Литмир - Электронная Библиотека

Антонио Ибаньес доволен. Несколько дней назад он получил известие о том, что Педроса ездил в Мадрид, дабы в очередной раз опротестовать решение суда, и что в конце концов в престольном граде ему сообщили, чтобы он «считал сей город и его окрестности тюрьмой и не пытался покинуть их», так что для того, чтобы покинуть столицу, ему снова пришлось рыть землю носом. Педроса вернулся поверженным. Но это еще не все. Не так давно Ибаньесу сообщили, и это стало поводом для новой, еще большей радости, что Педроса и Николас Пардо, который тоже был в свое время задержан по причине участия в мятеже в качестве подстрекателя и отправлен в Корунью с большим треском и при стечении огромного числа любопытных и который сопровождал Педросу в его последней неудачной столичной авантюре, — так вот они оба, дуэтом, обратились с просьбой о прощении, каясь с Библией в руках и говоря, что «природные и Божественные законы настоятельно требуют сего, имея в качестве наилучшего примера призыв Бога к праотцу нашему Адаму, дабы вменить ему в вину грех, совершенный им прежде, нежели было наложено наказание». Лучше бы они этого не делали. Приведенные аргументы помогли им получить освобождение от наказания за то, что они пытались опротестовать приговор, но для этого им пришлось заручиться далеко не бескорыстным благоволением Антонио Ибаньеса, что позволило ему нанести им еще одно оскорбление, вновь унизить их, высказавшись в пользу прощения, которое и было им даровано по просьбе судей; при этом его единственное желание состояло в том, чтобы вернуть свои деньги и поддерживать в рабочем состоянии Саргаделос. Они приняли все как есть, дабы обрести утраченную свободу. Все, кроме примирения с ненавистным господином с жестким взглядом и высокомерным выражением лица, которому они всегда будут по-прежнему желать смерти.

Хозяин Саргаделоса решает забыть то, что сегодня он считает мелочами, всю эту ненависть, которую он в конце концов победит или подавит, он сам еще не знает как, и войти в кабинет. Мануэль Фрейре Кастрильон, изучавший некогда теологию в Компостеле, где он был членом муниципального совета и секретарем Экономического общества друзей страны, которое он сам же и основал, встает со своего места и приветствует его с особой любезностью, как того, по его пониманию, требует высокое положение Ибаньеса.

— Добрый день, господин депутат от Мондоньедо! — сердечно приветствует его господин Саргаделоса. — Как я благодарен вам за визит! — церемонно заключает Антонио Ибаньес в полном соответствии со своей ролью хозяина дворца, столь отличной от той, какую ему приходилось играть в детстве в родном доме в Феррейреле, где, впрочем, он воспринял от отца аристократическую манеру поведения.

— Дон Антонио! — торжественно вторит ему депутат. — Следуя из Вивейро, я не устоял перед искушением заехать, чтобы приветствовать вас.

Ибаньес предлагает ему сесть. Он знает, что депутат приехал поговорить о чем-то важном. Старый просветитель, раскаявшийся в своих интеллектуальных авантюрах из-за страха, внушенного ему Французской революцией, спокойно и важно подчиняется ему. Они давно знакомы друг с другом. Фрейре родственник одного из зятьев Ибаньеса, и ему хорошо известно об авторитете и власти, которыми пользуется при дворе тот, кому вскоре суждено стать маркизом Саргаделосом. Поэтому он угадывает в нем родственную душу, которая, всячески поддерживая Просвещение и его теории, тем не менее чтит христианскую веру и власть монарха. Ибаньес это знает, но ему также известно, что Фрейре сейчас ведет себя с пылом новообращенного, стремясь всячески отрицать то, что он считает ошибками прошлого, и утверждать недавно обретенную новую веру. Поэтому он спрашивает его:

— Как движется написание вашего труда, дон Мануэль?

Фрейре Кастрильон благодарно улыбается, исполненный самодовольства. Он занят написанием Аргументированного словаря, учебного пособия для разумения некоторых писателей, по ошибке родившихся в Испании, в котором уже со своих теперешних традиционалистских позиций нападает на сторонников иностранных веяний. Он был просветителем и, по сути, сейчас и должен был бы им оставаться, если просветительство есть следствие не только накопления знаний, но также и действий. Но он отказался от идей Просвещения и превратился в традиционалиста из страха утратить привилегии, принадлежавшие ему от рождения. Антонио абсолютно не доверяет ему.

