Закрыв глаза, Жизлен думала, как ей устоять против этого самого соблазнительного из нападений. Даже сквозь толщу юбок она чувствовала, что он возбужден, несмотря на то, что решил не овладевать ею. Возможно, он все же надеялся ее соблазнить? Она просто обязана ему показать, что его надежды тщетны.
Однако он ничего не требовал от нее, довольствуясь тем, что очень бережно держит ее в объятиях, и целует ее трепещущие губы, опущенные веки, а потом нежную мочку уха. Внутри у нее бушевал огонь, который она сочла за отвращение.
Жизлен прикрыла веки плотнее, пытаясь успокоить часто забившееся сердце, и, когда он снова коснулся ее губ, сначала верхней, а потом принялся легонько покусывать нижнюю, ее рот непроизвольно раскрылся, чтобы не отпустить его, чтобы поцеловать в ответ. Он удовлетворенно вздохнул, и теплая волна захлестнула Жизлен.
Крин отчаянья вырвался у нее, когда она вдруг поняла, что делает. Она пыталась отстраниться, но, несмотря на всю нежность поцелуя, его руки держали ее по-прежнему безжалостно.
— Что случилось, Жизлен, — пробормотал он, — испугались, что вам это может понравиться?
Она смотрела на него, и ужас охватывал ее оттого, что ей хотелось целовать его еще и еще. Это был наркотик, который лишает здравого смысла, ощущения опасности, чести, прошлого и будущего. Только влажная сладость его поцелуя имела сейчас для нее значение.
— Если вы еще раз меня поцелуете, я убью вас, — с негодованием сказала она. Блэкторн покачал головой.
— Придумайте что-нибудь новое, мой ангел. Вы давно собираетесь вспороть мне живот, лишь только представится случай. Так что пока я могу получить удовольствие.
— Изнасиловав связанную женщину?
— Нет, любовь моя. Соблазнив женщину, ко-торая не знает, ненавидит меня или по-прежнему находится во власти юношеской любви, которую так и не смогла преодолеть.
И потом, словно почувствовав, что нанес ей этими словами последний удар, он быстро отпустил ее, но крепко поцеловав напоследок.
Жизлен снова отодвинулась к краю кровати и снова скатилась к нему.
— Я бы не стал этого делать на вашем месте, — задумчиво произнес из темноты его голос. — Если вы все время будете прыгать по мне, я могу пожалеть о первом благородном поступке, который совершил за последние двадцать лет. Жизлен затихла, опасаясь, что он снова дотронется до нее. Ее сердце, ставшее нечувствительным к злу, грубости и даже насилию, было на редкость неравнодушно к нежности. А Николас, судя по всему, уже в этом убедился. Он был умен, и понял, что ему требуется всего лишь постараться быть с ней нежным, и тогда она станет беззащитной. Ей же оставалось лишь удивляться, почему он остановился на полпути.
Возможно, дай-то Господи, он не так уж ее и желает. Может, это просто игра в кошки-мышки. Но она вспомнила о том, как напряженно было ее тело, когда он прижался к ней, и ее сомнения развеялись.
Жизлен захотелось заплакать. Она убеждала себя, что не должна этого делать. Хорошо, что у нее не получается. Если она заплачет, он сразу услышит, и станет ее утешать. А уж она-то знает, к чему приводит жалость.
Она замрет, затаив дыхание, заставит свое сердце не биться так часто. Она не выдаст своего замешательства, волнения, тем более теперь, когда он догадался о причине.
Николас не был сейчас тем красивым юношей, в которого она влюбилась, будучи беззаботной девочкой. Он не был красивым молодым англичанином с лицом ангела, который улыбался ей, брал ее маленькую руку в свою и заглядывал ей в глаза. Того юноши никогда не было. Был негодяй, который издевался над ней, предал, который бросил ее семью, зная о грядущей опасности. Игрок, пьяница, бабник и убийца, он был виноват во всех ее несчастьях и, только убив его, она восстановит справедливость.
Глупое, глупое упорство с ее стороны. Убийство Николаса Блэкторна не вернет ее родителей, не вернет спокойной, беспечной жизни. Не спасет Шарля-Луи от тех невзгод, что уготованы ему судьбой. Не вернет ей всего того, что она утратила. Месть не заполнит пустоты в ее сердце. Она знает и так, что, добившись справедливости, взвалит новую тяжесть на свои слабые плечи. Николас Блэкторн, как он ни плох, не может сравниться с дьяволом во плоти, каким был Жан-Люк Мальвивэ. А тень убитого ею Мальвивэ будет преследовать ее до гробовой доски.
