Буря постепенно шла на убыль. Снова появились участники встречи; они выбирались из палаток и вигвамов, в который раз направляясь к палатке со спиртным. Она миновала кучку мужчин, с жадностью пожирающих тухлое мясо, усеянное личинками червей. Они обжирались мерзкой едой, их тошнило прямо под ноги, но дикая трапеза не прекращалась. Неподалеку маленькая толпа наблюдала за поединком собак, которые с остервенением вцепились друг в друга. Возле костров вновь появились индейские женщины, которые сидели на расстеленных одеялах. Над лагерем курился густой едкий дым, от него нестерпимо щипало глаза. Издали деревья казались какими-то странными букетами, зажатыми в кулаках гиганта. Снова выглянуло солнце и озарило землю. Опять стало жарко, но так продолжалось всего несколько минут, пока светило не скрылось за горами.
Джасинта подошла к краю Лимонадного озера и стала в задумчивости смотреть на водную гладь, посасывая указательный палец и прислушиваясь к громким звукам, доносившимся из лагеря. Эти жуткие звуки странно контрастировали с унылой песенкой какой-то небольшой птички, сидевшей на ветке прямо над головой Джасинты. Птица пела так, словно у нее было обожжено горло. Джасинта нежно посмотрела на птичку. И тут же услышала женский смех.
Она подняла голову, посмотрела вокруг, затем инстинктивно отпрянула назад, чтобы спрятаться за толстым стволом дерева. Там присела на корточки и стала ждать. Это был голос Шерри! Снова слышался веселый, звонкий, переливчатый смех, который Джасинта так любила.
Так вот где они оказались — в одной из скрытых пещер на Ревущей горе. Там укрывались от нее и всех остальных. А она тем временем блуждала по этому жуткому месту в полнейшем одиночестве. «Она мне больше не мать! С этой секунды я отказываюсь от нее. И вообще не исключено, Шерри никогда и не была мне матерью. Откуда мне знать, кто она такая! Ведь о том, что она моя мать, я знаю только с ее… и его слов. По-моему, это очередной его трюк, чтобы как можно изощреннее помучить меня. А Шерри — самозванка! Я знаю, кто она! И ненавижу ее!»
Джасинта продолжала искать их глазами, чувствуя, что ее взгляд подталкивает какая-то неведомая сила. Она медленно осмотрела берег Лимонадного озера, потом стала изучать горный склон. Было не очень удобно сидеть на корточках, вцепившись скрюченными пальцами в помятую траву.
Наверное, они все еще в пещере.
И все же смех доносился откуда-то с очень близкого расстояния.
Вслед за его журчанием раздался голос Шерри, веселый и игривый: «Никогда в жизни не говорила этого!» Тут на склоне горы появилась и сама обладательница голоса. Она медленно поднималась во весь рост, словно из какого-то подземного убежища. Шерри раскинула руки в стороны и сделала глубокий вдох. Потом заложила ладони за голову и улыбнулась безоблачному, чистому небу. Потом сделала какое-то волнующее первозданное, но все же поистине женственное движение, словно пыталась объять беспредельность своего счастья. Вокруг нее струились белые и серые дымки, время от времени скрывая ее от посторонних глаз.
Джасинта, припав к земле, продолжала наблюдать за Шерри.
Мать была не старше тебя, когда умерла. Но она намного лучше тебя разбирается в мужчинах.
Неожиданно дымка рассеялась, и теперь стало видно, что он стоит за спиной у Шерри и, обнимая за талию, нежно ласкает ее живот. Наклонив голову, он поцеловал Шерри в губы. Они постояли несколько секунд, молча глядя друг на друга, и одновременно разразились веселым, радостным смехом.
Даже не успев осознать своих действий, Джасинта вскочила на ноги. Теперь она стояла во весь рост и смотрела на них пристальным укоряющим взглядом. Взгляд ее застыл, в глазах стояли невыносимая мука и ярость… Ее буквально разрывала переполнявшая душу ненависть.
А они начали медленно спускаться по склону. Его рука по-прежнему покоилась на талии Шерри. Они о чем-то тихо переговаривались и постоянно смеялись. Джасинта прекрасно понимала, что смеются над ней. Эти двое были настолько поглощены друг другом, что, наверное, могли бы пройти совсем рядом и не заметить ее. Но когда воркующая пара подошла ближе, Джасинта шагнула прямо на тропинку, загородила ей путь и взглянула в глаза с такой явной враждебностью, словно была каким-то лесным существом, которое бросало вызов незваным гостям.
