Шерри с Джасинтой постояли в нерешительности всего несколько секунд и последовали за ним. Приподняв длинные юбки, они пробирались по грязи, стараясь идти как можно быстрее, словно намеревались догнать его, пока он еще не достиг толпы. Они шли следом за ним, стараясь держаться как можно ближе к нему. Толпа расступалась под напором его могучего туловища и плеч. Все с готовностью отскакивали в сторону, давая им пройти. Так они втроем без помех достигли оконечности внутреннего круга.
Здесь прямо на земле лежали мужчина и женщина, причем женщина была снизу. Эта пара напоминала один огромный работающий пресс.
От такого зрелища у Джасинты отвисла челюсть и глаза вылезли на лоб. Она буквально остолбенела, будто кто-то со всего маху ударил ее по голове, сделав совершенно нечувствительной, а потом внес в темную комнату и сразу же зажег нестерпимо яркий свет, чтобы все увиденное стало особенно рельефным. После пережитого потрясения Джасинта как-то перестала осознавать, что вокруг нее собралось множество людей. Голоса, шум, грохот, треск, которые окружали ее до этого, куда-то исчезали, превращаясь в тихий монотонный гул. Словно где-то очень далеко слышались раскаты грома. Она была совершенно убита происходящим, хотя старалась найти ему какое-нибудь объяснение, и медленно двигалась, глядя себе под ноги. Кто-то сильно толкнул ее в спину. Но она почти ничего не почувствовала. Стояла и широко открытыми глазами наблюдала за сценой, открывающейся ее взору; чувствовала жар на лице и в горле, а сердце билось, как копыта у коня, пущенного в галоп. Дыхание ее участилось. Вдруг она застонала и закрыла лицо ладонями, а когда открыла его вновь, то увидела, как мужчина, тупо глядя на толпу, стоя, застегивал ремень, а женщина сидела на земле, поникнув головой, словно ожидала, что сейчас ее начнут бить.
Джасинта сильно тряхнула головой, чтобы прийти в себя, и посмотрела по сторонам, отыскивая своих спутников. Но никого рядом с ней не было.
— Шерри! — позвала она.
Стоя на цыпочках и напряженно глядя во все стороны, Джасинта вытягивала шею и непрерывно звала мать. С каждым разом ее голос становился все более жалобным и одиноким.
— Шерри! Шерри!
Толпа раздвинулась, и Джасинта остро осознала, что происходит вокруг; почувствовала зловоние, исходящее от пропотевших мужских рубашек, кислый запах перегара, доносящийся из их ртов; было видно, как их жадные, похотливые взоры буквально пронзают ее насквозь… Еще сильнее напуганная веселыми смешками разряженных женщин, она поднырнула под чью-то руку и побежала. Солнце уже заходило за горизонт, скрываясь за перистыми розовыми облаками. Заметно похолодало, и Джасинта застегнула платье на все пуговицы. Ведь скоро совсем стемнеет.
Толпа распалась на отдельные небольшие группки, которые бесцельно, как и прежде, блуждали в разных направлениях. Со всех сторон Джасинту окружали мужчины и женщины, участники странной встречи. Никому не было до нее никакого дела. Она замедлила бег, перейдя на быстрый шаг и не забывая искать взглядом его и Шерри. Но их нигде не было видно. Они исчезли, оставили ее, словно бесплотные призраки, растворившиеся прямо в воздухе.
— Шерри! — жалобно прокричала она еще раз, потом внезапно остановилась, сложила руки рупором, и крикнула что есть мочи: — Шерри!
Да, именно теперь, когда она осталась в полном одиночестве, совершенно беспомощная и ошарашенная омерзительной сценой, происходившей прямо у нее под носом, они вероломно бросили ее, предоставив самой себе… Да, они насмеялись над ней и, взявшись за руки, стремительно умчались в какое-то тихое уютное уединенное местечко, где смогут наслаждаться друг другом, поскольку бесстыдная сцена, представшая всеобщему обозрению, побудила их совершить нечто подобное.
«Это мне в наказание. Иного я и не заслужила. Мне не следовало бы вообще смотреть на такое безобразие! Как я могла?..»
— Нет! — жалобно вскрикнула Джасинта, почувствовав на щеке каплю дождя. Она развела пошире руки и ощутила дождевые капли на ладонях. — Нет! Не надо!
