– А почему ты не должна выдумывать эти истории? – продолжала свой допрос миссис Эльстон.

– Потому что я уже большая, – ответила Лиза и снова сглотнула, перебрасывая щетку из руки в руку и воображая при этом, что катается на коньках.

– Совершенно верно, – сказала миссис Эльстон. – Иди положи на место щетку, забирайся в постель и засыпай, как все хорошие девочки. – Она повернулась к мистеру Эльстону и недовольно спросила: – А ты что молчишь, Роберт?

Мистер Эльстон оторвался, наконец, от своей книги, мельком взглянул на Лизу.

– Слушайся свою мать, Лиза, – произнес он и вновь погрузился в книгу.

Это было уже слишком. Сначала взрослые твердят детям, что лгать нельзя, а потом выходят из себя, когда те говорят им правду!

Это было… нечестно! И Лиза взорвалась:

– Но я ничего не придумала! Прядильщики действительно похитили Патрика. То, что лежит в его постели, – не он! Эта штука только выглядит похожей на него. Я говорила об этом сегодня утром, но вы не слышали меня, и я знала, что вы не захотите слушать, потому что вы никогда не слушаете. Вот почему я решила сама отправиться на поиски Патрика.

У Лизы кончилось дыхание, и она замолчала. Она понимала, что на этот раз зашла слишком далеко. До сих пор она ни разу не повышала голос на мать. Никогда.

Лицо миссис Эльстон побелело, словно его облили молоком.

– Ты не должна говорить со мной таким тоном, Лиза, – грустно сказала она.

Лиза начала чувствовать себя виноватой и попыталась заглушить это чувство, заново расшевелив в себе злость. Попыталась, но не смогла. Ей стало жалко – себя, свою мать, жаль того, что она ее огорчила. Теперь Лиза чувствовала себя провинившейся во всем и перед всеми.

– Теперь отправляйся в свою комнату, – тихо велела миссис Эльстон. – А о том, что здесь случилось, мы поговорим завтра утром.

Лиза сжала в ладони ручку щетки, повернулась и бросилась бежать вверх по лестнице.

Добежав до верха, она остановилась. Сердце у нее в груди гремело словно барабан, выбивая ритм, в котором в голове Лизы бесконечно повторялось одно и то же слово: «Нечестно, нечестно, нечестно, нечестно».

В коридоре горел только один маленький светильник, зажженный возле ванной комнаты, его свет падал на ковер бледным розовым пятном.

Лиза могла повернуть налево и спуститься через холл в свою спальню, уютно свернуться там калачиком в постели, поставив перед этим щетку у подножия кровати, и безмятежно уснуть – именно этого хотела от нее мать.

Но можно было повернуть и направо, спуститься в другом направлении, к спальне ее брата, подстеречь монстра и посмотреть, не удастся ли выяснить, что же на самом деле произошло с настоящим Патриком.

– Я не боюсь, – тихо сказала самой себе Лиза, заставляя себя повернуть направо. – Я не боюсь, – повторила она, делая один шаг, затем следующий. Ее испугало то, как быстро она оказалась у двери спальни Патрика со знакомой щегольской ручкой. Вся дверь была увешана небрежными картинками, изображающими корабли космических пришельцев и обитателей морских глубин.

«Я все еще могу вернуться, – подумала Лиза. – А на поиски настоящего Патрика отправиться завтра».

Но она знала, что завтра может быть уже слишком поздно.

Затаив дыхание, девочка взялась за дверную ручку, отворила дверь и проскользнула в темную спальню брата.

Внутри было так тихо, что было слышно, как колотится сердце в груди Лизы. Настоящий Патрик всегда громко сопел во сне и постоянно ворочался, поэтому, когда они всей семьей уезжали куда-нибудь во время летнего отпуска, Лиза с огромной неохотой соглашалась переночевать в одной кровати с братом. Он лягался во сне и постоянно тянул на себя одеяло.

А вот Лже-Патрик спал беззвучно и неподвижно, лежал, словно камень. Лиза подумала, что этого нового Патрика в самом деле можно сравнить с камнем, только хрупким. Пройдет немного времени, и этот камень рассыплется в пыль, и тогда не останется никакой надежды спасти настоящего Патрика.

