— До этого еще будет Рождество, папа, — напомнила Энни. — Я и к нему успею. Если, конечно, мне не придется вышивать полный текст джойсовского «Улисса».

— Джойса я не люблю, — усмехнулся Уин. — Он не в моем вкусе. Слишком беспорядочен в выражении чувств.

— Что ж, тогда напиши для меня текст молитвы, а я займусь вышивкой сразу же, как только вернусь в Бостон.

Уин покачал головой:

— Нет, милая моя. Мне бы хотелось, чтобы ты заучила ее наизусть. Тогда твое собственное сердце будет нашептывать тебе эту молитву.

Энни вспомнила, насколько странными показались ей слова отца. Но она, как всегда, безропотно согласилась:

— Хорошо, я готова. И Уин заговорил:

— «Да раскинется перед твоими стопами дорога, да наполнит твои паруса попутный ветер, да оросит дождь твои поля… и да примешь ты смерть свою в Ирландии».

Энни заморгала.

— И это твоя любимая молитва?

— Повтори ее, Энни, — настойчиво попросил Уин.

Энни послушно повторила, потом еще раз, пока не заучила молитву слово в слово, благо, она оказалась очень короткой. И вот сейчас она прочитала ее Джеймсу Маккинли, который внимательно смотрел на нее немигающими глазами.

— Тут какая-то ошибка, — произнес он, когда Энни закончила, и закурил толстую сигарету без фильтра. — Ты смешала тексты из двух молитв.

— Это не я, — пожала плечами Энни. — Уин так продиктовал мне. И именно этот текст я намеревалась вышить. Я даже успела начать его, когда… это случилось.

— Да, Энни, ты всегда из кожи вон лезла, чтобы угодить старику, — насмешливо произнес Джеймс. — Чего бы ты только ради него не сделала! Наверное, ему стоило бы попытаться завербовать тебя.

— Не вижу ничего зазорного в том, чтобы слушаться собственных родителей, — обиженно ответила Энни.

— Пожалуй, — согласился Джеймс. — Но только до определенного возраста. Не будем об этом спорить, Энни. Уин поработил тебя. Ты принадлежала ему со всеми потрохами. Он вылепил тебя собственными руками, и ты ему слепо подчинялась. Носила одежду по его выбору, всегда поступала и даже думала так, как он от тебя требовал. Должно быть, тебе кажется странным лишь в двадцать семь лет обрести себя заново.

— Черт бы вас всех побрал… — прошептала Энни, и Джеймс, разжав пальцы, выпустил ее запястье. Глаза его были задумчивы.

— «Да раскинется перед твоими стопами дорога», — повторил он. — Сентиментальная чушь.

Зачем, по-твоему, Уину могла понадобиться подобная дребедень?

— Уин не стал бы врать мне! — запальчиво воскликнула Энни.

— Господи, да он только и делал, что врал тебе, — сказал Джеймс. — Кстати, в подлиннике текст звучит по-другому: «Да наполнит твои паруса попутный ветер. Да воссияет над тобою солнце». Эти слова можно встретить на глиняных дощечках с глазурью в любом туристическом центре. Но откуда взялось остальное? Про Ирландию, например.

— Может, он нарочно отправил вас сюда? — предположила Энни. — Умирать…

Выпустив изо рта облачко сизоватого дыма, Джеймс напомнил:

— Уин отправил сюда не только меня, Энни, но и тебя. — Загасив окурок, он встал и бросил на стол горстку ирландских монет.

— Все, уходим отсюда!

— Я бы выпила еще чашку кофе… — пробормотала Энни.

На самом деле кофе ей вовсе не хотелось. Впрочем, она и сама не знала, чего хотела. Впервые за все это время ей стало по-настоящему страшно.

— К чертям собачьим кофе! — взорвался Джеймс и буквально силой выволок Энни на улицу. Там заметно похолодало, а капли дождя превратились в крохотные льдинки, которые то и дело жалили лоб и щеки Энни, словно разгневанные пчелы. Энни зябко поежилась — даже толстый шерстяной свитер, который дал ей Джеймс, не защищал от непривычной стужи.

— Куда мы идем? — спросила она.

— «И да примешь ты смерть свою в Ирландии», — повторил Джеймс с горечью в голосе. — Уин знал, что рано или поздно ты обратишься за помощью ко мне. И он знал, что я буду задавать тебе вопросы. Я слишком долго колебался, поскольку не мог поверить, что Уин рискнет использовать тебя в своих целях. Хотя мог бы и сразу догадаться, что Уин ни перед чем не остановится…

— Господи, да что вы такое несете?! — возмутилась Энни.

