182 Первым его сформулировал Н.М. Карамзин, завершивший рассказ о “стоянии на Угре” словами: “Здесь конец нашему рабству” (Карамзин Н М История государства Российского. СПб., 1819. Т. 6. С. 160).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Анализ развития московско-ордынских отношений за два с лишним столетия позволил прийти к следующим выводам.
Необходимо внести существенные уточнения в такие устоявшиеся понятия, как “поддержка Ордой Москвы” и “борьба за свержение ордынского ига”. В последние два десятилетия ХШв. молодое Московское княжество пользовалось, вместе с рядом других, поддержкой одного из двух соперничающих правителей Орды — Ногая — против княжеств, ориентировавшихся на саранского хана. В начале XIV в., после восстановления единовластия в Орде, московские князья до 1317 г. не пользовались ханским благоволением, а в 1322–1327 гг. вновь лишились его. Затем последовал 30-летний период, когда Орда лояльно (за единичными исключениями) относилась к деятельности правителей Московского княжества. Этот отрезок времени, безусловно, многое дал в плане накопления экономического и политического потенциала Москвы. Можно сказать, что традиционная ордынская политика недопущения чрезмерного усиления кого-либо из вассальных правителей, политика, не позволившая в первой половине XIV в. усилиться Твери (а еще ранее, в Юго-Восточной Руси — Брянску), в данном случае дала сбой. И последовавшие затем попытки отнять великое княжение владимирское у московского князя не дали результата ни в условиях “замятии” в Орде, ни при наличии в ней относительно сильного правителя
— Мамая. А Тохтамышу пришлось фактически признать верховенство Москвы в северных и восточных русских землях как необратимую реальность. Для последующего времени само понятие “поддержка Ордой Москвы” не имеет смысла (Едигей оказывал помощь против Литвы на союзнической основе, в 1431–1432 гг. оба претендента на великокняжеский стол были представителями московского дома).
Что касается борьбы за освобождение, то следует констатировать, что сознательная борьба за ликвидацию сюзеренитета ордынского хана — “царя” — не прослеживается вплоть до княжения Ивана Ш (это относится не только к Москве, но и к другим северным русским землям). Ранее можно говорить об актах сопротивления представителям иноземной власти, о случаях неподчинения князей ханской воле, о конфронтации с Ордой, возглавляемой узурпаторами, об обороне своих территорий от ордынских войск (в том числе в некоторых случаях — и во время походов законного правящего “царя”) — но за всем этим не стояло стремление полностью покончить с зависимостью.
В глазах московских правящих кругов “царь” (если он реально правил в Орде) являлся легитимным сюзереном великого князя.
При Данииле Александровиче в 1282–1296 гг. сюзереном в Москве признавали Ногая, и соответственно Московское княжество вместе с союзниками оказалось в конфронтации с саранскими ханами. В начале XIV в. Даниил, а затем Юрий Данилович неоднократно шли на косвенное и прямое неподчинение ханской воле (чаще, чем тверские князья, которым нередко приписывается стремление в этот период “свергнуть иго” или во всяком случае более независимая позиция, чем у князей московских). Открытое неподчинение Орде, переросшее в вооруженную борьбу с ней, произошло в период, когда власть там попала в руки нелегитимного правителя (Мамая). С восстановлением “законной” власти была предпринята попытка ограничиться чисто номинальным, без уплаты дани, признанием верховенства “царя”, но военное поражение 1382 г. ее сорвало. Тем не менее отношение к иноземной власти изменилось: стало очевидным, что при определенных условиях возможно ее непризнание и успешное военное противостояние Орде, была документально зафиксирована надежда на скорое прекращение зависимости. И во время нового периода правления узурпатора (Едигея) наблюдается также фактическое неподчинение власти Орды (хотя и в более пассивных формах, чем при Дмитрии Донском), прекратившееся не в результате похода 1408 г., а с восстановлением в Орде в 1412, а затем в 1420 г. власти “законных” ханов. Позднее до 1460 г. не было ни столкновений с правящим ханом Орды, ни кардинальных изменений в отношениях с ней.