Небо потемнело в одну секунду. Раздался гром, глухой и зловещий. И тут же лагерь пропал из поля зрения, застилаемый сплошной пеленой проливного дождя.
Совершенно пьяные индейцы и трапперы, смеясь и громко крича, подняли лица кверху и раскрыли рты, а когда промокли до нитки, начали соскребать грязь со своих всклокоченных бород, растирать руки и плечи, стоя по щиколотку в тут же образовавшейся жиже. Джасинта забежала в вигвам, за ней последовали несколько мужчин и женщин из отеля. Внутри уже находились несколько индейцев, а светские леди и джентльмены нервозно столпились у входа в дурно пахнущее жилище.
Тут до Джасинты донеслись чьи-то слова:
— Как вы полагаете, с кем он сейчас?
Все заговорили разом:
— Я видел его всего несколько минут назад, когда мы все наблюдали за этой парочкой.
— Куда же он девался? Куда мог пойти?
— О, у него здесь много потайных местечек…
— У него-то гордости побольше, чем у кобеля, поскольку он не будет «общаться» с женщиной на виду у всех.
— Ух, ну и воняет же здесь! Я бы с большим удовольствием промокла до нитки.
— А что случилось с вами?.. Вы такая мрачная!
Последние слова явно адресовались Джасинте. Краем глаза она зло глянула на обратившегося к ней мужчину. Ее лицо и волосы были мокрыми, платье во многих местах разорвано. Действительно, она больше не выглядела светской дамой викторианской эпохи, напоминая нимфу, переодевшуюся для маскарада и по дороге упавшую в пруд… А может, нимфа решила добраться до празднества вплавь и только что возникла из воды.
Она еще раз пристально посмотрела на случайного соседа, презрительно передернула плечом и резко отвернулась.
Буря резвилась вовсю, и все безумнее становились ужимки пьяных трапперов и индейцев, резвящихся снаружи под проливным дождем. Несмотря на то что многие попрятались в вигвамах и палатках, шум над лагерем стоял сильнее прежнего. Похоже, стихия еще больше возбудила этих разошедшихся людей, наделив всех откровенной похотью.
Мужчина, стоявший рядом с Джасинтой, намеренно прижимался к ней своим телом. Она едва не задыхалась от презрения и гнева, ее пальцы невольно сомкнулись на рукоятке огромного ножа, торчавшего из ствола дерева, растущего совсем рядом с вигвамом. Видно, кто-то спьяну вонзил туда нож да позабыл вытащить обратно. Джасинта даже не повернулась к нахалу, но почувствовала, как он тут же отстранился от нее.
Буря продолжалась. Дождь неистовствовал повсеместно, сопровождаемый оглушительными ударами грома и завыванием ветра. Но, несмотря на то что гром был оглушительнее, чем в прошлый раз, что-то насмешливое и дразнящее слышалось в этих разрядах. Словно гром потешался над Джасинтой.
За ее спиной стало несравненно тише, и Джасинта с ужасом подумала, что все присутствующие занимаются тем же, что та парочка на лужайке. Она медленно выбралась наружу и двинулась вперед, с трудом пробираясь через лужи и грязь, доходившую ей до щиколоток. Подол платья почернел от жидкого отвратительного месива, а волосы насквозь промокли. Она понимала, что выглядит сейчас безобразно, но внезапно ей страстно захотелось выглядеть еще безобразнее… Безобразнее и развратнее всех остальных. Чтобы все, кто увидит ее, приходили в ужас от ее дикого вида. Собаки с надрывным лаем набрасывались на подол платья, вцепляясь в него зубами и пытаясь ухватить ее за ноги. Ей показалось, что во всех вигвамах началось какое-то бешеное движение.
«Я совершенно одна, — грустно подумала она. — Не только теперь, потому что останусь в одиночестве навечно. Мне не найти покоя, впереди меня не ждет ничего, кроме несчастья. И я покорно приму его и буду близка с ним, как с любовником, буду поглощать его и упиваться им, как те дикие люди поглощали куски сырого мяса». Все, что окружало ее, теперь не казалось ей страшным и пугающим, напротив, оно явилось своеобразным отражением ее чувств. Теперь, увидев свои чувства как бы со стороны и признав и осознав их господство над собой, она проходила мимо бурлящего человеческого скопища совершенно равнодушно, воспринимая происходящее как само собой разумеющееся.