Внезапно Джеймс затолкнул Энни в подъезд какого-то пустующего дома и прижал к стене. Заслоняя ее от стужи и непогоды, он высился над ней, огромный и угрожающий, и Энни почувствовала, что предпочла бы сейчас снова оказаться на улице.

— Уин прекрасно понимал, что рано или поздно ты мне все это расскажешь. Он слишком хорошо изучил нас обоих. И он рассчитал, что настанет время, когда мы неизбежно приедем в Ирландию.

— Но почему, черт возьми, так важна эта нелепая картинка? — резко спросила Энни.

— Я пока не могу тебе ответить, Энни. Разгадка тайны — в самой этой репродукции. В ней ключ ко всему. К убийству твоего отца, к тем людям, которые его предали и заняли его место, которые продолжают вести грязную игру его же картами. Найдя картину, мы узнаем и многое другое. Например, кто пытается убить меня и кто наверняка захочет избавиться от тебя, если мы не опередим их.

— Вы просто бредите, Джеймс… — неуверенно пробормотала Энни, но в душе ее шевельнулось недоброе предчувствие.

Нет, уж лучше пропасть в ирландском захолустье в компании со свихнувшимся убийцей, чем узнать невыносимо горькую правду про собственного отца!

— «И да примешь ты смерть свою в Ирландии», — снова продекламировал Джеймс. Затем, немного помолчав, мрачно усмехнулся:

— А ведь со мной это уже однажды случилось, Энни. Я принял свою смерть именно в Ирландии. Я, черт побери, сдох в ирландской тюрьме двадцать два года назад! А теперь Уин снова посылает меня туда, в это проклятое место, чтобы напоследок еще разок сыграть со мной в свою дьявольскую игру. Более того, он и тобой готов пожертвовать!

Энни не на шутку перепугалась и не столько слов его, сколько самого Джеймса. Энни боялась его безумных глаз, его животной страсти, его слепой ярости. Ей отчаянно хотелось вжаться в обшарпанную стену за спиной и бросить ему в лицо какие-то гневные слова, отрицая все ужасные обвинения, произнесенные со столь непривычным ирландским акцентом.

Но Энни сумела перебороть себя. Подняв руки, она мягко взяла лицо Джеймса в ладони и спросила:

— И куда же он нас посылает? Лицо Джеймса внезапно смягчилось, гневный блеск в его глазах потух.

— Назад, в Хайроудскую тюрьму, Энни. В наши дни от нее, правда, немного уцелело — в восьмидесятые годы по соображениям безопасности тюрьму закрыли, но боевики из Ирландской освободительной армии все равно ее взорвали. Посчитались за старое… — Немного помолчав, он продолжил:

— Что ж, Энни, теперь понятно, зачем он летал в Ирландию. Чтобы спрятать эту репродукцию в старой тюрьме.

— Но зачем? — недоумевала Энни. — К чему такие сложности? Почему нельзя было оставить ее на прежнем месте? Не послать мне или хотя бы Мартину не отдать?

— Потому что твой отец слишком хорошо меня знал. Как облупленного. И он прекрасно понимал, что никакая сила на свете не заставила бы меня вернуться в это проклятое место. Туда, где я едва не сгнил заживо и где меня похоронили. И сейчас, глядя на нас из ада, он смеется надо мной.

— Может быть, — вздохнула Энни. — Но ведь вы сейчас не одни: с вами я. Значит, отец хотел, чтобы я тоже обо всем узнала… Кстати, а далеко отсюда эта тюрьма?

Джеймс кивнул в сторону возвышающейся над городом горы.

— Да вон она, — сказал он.

Каменные руины четко вырисовывались на фоне небосклона. Когда Энни впервые заметила их, она решила, что это развалины старинного замка. Но сейчас зубчатые стены приобрели для нее новый, зловещий смысл.

— Так пойдемте! — решительно произнесла она. — Чего мы ждем?

— Ночи, — ответил Джеймс. Затем он прислонился лбом к двери и тяжело вздохнул. — Я отправлюсь туда после захода солнца. Не хочу, чтобы за мной увязались преследователи, а в темноте мне будет легче от них избавиться.

— Но и сбиться с пути легче, — возразила Энни.