- Что ж, спасибо за работу, - говорит она. - И, что проводил меня домой.

Я наклоняюсь вперед на стойку и утыкаюсь головой в ладони. Тру лицо, хотя, на самом деле, хочу себя ударить. Только что, между нами все было так хорошо, а теперь, из-за звонка моего отца я все порчу и делаю его похожим на нечто противоположное, чем есть.

Она думает, что я ухожу, потому что тот, кто только что мне позвонил, был девушкой. Это далеко от истины, и хотя я ненавижу то, что только что разочаровал ее, мне нравится, что она ревнует.

Люди не ревнуют, если нет никаких чувств.

Она делает вид, что занята мытьем чашки и не замечает, что я стою за ней.

- Это не девушка, - объясняю я ей.

Мой голос в непосредственной близости от нее поражает ее, она оборачивается и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Она не отвечает, двигаюсь на шаг ближе и говорю это еще раз, чтобы убедиться, что она понимает и верит мне.

- Я не хочу, чтобы ты думала, что я уезжаю, потому что еще какая-то девочка позвала меня.

Вижу облегчение в ее глазах и улыбка пытается появиться на ее лице, но она снова отворачивается к раковине в надежде, что я не замечу.

- Не мое дело, кто звонит тебе, Оуэн.

Я усмехаюсь, хотя она не видит меня. Конечно, это не ее дело, но она хочет, чтобы это было ее делом столько, сколько я позволю.

Я сокращаю расстояние между нами, положив обе ладони на стойку по обе стороны от нее. Кладу подбородок на ее плечо и хочу похоронить себя в ее шее, вдыхая ее запах, но сдерживаюсь и застываю на месте. Становится еще труднее контролировать свои желания, когда чувствую, как она опирается на меня.

Так много вещей, которые я хочу прямо сейчас.

Я хочу снова обнять ее.

Я хочу поцеловать ее.

Я хочу взять ее на руки и отнести в кровать.

Я хочу, чтобы она провела со мной ночь.

Я хочу признаться ей, что храню в бутылках с тех пор, как она появилась на моем пороге.

Я хочу все это так сильно, что готов сделать последнюю вещь, которую хочу.

Притормозить, чтобы не напугать ее.

- Я хочу увидеть тебя снова.

Когда она говорит “хорошо», это все, что мне нужно, чтобы не схватить ее и не развернуть. Мне удается быть спокойным и собранным даже когда она ведет меня к двери и мы говорим друг другу «до свидания».

И когда она, наконец, закрывает дверь в последний раз, я хочу снова по ней постучать. Хочу заставить ее открыть в четвертый раз, чтобы я смог прикоснуться своими губами к ее и почувствовать, что наше будущее многообещающее.

Прежде чем я решаю, следует ли уйти и подождать до завтра или вернуться и заставить ее открыть дверь, чтобы я мог поцеловать ее, мой телефон принимает решение за меня. Он начинает звонить. Я вытаскиваю его из кармана и отвечаю на звонок отца.

- Ты в порядке? - спрашиваю его.

- Оуэн... говно... все...

Могу сказать по его голосу, что он пьет. Он бормочет что-то невнятное, а затем... ничего.

- Папа?

Молчание. Выхожу из дома, закрывая рукой другое ухо, чтобы лучше слышать его.

- Папа! - кричу.

Я слышу шорох, а затем еще какое-то бормотание.

- Знаю, я не должен был так делать... Прости, Оуэн, я просто не мог...

Я закрываю глаза и пытаюсь сохранять спокойствие, но в этом нет никакого смысла.

- Скажи мне, где ты. Я в пути.

Он бормочет название улицы недалеко от его дома. Я говорю ему, чтобы оставался на месте, и бегу всю дорогу обратно к своей квартире, чтобы взять свою машину.

Понятия не имею, что меня ждет, когда доберусь до него. Я просто надеюсь, что он не сделал что-нибудь глупое, за что его могут арестовать. Ему везло до этого момента, но ни у кого не может быть столько же удачи, сколько было у него.

Я его не вижу, когда поворачиваю на улицу. Несколько отдельно стоящих домов, но в целом пустынный район, находящийся недалеко от местности, в которой он живет. Когда я доезжаю до конца дороги, я, наконец, вижу его машину. Похоже, он съехал в кювет.