Шерри тихо вскрикнула от удивления, и улыбка мгновенно исчезла с ее лица. Он поднял глаза, немного помрачнел, но тут же приветливо улыбнулся.
— О Джасинта! Как же ты сильно промокла! — И прищурился, насмешливо оглядывая ее.
Шерри немного пришла в себя и теперь тоже улыбалась, стоя возле него с таким видом, будто нисколько не сомневалась в том, что обладает им. Она сияла после недавних любовных утех, которые произвели на нее необычайное воздействие и заставили ее несравненную красоту проявиться еще сильнее. Ее лицо выглядело расслабленным и нежным, сияющим и беспредельно живым, и это зрелище доставляло Джасинте нестерпимую муку, как сильнейшее и незаслуженное оскорбление. А тело Шерри, мягкое, податливое, сладострастное и незримо пульсирующее от тепла, которое он оставил в ней, это тело, которое Джасинта так раньше любила, теперь вызывало у нее самую жгучую и непреодолимую ненависть.
И тут Джасинта заметила, что держит в правой руке тот самый нож…
Да, конечно, уходя из вигвама, она захватила его с собой, не осознавая, что делает. Несколько секунд все трое стояли неподвижно в полном молчании. Джасинта почувствовала, как в ее венах взыграла какая-то неведомая ей доселе первобытная энергия. Стало заметно, с какой силой бьется сердце. Его удары сотрясали все тело. Она дрожала от потрясения, внезапно ощутив непреодолимый, уже не поддающийся разуму порыв к действию. И, полная ярости и гнева, двинулась на них, намереваясь уничтожить обоих. В эти секунды не было сомнений, что силы ее ненависти вполне достаточно для совершения жестокого возмездия.
Как только она двинулась с места, он тут же шагнул в ее сторону. Шерри шла рядом.
Медленно сокращалось разделяющее их расстояние. Шаг за шагом, шаг за шагом они двигались навстречу друг другу. Выражение лица Шерри изменилось. Сияющая беспечность и беспредельное счастье сначала сменились любопытством и удивлением, затем — печалью и сожалением. Когда расстояние между ними предельно сократилось, Шерри машинально протянула руки вперед и открыла рот, чтобы что-то сказать.
Именно сочувственное выражение на лице Шерри заставило Джасинту издать тихий стон, исходящий из самых глубин ее естества, и побежать… Она бежала навстречу Шерри легко, будто летела, бежала, чуть пригнувшись; ее глаза сверкали от ярости. Рука с ножом скрывалась за спиной. Буквально на мгновение Джасинта выбросила руку, сжимающую оружие, и снова завела ее за спину. Шерри дико закричала, а Джасинта снова выставила нож, начав размахивать им из стороны в сторону, мысленно представляя, как кромсаются под металлом лицо и горло Шерри…
Это зрелище преследовало ее какие-то доли секунды. Ей страстно не хотелось расставаться с ним… Она закрыла глаза и тут же почувствовала сильнейший удар в щеку. Нож вылетел у нее из пальцев, словно птичка колибри.
А Шерри повернулась к нему и замолотила кулачками по его могучей груди. Ее глаза наполнились слезами ярости.
— О, как же я ненавижу и презираю тебя! Ты ведь знал, как она переживает! И снова причинил ей боль!
Он лишь с отвращением посмотрел на нее и отрицательно покачал головой.
Встав на колени, Шерри начала гладить Джасинту по голове, спине и груди, ласково приговаривая:
— О, дорогая… Дорогая моя Джасинта, ну поговори же со мной! Скажи хоть словечко… Ну хоть одно слово! Да, это не он причинил тебе боль, не он. Это я во всем виновата, это моя вина, прости меня. О, прости меня! Джасинта, прости меня, пожалуйста!
Джасинта лежала на земле с закрытыми глазами. Ненависть куда-то испарилась. Сильно болела челюсть, ныли плечи, кости, шея. По лицу потоком струились слезы. Она подумала только: с какой это стати Шерри так убивается?