— О, все очень хорошо, очень хорошо. Большое спасибо, дон Антонио. Я только вот не знаю, следует ли вводить главу о цели Королевского декрета от шестнадцатого октября тысяча семьсот шестьдесят пятого года, в результате которого Севилья потеряла свое положение единственного порта в торговле с Америкой, разделив его с Сантандером[112], Хихоном[113], Коруньей, Малагой[114], Картахеной и Барселоной, так что иностранная зараза может теперь проникать через все эти порты. Дела покойного монарха; единственное его важное деяние — это изгнание иезуитов, — говорит он кислым тоном, претендующим на ироничность, но это ему плохо удается.

Ибаньес слушает его и молча покачивает головой. Покачивания эти несколько двусмысленны и могут быть интерпретированы и как знак одобрения, и как вопрос, но также и в качестве выражения самых различных и весьма тонких нюансов. Именно так и воспринимает это новообращенный. Поэтому он делает передышку и начинает перескакивать с одной темы на другую. Иезуиты и торговля с Вест-Индиями. Новое распределение исключительного права на торговлю. Каким образом ныне установленный порядок принял такие формы, что теперь вся страна перевернута вверх дном, население голодает и пожертвования необходимы, как никогда, ибо благотворительность, помимо того что помогает тому, кто лишен хлеба, служит еще на благо того, кто ее осуществляет, ибо последний получает отпущение грехов, — завершает Фрейре с видом лицемерного святоши.

— «Кто окажет поддержку хоть одному обделенному, поддержит и Меня»[115], сказал Иисус Назарянин. Для вас, дон Антонио, разумеется, не является тайной озабоченность нашего всеми нами любимого архиепископа по поводу массы народу, что бродит по стране в поисках подаяния, и та работа, которую испокон веку осуществляла Церковь, помогая им через монастыри и приходы…

Ибаньес не проявляет беспокойства, он знает, что Фрейре пришел призвать его к примирению с врагами; но в уме Антонио начинает быстро прикидывать процент, который он получит от ренты девятой доли десятины провинции Луго, что он взял в аренду два года назад, воспользовавшись привилегией, которую Папа Пий пожаловал королю Испании. Фрейре начал с этого, и Ибаньес принимает его игру. Фрейре выполняет двойную миссию, и после стольких лет ведения торговых сделок Ибаньесу прекрасно известно, что призыв к примирению будет продан за определенную цену. Церковь просит об одолжении, но требует его оплаты, ибо всегда следует платить за одолжение, которое оказываешь могущественной стороне.

Антонио Ибаньес улыбается. Фрейре пришел продать ему милость, позволявшую Ибаньесу сделать милость Святой матери Церкви, придя к согласию с ее служителями, поднявшими мятеж, за что он сочтет себя столь благодарным, что с радостью предложит испрошенную плату, дабы иметь возможность следовать привычной стезей, пользуясь определенной неприкосновенностью, ибо он хорошо знает, что обычай — это закон, и он устанавливает выплату десятин и повинностей в пользу Церкви, равно как и других взносов, которые он также намерен платить, даже в обмен на поддержку обычаев, против которых он выступает всей своей промышленной практикой, и, быть может, даже для того, чтобы он по-прежнему мог продолжать эту борьбу, следуя старому доброму совету брата Венансио Вальдеса-и-Ломбардеро, указывавшего ему на целесообразность материально поддерживать интересы Церкви, дабы в необходимой ситуации суметь держаться в стороне от нее. Заплатить-то он заплатит, но в глубине своего существа, как и его учитель, будет убежден в том, что, если бы все работали так, как работает он, страна была бы другой и что если бы богатые люди вкладывали свои деньги в создание богатства, то совсем другой, гораздо более достойной была бы страна и совсем иным было бы положение простых людей. Поэтому он заставит высоко оценить свое решение, вынудив дона Мануэля Фрейре Кастрильона хорошенько потрудиться, чтобы заработать свой хлеб, дойти до изнеможения, повторяя свои доводы, чтобы добиться своей цели, так что он расценит все это как свою личную победу, достигнутую с таким трудом, что ему это запомнится на всю оставшуюся жизнь.

вернуться

112

Сантандер — главный город Кантабрии.

вернуться

113

Хихон — портовый город в Астурии.

вернуться

114

Малага — город в Андалусии, на побережье Средиземного моря.

вернуться

115

…поддержит и Меня… — см. Деяния святых апостолов, гл. 20.

78
{"b":"262734","o":1}