Она снова скользнула в пеньюар и вернулась в комнату, обнаружив Шерри сидящей в том же самом кресле. На этот раз Шерри с любовью и явным удовлетворением разглядывала свое отражение в маленьком зеркальце, сделанном в форме опахала, медленно и грациозно поводя головой из стороны в сторону. Сейчас мать напоминала Джасинте маленького счастливого ребенка, наслаждающегося своей любимой игрушкой. На ее лице отчетливо читалось кокетливое одобрение собственной неотразимости. Да, это была радость красивой женщины, знающей, что она красива. И Джасинта находила подобное чувство вполне естественным. «Что еще надо, — подумала она, — если жизнью тебе даровано такое».

— Какая ты красивая сегодня, — проговорила Джасинта с порога ванной, проговорила с некоторой долей робости и в то же время лукавства, словно маленькая девочка, подарившая комплимент старшей сестре.

До чего же невероятно все складывается! Ведь им постоянно приходится думать о том, что они — мать и дочь!

— Благодарю тебя, дорогая, — весело и легко отозвалась Шерри и улыбнулась Джасинте, которая, к своему облегчению, на этот раз увидела, что в улыбке Шерри не осталось и намека на ту странную загадочность, которая ощущалась раньше. — Я приказала приготовить для нас с тобой ленч. Моя служанка сейчас его принесет. А потом мы подыщем для нашего пикника лес или луг… Кстати, мы можем, если хочешь, нарвать цветов. Тут есть такие восхитительные цветочные места! Можно собрать целый гербарий!

Джасинта тут же бросилась одеваться, натягивая на себя множество нижних юбок и кружевной корсет из китового уса, застегивая бесчисленные крючки и вкалывая, наверное, сотни булавок.

Одеваясь, она с восхищением думала о том, что Шерри — после двадцати лет пребывания в этом месте, лицом к лицу с вечностью — умудрилась остаться такой же счастливой, восторженной и веселой. Как тут было не испытать чувства, близкого к благоговению, одновременно с этим переживая понятное недовольство собой.

Ей надо попытаться вести себя так же беззаботно и весело, как Шерри. Самое страшное, если мать почувствует ее опасения и тревоги, а мрачные предзнаменования подействуют на них обеих. Этого нельзя допустить ни в коем случае. И Джасинта решила вести себя как ни в чем не бывало… Пусть приступы мрачной меланхолии, темными тучами наплывающие на нее по какой-то необъяснимой причине, постепенно улетят прочь, развеются, как этот утренний туман. Раньше задумчивое выражение лица придавало некую загадочность ее облику, во всяком случае, так считали все ее знакомые. Но здесь она не может позволить себе роскошь ходить с меланхоличным видом, потому что причины, способные вызвать тяжелые раздумья, вполне реальны и поистине ужасны. И, демонстрируя свои огорчения, легко причинить боль Шерри.

Тем временем Шерри весело рассказывала о местах, где растет много красивых цветов и где можно собрать великолепный гербарий, Джасинта тут же с охотой поддержала мать.

— О да, конечно! Я так люблю собирать цветы! — вскричала она с жаром. — Папа часто рассказывал, как любила заниматься этим ты, и я пошла по твоим стопам. Правда, я изучала ботанику, причем очень серьезно, уверяю тебя, — добавила Джасинта, сделав при этом комическую гримаску.

Обе рассмеялись, Шерри помогла Джасинте зашнуровать корсет, а потом оправила на ее затылке нежные завиточки. Когда она закончила, Джасинта почувствовала к ней ту же бесконечную любовь, которую испытывала прежде. Она заключила мать в объятия.

— О, спасибо тебе! Спасибо, что ты не испытываешь ко мне ненависти! — восклицала она.

— Тссс! — прошептала Шерри. — Не будем больше говорить об этом! Нам нельзя говорить об этом! — добавила она, мягко подчеркнув слово «нельзя».

Джасинта стояла и смотрела на нее, уголки ее рта были грустно опущены.

— Какая ты все-таки прелесть! Если бы ты была со мной все годы, когда я росла!..

— Если бы это было так, мы не были бы сейчас вместе, не так ли? — произнесла Шерри, стараясь выглядеть как можно веселее.

— Да, это так, — вздохнула Джасинта.

— По крайней мере, — добавила Шерри, — мы не были бы вместе в одном и том же возрасте.