Что же касается теплой, живой души Патрика, то она сейчас упрятана где-то глубоко-глубоко под землей.

Лиза знала, что у нее нет выбора. Она тоже должна отправиться вслед за душой брата под землю. Вниз.

Лиза любила подвал. Днем. Здесь они с Патриком часто играли в прятки среди больших коробок, набитых старыми свитерами, пожелтевшими книгами, сломанными игрушками и другими интересными вещами. Когда шел дождь, с потолка начинала капать вода. Течь была в углу, прямо над старой покоробившейся картой – со временем вода смыла с нее некоторые города и страны, и они словно перестали существовать. Затем появлялась миссис Эльстон и, ворча и ругаясь, ставила под картой пустое ведро.

Но ночью все было иначе.

Лиза дождалась, когда ее родители улягутся спать, затем натянула на себя прямо поверх ночной пижамы рубашку с длинными рукавами и свой любимый толстый жилет. Стараясь ступать как можно тише, она пробралась на кухню, а оттуда по шершавым деревянным ступеням спустилась в подвал. Ночью все здесь казалось странным и незнакомым. Балки и коробки стали похожими на одетых в темные плащи с капюшонами людей, готовых в любую секунду подпрыгнуть и схватить тебя за руку. Лизе очень хотелось щелкнуть выключателем и зажечь в подвале свет, но тогда прядильщики сразу узнали бы о ее приходе. Лизе послышался шорох за спиной, она обернулась и схватила обеими руками щетку так, словно это была бейсбольная бита.

Сзади никого не оказалось. Лиза опустила щетку.

Шорох послышался вновь. Лиза замерла, прислушиваясь. Шорох был тихим, но различимым – кто-то скреб и царапал когтями справа от Лизы. Она сделала, шаркнув ногой, один шаг в этом направлении, затем второй. Хотя в этом подвале Лиза провела за играми немало времени, сейчас все здесь казалось другим. Подвал словно вырос в ширину и высоту, в нем появились какие-то странные извилистые проходы. Так меняется цветочный бутон, когда раскрывает свои лепестки.

Лиза больно ударилась коленкой о какой-то жесткий угол и тихо сказала в темноту: «Криль». Слово «криль» она говорила всякий раз, когда дела шли из рук вон плохо.

Лиза протянула руку, провела ладонью по предмету, который загораживал ей дорогу. Нащупала резные украшения и поняла, что это большой деревянный сундук, в котором мать хранила старые шерстяные свитера. Это помогло Лизе сориентироваться, и она – увереннее, чем раньше, – сделала несколько шагов вперед. Щетку Лиза держала перед собой и время от времени поводила ею из стороны в сторону, чтобы убедиться в том, что путь впереди чист и она не споткнется и не шлепнется на пол.

Лиза думала о том, что, если она сломает здесь себе шею и умрет, а затем Патрик – фальшивый, разумеется, – рассыплется в пыль, когда в нем созреют маленькие прядильщики, их родители горько пожалеют о том, что обвиняли свою дочь в том, что она будто бы выдумывает всякие истории. Эти мысли были довольно приятными и помогали забыть про страх. А тем временем звук царапающих обо что-то маленьких когтей с каждой секундой становился все громче.

Наконец Лиза оказалась перед узким книжным шкафом, прикрывавшим дыру в стене. В эту дыру можно было заползти, и она была самым лучшим укрытием во время игры в прятки. За шкафом царапающие и щелкающие звуки раздавались громче, чем где-либо еще.

Лиза подумала о своей теплой постели, о порядке, который царит в ее спальне, о своем уютном кресле, обитом тканью в розовую и белую полоску, о кукольном домике, в который она больше не играла, но который до сих пор любила разглядывать. Домик был белый, с остроконечной крышей, а внутри него вокруг маленького стола в гостиной сидели фигурки матери, отца, брата и сестры с нарисованными на их лицах улыбками. А на столе стояла крошечная ваза с пластмассовыми фруктами.

А вот подвала в кукольном домике не было. Значит, не было в нем и прядильщиков.

Но кукольный домик не настоящий, и Лиза хорошо понимала это. Как мы уже говорили, она была девочкой разумной и очень практичной.