— Послушай, — сказал он, — я должен тебе кое — что рассказать.

Андерс и Элин провели вечер за вином и разговорами. Элин развела в гостиной огонь в камине и села рядом, Андерс сидел на кухне и смотрел на бусины, пытаясь что — то понять. Но в голову ничего не приходило. В доме было так тихо, что было слышно дыхание Элин.

Из кухонного шкафа он достал старые магнитофонные бобины и целый мешок кассет. Пленка на бобинах пересохла и почти рассыпалась в руках. На них, судя по надписям, была записана в основном шведская музыка. Кассеты оказались в лучшей сохранности. Андерс остановил свой выбор на кассете с надписью: «Калле набирает номер».

Кассетник стоял тут же на полке, но без шнура. Андерс нетерпеливо рылся в ящиках. Где же этот чертов шнур? В детстве он слушал эту запись много раз, и она ему нравилась. Интересно, что он скажет теперь?

Наконец он нашел шнур, подключил магнитофон и запустил кассету. Послышался шорох, и Андерс прибавил громкость.

«Здравствуйте, меня зовут инженер Мостерсон»…

Андерс почти прижался ухом к динамику. Времена веселых детских радиопостановок давно миновали, но Андерс смеялся над наивными вопросами мальчика Калле и веселыми ответами его друзей так, как когда — то смеялся в детстве.

Дослушав кассету, Андерс нажал кнопку «стоп». В животе у него засосало, на глазах выступили слезы, он чувствовал боль, но, пожалуй, это была сладкая боль и сладкие слезы. Андерс вытер глаза и налил стакан вина. Когда он снова запустил кассету, на кухню вошла Элин.

— Что это?

— Калле. Тебе нравится?

— Нет, не сказала бы, что очень.

Андерс обозлился, что она критикует то, что доставляло ему такое удовольствие. О таком — о детских воспоминаниях — плохо не говорят. Элин зевнула и сказала:

— Пойду спать.

— Иди. — Она задержалась на мгновение, и Андерс добавил: — Я останусь тут. Никакой опасности нет, так что не бойся.

Элин ушла в спальню, и Андерс остался один. Он чокнулся с магнитофоном, закурил сигарету и продолжил слушать. Больше он не смеялся, только хихикал. Когда пленка закончилась, на кухне наступила тишина, и она показалась Андерсу еще более давящей, чем раньше. Голос Калле составлял ему компанию. Андерс достал кассету и рассмотрел ее. Она была записана в 1965 году.

Юмор держался почти исключительно на игре слов, ничего циничного или пошлого в Калле не было, просто смешной, веселый персонаж.

Андерс вспомнил те программы, которые он смотрел по телевизору в последние годы, и почти заплакал. Больше Калле нет, и это так страшно. Нет Калле, как нет и много другого, составлявшего его жизнь. Он есть, а то, что было ему необходимо, без чего он не мог обойтись, уже нет. Успокоившись, он умылся холодной водой.

Он почувствовал себя настолько уставшим, что собрался идти спать. По пути в спальню он погладил кассету пальцами. Как хорошо, что он ее нашел и послушал.

Дверь в спальню была приоткрыта, и Элин, скорей всего, слышала спектакль о Калле, но тем не менее он подействовал на нее как снотворное. Теперь она спала. Андерс был рад не вести никаких разговоров. Он разделся и лег на постель Майи. Некоторое время он смотрел в потолок, думая, что ему делать с Элин.

Но что он мог сделать? Она сама должна придумать что — нибудь. Он хотел объяснить ей, что она может остаться в Смекете на несколько дней, если необходимо, но потом ей придется найти какое — то другое пристанище.

Ему хочется остаться одному, со своими собственными заботами и призраками. Теперь Калле тоже стал его призраком.

Андерс улыбнулся. Там была еще одна кассета, куда она делась? Про волшебника Зузу и его приключения. И еще какой — то рассказ про обезьяну — тоже веселый.

С мыслями об обезьяне он и заснул.

Андерс проснулся от сквозняка, сел, проморгался и посмотрел на часы. Полпервого. Он спал, может быть, всего час.