Джасинта зарделась, услышав это деликатное напоминание о ее предательстве. Однако спустя несколько секунд поборола свою застенчивость и посмотрела Шерри прямо в глаза, внимательно и преданно.

— Обещаю, это больше не повторится.

Шерри покачала головой и отвернулась, глядя куда-то в пустоту.

— Не обещай впустую. Здесь обещания ничего не значат. Особенно… если нами начинают овладевать сильные чувства. Да ты и не знаешь его пока. Совсем не знаешь… — с грустной улыбкой добавила она.

— Не знаю!.. — воскликнула изумленная Джасинта, Шерри говорит это после всего, что произошло! — Я знаю его лучше, чем когда бы то ни было.

— Джасинта, ну пожалуйста, — мягко проговорила Шерри. — Умоляю тебя, давай поговорим о чем-нибудь другом. Ведь у нас всего одна опасная тема. Так почему бы нам не избегать ее? — И она грациозно приподняла руки ладонями вверх.

Продолжая одеваться, Джасинта молча кивнула. И снова они заговорили весело и легко, касаясь различных безобидных тем, интересующих только женщин.

— Слава Богу, тот, кто укладывал мои вещи для этого путешествия, не забыл о подушечках для булавок, хотя, к превеликому сожалению, эта добрая душа не позаботилась о моих любимых фотографиях.

— Неужели тебе хотелось бы иметь фотографии тех, кто по-прежнему жив? О дорогая, какие восхитительные серьги! Можно, я рассмотрю их получше?

— Мне их подарил Мартин на мой последний день рождения. Я люблю фиалки, и у меня очень много драгоценностей, сделанных в виде любимого цветка. Дуглас всегда сожалел, что не имеет права делать мне подарки.

Сейчас на Джасинте было очень красивое пышное платье с корсажем, плотно облегающим талию. Пурпурная юбка, чуть приподнятая с одного боку и присобранная заколкой из фиалок, падала изящными складками. Шляпку тоже украшали фиалки, а лицо закрывала прозрачная светло-голубая вуаль. Дополняли наряд лайковые перчатки, доходящие до локтей, вышитая бисером элегантная сумочка и зонтик от солнца.

Теперь они были окончательно готовы отправиться на пикник.

Служанка Шерри принесла корзинку с ленчем, и, хотя ноша была легкой, понесли ее вдвоем.

— Дверь будем запирать? — спросила Джасинта.

— Здесь никто не запирает двери, — улыбнулась Шерри. — Полагаю, это вовсе не нужно. К тому же, если что-нибудь все-таки украдут, то потерю очень просто возместить. Некоторые буквально часами ходят, покупая себе новые вещи. — Шерри рассмеялась. — Занятие любовью постепенно утомляет всех, но почему-то никто и никогда не отказывается от покупок.

Джасинта тоже рассмеялась, но внезапно вздрогнула.

— Неужели это правда? Какой ужас! — воскликнула она.

Шерри быстро глянула на нее, и они двинулись к вестибюлю, совершенно не думая о вчерашнем вечере и шагая легко и энергично, как и положено молодым женщинам.

— Ну, что ты, занятие как занятие. Ведь здесь совершенно нечего делать. Вот сюда… не пропусти этот поворот. Там, рядом с вестибюлем, есть еще одна дверь, поэтому нам вовсе не нужно проходить через холл.

— Но надо же найти себе какое-нибудь занятие! Как же иначе?

— Разумеется, ты можешь заниматься чем угодно. Здесь нет ни правил, ни установлений.

— Вообще-то это весьма удобно… даже тактично по отношению к нам, если так можно выразиться.

— Да, это может показаться удобным или… тактичным. Год или два. Но в конце концов ты придешь к выводу: если ничего не надо делать, то тебе ничего и не нужно. И постепенно у тебя пропадают потребности. — Шерри свернула в какой-то коридор и остановилась перед тяжелой резной дверью. — Понимаешь, трудно даже представить, насколько мы зависим от своих обязанностей.

Обе почти одновременно открыли дверь и очутились перед домом. День был настолько великолепен, что Шерри с Джасинтой невольно остановились и прищурили глаза, чтобы привыкнуть к яркой синеве неба. Так и стояли какое-то время, улыбаясь и держа над головами зонтики от солнца. Потом немного отошли от двери, и перед ними открылось удивительной красоты зрелище.