К концу правления Василия II и в начале правления Ивана III, помимо общего усиления Московского великого княжества и некоторого ослабления Орды в результате борьбы двух сыновей Кичи-Мухаммеда, начала подспудно действовать идея перехода к московскому великому князю из павшей Византийской империи царского достоинства, несовместимого с признанием власти ордынского царя. После того, как к сочетанию этих факторов добавился “несправедливый” с московской точки зрения и удачно отраженный поход Ахмата 1472 г., в Москве возобладало мнение о возможности непризнания вассальных отношений с “царем” (впервые — ранее это допускалось только в отношении узурпаторов). Выплата дани была прекращена. Половинчатость решения заключалась в том, что, заявляя о своей независимости в дипломатических сношениях с третьими странами, московские правящие круги не делали этого в контактах с самим ханом Большой Орды, стремясь не доводить дело до нового военного столкновения. К 1480 г. оно все же стало неизбежным, но не принесло успеха Ахмату, несмотря на то, что во второй половине 70-х гг. он достиг пика своего могущества. Впоследствии Москва была уже “наступающей” стороной.
Непосредственные рычаги сдвигов в отношениях с Ордой кроются, таким образом, не столько в изменениях соотношения сил, сколько в переменах в восприятии иноземной власти общественным сознанием (другое дело, что эти перемены происходили, разумеется, под влиянием событий в политическом развитии Орды, Руси и Восточной Европы в целом). И имевшие место случаи длительного фактического непризнания ордынской власти (1374–1380, 1396–1411, 1414–1416 и 14171419 гг.) и само освобождение от зависимости были инициированы не ослаблением Орды (которая в 70-е годы XIV в. была сильнее, чем в 60-е, при Едигее — сильнее, чем в 20-е годы XV в., а в 70-е годы XV в. — сильнее, чем в 60-е), а неприятием, по тем или иным причинам, ее правителей в качестве законных сюзеренов московских князей.
Если говорить о роли отдельных правителей в становлении Московского государства, как она вырисовывается при рассмотрении московско-ордынских отношений, то деятелем, заложившим первые камни в основание московского могущества, оказывается Даниил Александрович. Его сыновья, при всем различии их действий (у Юрия — более рискованные, с меньшей оглядкой на Орду, у Ивана — более осторожные, при соблюдении полной лояльности хану), опирались на созданный Даниилом фундамент. Ивана Калиту неверно рассматривать как “создателя Московского государства”. При нем не произошло более принципиальных сдвигов, чем при его предшественниках; переход по смерти Калиты великого княжения к Семену Ивановичу не означал его закрепления за московским княжеским домом. Действительно решительные изменения связаны с именем Дмитрия Донского. Он добился признания (в том числе Ордой) великого княжества Владимирского наследственным владением московских князей, в результате чего была создана основа государственной территории будущей России. Объем сюзеренитета ордынского хана при Дмитрии резко сузился: Орде продолжала уплачиваться дань, но она уже не могла, как прежде, серьезно влиять на внутреннюю структуру севернорусских земель (это влияние ограничилось попытками воссоздания в XV в. Нижегородского княжества). Другие кардинальные шаги — присоединение Новгорода (1478) и Твери (1485) и полная ликвидация зависимости от Орды — были сделаны в княжение Ивана III.
ПРИЛОЖЕНИЕ I
В научном творчестве моего отца, Анатолия Дмитриевича Горского (15.111.1923-8.VII. 1988) тема отношений с Ордой занимала видное место. Она рассматривалась как в специальных статьях (об отражении ига в актах, об обороне Москвы от войск Батыя, об историографии Куликовской битвы), так и в работах, посвященных истории русского крестьянства XIV–XV вв. И последним его публичным выступлением — на чтениях памяти В.Т. Пашуто в апреле 1988 г. — был доклад “Отражение русско-ордынских отношений в духовных и договорных грамотах великих и удельных князей XIV-начала XVI в.” Работу над этой темой предполагалось продолжить. В сохранившемся виде она являет собой систематизированную сводку сведений об отношениях с Ордой, дошедших в текстах духовных и договорных грамот.