Жизлен услышала рядом с собой негромкий звук, который испугал ее, но, прислушавшись, поняла, что ее враг заснул, забыв о том, что собирался мучить ее всю ночь. Жизлен хотелось лягнуть его, хотелось скатиться с кровати и убежать, пуская связанные ноги, и заставив их прыгать до самой границы Шотландии.
Она убедила себя, что лучше не рисковать. Придется тихо лежать, прижавшись к его разогревшемуся ото сна телу. Жизлен закрыла глаза, сказав себе, что подремлет только минутку. На кровати не было подушки и ей оставалось положить усталую голову только ему на плечо.
Николас зашевелился во сне, когда она головой уткнулась в его шею, устроил ее поудобнее, откинул с лица упавшие волосы. Потом он не вспомнит об этом, говорила она себе, засыпая. Он привык спать со случайными женщинами, и его движения наверняка бессознательны.
И все же, сквозь замутненное сном сознание, Жизлен подумала, что на его губах, когда он касался ее, промелькнула улыбка, и что эта улыбка впервые была непритворной.
Достопочтенный сэр Энтони Уилтон-Грининг был доволен. За два дня пути они одолели большое расстояние, так что завтра должны нагнать Николаса Блэкторна и его предполагаемую жертву.
По дороге им попадались приличные гостиницы, а на почтовых станциях оказывались неплохие лошади. Любезная мисс Биннерстоун спала как сурок, по меньшей мере двадцать четыре часа в сутки. Его лакей, Хиггинс, тоже не был назойлив, и ему не понадобилось тратить много усилий, чтобы Элин почувствовала себя свободно. К концу первого дня она болтала с ним, почти так же непринужденно, как в те времена, когда была забавным ребенком, и нелепая девичья влюбленность не мешала их приятельским отношениям.
Возможно, тогда он должен был вести себя иначе. Ей было около семнадцати, когда она неожиданно начала краснеть, заикаться, и неотрывно смотреть на него, когда, как ей казалось, он этого не замечает. Она уже тогда была очень хорошенькая — с мягкими кудряшками и робкой улыбкой, и он был не прочь откликнуться на это ее обожание, но она была младшей сестрой его лучшего друга, а с подобным не шутят. Любой жест с его стороны был бы воспринят слишком серьезно, а он совсем еще не был готов к семейной жизни. В Лондоне было столько женщин, столько лошадей, столько возможностей. Разумеется, у него была бы сейчас куда более устроенная жизнь, если бы он предоставил Элин Фицуотер то, чего она бессознательно желала. Они бы уже были женаты лет восемь, имели бы по меньшей мере двоих детей, — награда за тяготы супружеской жизни, — и не мчались бы в Шотлан-дию в обществе ее компаньонки и его лакея в самую сырую из всех весен, памятных старожилам. К тому же ему не пришлось бы в одиночестве ночевать в гостиничных номерах, думая о ней, в то время как Элин мирно почивала за стенкой.
Тони не знал, получил ли Кармайкл его короткое письмо, в котором он сдержанно и просто сообщал, что намерен жениться на его сестре, и предоставлял ему самому решать, помещать ли сообщение в «Тайме». Поскольку в последнее время Тони преследовали неудачи, то не исключено, что его приятель тоже пустился вслед за ними, точно так же, как они за Блэкторном.
Господи, ну и морока! Чем ближе они прибли-жались к цели, тем неувереннее он начинал себя чувствовать. Элин обращалась с ним с поистине сестринской непосредственностью, как было в ту пору, когда она еще не стала по нему вздыхать. А как раз сейчас их отношениям совсем не помешала бы романтическая восторженность. У него зародилось подозрение, что она стала воспринимать его как престарелого дядюшку.
Он был всего на десять лет старше ее, черт возьми! Можно сказать только-только достиг зрелости! Если бы они были в Лондоне, она бы смотрела на него совсем по-другому — он считался весьма сто-ящим женихом — с приличным состоянием, без дурных привычек, к тому же отнюдь не лишенный внешней привлекательности. Так что Тони не мог себе взять в толк, как девушка, столь заинтересованная им прежде, теперь могла быть до того равнодушной.