Я останавливаюсь на обочине и выхожу, чтобы проверить его. Подхожу к передней части автомобиля, чтобы оценить ущерб, который он мог нанести, но ничего нет. Задние фонари его машины горят, и, похоже, он просто не смог сообразить, как вернуться на дорогу.

Он в отключке на переднем сиденье, а двери заперты.

- Папа!

Я бью по стеклу до тех пор, пока он, наконец, не просыпается. Он возится с кнопкой на двери и наполовину опускает стекло в попытке разблокировать автомобиль.

- Та кнопка, - показываю ему.

Открываю дверь, разблокировав ее через окно.

- Подвинься, - прошу я.

Он опирается головой о подголовник и смотрит на меня с лицом полным разочарования.

- Я в порядке, - бормочет он. - Мне просто нужно вздремнуть.

Плечом сталкиваю его с водительского сиденья. Он стонет и перелезает, оседая на пассажирской двери. К сожалению, это превратилось в рутину. Только в прошлом году мне трижды пришлось спасать его. Было не так плохо, когда он просто перекрывал боль таблетками, но теперь, когда он смешивает их с алкоголем, становится сложнее скрывать это от остальных.

Я пытаюсь завести машину, но она стоит на передаче. Перевожу ее в режим парковки и с легкостью завожу. Включаю заднюю передачу и без проблем выезжаю на дорогу.

- Как ты это сделал? - удивляется он. - Это не сработало, когда пытался я.

- Он стоял на передаче, папа. Ты не можешь завести автомобиль, когда он стоит на передаче.

Когда мы проезжаем мимо моей машины, оставшейся на обочине, я поднимаю брелок и нажимаю кнопку, чтобы запереть ее. Надо договориться с Харрисоном, пусть заберет меня и отвезет к машине после того, как доставлю отца домой.

Мы проехали около мили, когда отец начинает плакать. Он корчится у пассажирского окна, и все его тело начинает дрожать от сдерживаемых слез. Это причиняет беспокойство, но у меня выработался иммунитет. И похоже, я больше ненавижу то, что стал невосприимчив к его депрессии, чем саму его депрессию.

- Прости, Оуэн, - задыхается он. - Я пытался. Я пытался, пытался, пытался…

Он рыдает так сильно, что становится все сложнее понимать его слова, но он все равно продолжает:

- Всего два месяца, это все, что мне нужно. Я пойду к врачу после этого, я обещаю.

Он продолжает плакать от стыда, и для меня это самое сложное. Я могу отнести это к перепадам настроения сейчас, во время ночных звонков. Это происходит не первый год.

Вид его слез съедает меня. Он выглядит так, словно все еще не может забыть ту ночь, из-за которой я вынужден принимать его оправдания.

Депрессия в его голосе навевает ужас той ночи, и как бы я ни хотел ненавидеть его за слабость, я также могу похвалить его за то, что он по-прежнему жив. Если бы я был на его месте, не уверен, что у меня было бы желание жить.

Его плач мгновенно прекращается, когда огни полицейской машины заполняют автомобиль. Меня много раз останавливали и я знаю, что это, как правило, обычная вещь для автомобиля, находящегося на дороге в столь поздний час. Но состояние моего отца сейчас заставляет меня нервничать.

- Отец, позволь мне разобраться с этим, - прошу я, съезжая на обочину дороги. - Он поймет, что ты пьян, если откроешь рот.

Он кивает и нервно смотрит на копа, приближающегося к машине.

- Где твоя страховка? - спрашиваю отца, когда полицейский подходит к окну. Отец шарит в бардачке, пока я опускаю стекло.

Полицейский сразу кажется мне знакомым, но я не признаю его. Я не узнаю его до тех пор, пока он не наклоняется и не смотрит мне прямо в глаза. Кажется, его зовут Трей. Не могу поверить, что помню это.

Здорово. Меня остановил именно тот единственный парень, которого я когда-то ударил.

Он, кажется, не помнит меня, что хорошо.

- Права и страховка, - приказывает он сухо.

Я вытаскиваю права из кошелька, а отец протягивает мне свою страховку. Когда я передаю их Трею, он просматривает мои права в первую очередь. Он ухмыляется почти сразу.