костя, а почему беременность – смягчающее обстоятельство?

– Будто не знаешь. Я арестую, а суд даст срок, не связанный с лишением свободы, и прямо в зале освободят. Мне выговор за незаконный арест. А не арестовать, чепуха выходит: организатор шайки на свободе, сошки же помельче сидят. А?

– Все-таки почему беременность смягчает вину?

– Очевидно, роды, воспитание ребенка…

– Костя, а ведь она совершила преступление пострашней, чем хищение денег и обуви.

– Какое?

– Пошла на кражи, зная про ребенка.

– Ну и что? – задержался он на мне нетерпеливым взглядом, потому что я затевал ненужный и малопонятный разговор.

– Пошла на преступление, зная, что будет ребенок. Зная, что ее могут посадить, а значит, ребенок начнет жизнь с тюремной больницы. Зная, что когда-то этому ребенку станет известно, кто у него была мать. Короче, она совершила преступление и против будущего ребенка. У нее две вины. Выходит, что беременность не смягчающее, а отягчающее обстоятельство. Именно отягчающее!

– Тогда, по-твоему, и наказание надо давать суровее? – усмехнулся он явной нелепице.

– Наказание ради ребенка давать мягче, а беременность считать обстоятельством отягчающим.

– Это все психология, – Пикалев махнул рукой, освобождаясь от услышанного, и слово «психология», как всегда, прозвучало бранно.

Он похаживал, наполняя кабинет дымом. Мне казалось, что его остроносое сухое лицо и невысокое худое тело постоянно против чего-то нацелено; впрочем, оно и было нацелено – против злоумышленников. Пикалев всегда носил мундир, который я сшить так и не удосужился. Мы с ним были, как говорится, в одних чинах – младшие советники юстиции. Мой чин шел ко мне как батюшкин крест к пиджаку; его же большая звезда в петлице сияла немедным значением.

– Зря машешь, – упрекнул я. – Вся следственная работа сводится к психологии.

– Она сводится к поиску и закреплению доказательств.

– Костя, что такое уголовное дело? Это история психологической борьбы следователя с преступником.

Многовато я спорю. От капитана Леденцова защищаю интуицию, от Пикалева – психологию.

– Да и вся наша жизнь, – добавил я, – есть психика и психология.

– Наша жизнь, старик, материальна. Люди хлопочут о деньгах, шмутках, автомобилях, квартирах и колбасе.

– А разве сейчас расстроился из-за колбасы? И если вдуматься, то все конфликты меж людей, в том числе и преступления, случаются не из-за колбасы, то бишь материального, а из-за человеческой натуры.

Казалось, Пикалев меня не слушает. Да нет, слушал; но все, что не касалось следствия и конкретных дел, пролетало мимо его ушей.

– Кстати, реши-ка психологическую задачку, – предложил я. – Возвращаюсь вчера электричкой. Сижу один в купе. Устал, весь день не ел… Вдруг в соседнем купе встает весьма приличная женщина, подходит ко мне с кусочком сыра и ласково говорит: «Скушай, дружок». Что это такое: сверхдоброта, передача мыслей на расстоянии или совпадение?

– Увидела голодный блеск в твоих глазах.

– Не угадал… Я, разумеется, смущенно благодарю и протягиваю руку, которая повисает в пространстве. Женщина нагибается и отдает сыр куда-то под лавку. Ибо там примостился маленький песик.

Костя глянул на меня с некоторым сожалением: не потому, что сыр достался собачке, а потому, что этот пример не имел никакого отношения к следствию и казался ему пустячным. Я подозревал, что Пикалева жжет какой-то сухой и скрытый огонь, языки которого мне то и дело виделись. И этого огня я не мог взять в толк. Научный? Но следственную работу до уровня научного поиска он не поднимал. Карьеризм? Но Пикалев вроде бы ни на какие должности не претендовал. Поиск истины? Нет, жар от поиска истины смягчен сопричастностью человеческим судьбам.

– Тоже загадаю тебе психологическую загадку из своей практики, – хмуро пообещал Пикалев. – Муж возвращается с работы, а из дверей его квартиры несет газом. Он позвонил к соседям, от них вызвал газовую службу, «Скорую» и милицию. Ну а потом вошел в квартиру вместе с соседями. Конфорки плиты открыты, жена мертва. Самоубийство путем отравления…

– Муж убил.

– Подожди, у него железное алиби.

– Муж.

– Еще не все: записка предсмертная оставлена.

– И все-таки муж.

– Как догадался? – спросил Пикалев несколько разочарованно от скорого разгадывания психологической загадки.

– Любой нормальный человек, испугавшись за жизнь жены, не к соседям побежит, а в квартиру ворвется.

Разве это загадка? Все можно разгадать, где есть хоть капелька логики. Супружеские пары загадывают истории и посложней. Скажем, борьба годами друг с другом без смысла и цели.

– Кстати, – Пикалев стал рядом, и мне показалось, что от его кителя пахнуло табаком и протоколами, – сообщаю, как любителю психологии… Моя жена познакомилась с крутой бабой, у которой в квартире ходит мебель и живет домовой.

– Как это?

– Вернется в квартиру, а стол переставлен, холодильник передвинут, чайник теплый…

– Надо уголовный розыск подключить.

– Телевидение было; ученые днюют и ночуют.

Где-то я об этой чертовщине слышал. Ученые дали ей загадочное название – полтергейст. А коли есть наукоподобное название, то будет и научное явление. Тогда надо изучать! Вот зови на помощь брошенная старуха и стучи в стенку соседям, название этому явлению не дадут, и телевидение не приедет.

Пикалев задавил окурок, одернул китель, огладил ладонями лысоватую голову и сказал непривычным домашним голосом:

– Старик, сколько лет работаем вместе, а домами не знаемся… Зашел бы как-нибудь, а? С женой, а?

– Можно, – вежливо согласился я.

– Я тебе китайский чай с жасмином заварю…

– Это уже деловой разговор.

В дверь влетела секретарь Веруша, подпорхнула ко мне, как балерина, и дала конверт. Записка от капитана Леденцова, в которой он сообщал, что профессор, ходивший по квартирам, есть гражданин Смиритский… Сколько потребовалось оперативникам времени на розыск – два дня? Лидс хватило мига. Я чуть было не удержался и не рассказал Пикалеву о силе женской интуиции. Впрочем, коли он не признавал наукопричастной психологии, то уж туманную интуицию…