Ночь. А не мог ли он проспать целые сутки?

Дверь в спальню была открыта, и на большой кровати никого не было. Андерс прислушался. В самом доме было тихо, но входная дверь явно была открыта. Черт, он забыл запереть дверь спальни!

Зевая, Андерс натянул одежду и пошел на кухню. Да, входная дверь действительно была открыта. Ночь была холодная, термометр показывал всего плюс четыре. Одежда Элин была аккуратно сложена на стуле в спальне, сама она, по всей видимости, вышла на улицу в трусах и лифчике.

Ушла домой.

Ведь именно туда она собиралась прошлой ночью. И сейчас она ушла — ночью, и пройти ей предстояло целых две мили по направлению к Катподдену. Андерс яростно потер ладонями лицо. Как он мог забыть запереть дверь?

Черт! Черт побери!

Делать было нечего. Он взял теплый свитер и куртку, сложил одежду Элин в полиэтиленовый пакет, надел шерстяную шапку и вышел. Скорее всего, она не успела уйти далеко, и он сможет догнать ее по дороге.

В голове у него шумело от недавно выпитого вина. Добравшись до перекрестка, он быстро повернул к дому Симона.

Велосипед Симона стоял прислоненный к березе возле дороги. Это был старый велосипед, на который вряд ли кто — то позарился бы. Кроме того, Симон говорил, что велосипед ему больше не нужен, и если он кому — то приглянется, то пусть забирают — он будет только рад.

Андерс взял велосипед. В доме Симона света не было, зато дом Анны — Греты сиял огнями. Андерс вспомнил.

Они же там планируют свою свадьбу.

Эта мысль развеселила его, он повесил мешок с одеждой на руль и уселся на велосипед. В качестве освещения Андерс использовал велосипедный фонарь. Шанс, что он сумеет нагнать Элин, был минимальным, но все — таки был. По ночам люди по берегу бродили только летом.

Он проехал мимо торговой лавчонки и дома собраний. По дороге через еловый лес он начал задыхаться и потеть. Во рту было кисло.

«Смитс». Андерс вспомнил, как много лет назад он точно так же бродил по лесу. Он выехал на Каттюдден и затормозил слишком резко, велосипед дернулся в сторону, Андерс свалился на бок, ободрав правое колено. Сев, он попытался понять, что произошло.

Под фонарным столбом стоял мопед Хенрика. По тропинке шла Элин, рядом с ней шли те двое. Звук падения Андерса заставил их обернуться. Да, это точно были Хенрик и Бьерн. Оба они выглядели примерно так же, как тогда, когда Андерс видел их в последний раз.

Этого не может быть. Этого просто не может быть.

Он чувствовал себя как пойманное животное. Хенрик и Бьерн спокойно смотрели на него. Элин ходила туда — сюда по пожарищу, где когда — то был ее дом. Казалось, она носила что — то тяжелое.

Во рту Андерса появился привкус крови. Он начал оглядываться вокруг себя в поисках карманного фонарика. Оказалось, фонарик лежал у его ног. Он направил его прямо в лицо Хенрику. Тот пожал плечами и улыбнулся почти приветливо:

— Извини, Андерс, но мне и самому сейчас нелегко.

В руке Хенрика что — то сверкнуло. Нож с нереально длинным лезвием. Судя по форме, это был мачете.

Андерс поднялся на ноги. Брюки на правой коленке были порваны, коленка ныла. Хенрик и Бьерн стояли и смотрели на него. Они ничуть не поменялись, выглядели так же, как раньше, — подростками, какими Андерс их и помнил. И голос Хенрика остался прежним. Андерс сплюнул кровь и спросил:

— Что вы делаете?

— Мы? Сжигаем старые пленки.

Генри поднял вверх большой палец. Андерс бросил луч фонарика на дом. На Элин было только нижнее белье. В руках у нее была канистра бензина.

Почему?

Мысли закружились в голове Андерса. Он с трудом выдавил:

— Но почему? Зачем вы это делаете?

Хенрик вытянул губы трубочкой и нахмурился, как будто был недоволен вопросом Андерса.

— Ты ведь знаешь! — сказал он сердито.