Я подумал, не пригласить ли Мелани завтра вечером в кино, – что и говорить, идея не слишком оригинальная для хозяина кинотеатра. В нерешительности я сунул руки в карманы, словно мог нащупать там нужную мне великолепную фразу.

Мелани зябко повела плечами:

– Ну ладно… Мне туда. – Она махнула рукой в сторону бульвара Сен-Жермен. – А вам?

Дом, где я жил, находился буквально в двух шагах от «Ла Палетт», на улице Юниверсите, то есть мне было в противоположную сторону, но разве это что-нибудь значило?

– Мне тоже туда, – соврал я и увидел, что Мелани обрадованно улыбнулась. – Гм… да, э-э… мне, гм, тоже в ту сторону. Значит, если вы не против, я немного провожу вас.

Она не была против. Она взяла меня под руку, и мы не спеша пошли по улице Сены к бульвару Сен-Жермен, на котором даже в этот поздний ночной час царило оживление; мы миновали киоск, что приютился возле маленького садика у старой церкви Сен-Жермен-де-Пре, – днем перед ним всегда толпится народ, привлеченный ароматом горячих крепов с каштановым кремом и вафель, облитых шоколадной глазурью.

Перед пивным баром «Липп», все еще ярко освещенным, дожидались поздних клиентов такси. Мы перешли на другую сторону и поднялись по бульвару Сен-Жермен, пересекли бульвар Распай и вскоре свернули на улицу Гренель, тихую и темную, застроенную старыми высокими домами.

«Вам все еще по дороге со мной?» – спрашивала Мелани всякий раз, когда мы оказывались на перекрестке, и всякий раз я кивал, и говорил «да», и просил продолжать. Мелани рассказывала о подруге, которая работала в баре какого-то гранд-отеля и по средам ей нельзя было отпроситься с работы, чтобы вечером попасть на последний сеанс в «Синема парадиз»; рассказывала о своем шефе, толстяке и курильщике сигар мсье Папене, который недавно угодил в больницу с воспалением легких, отчего Мелани еще с одной коллегой теперь вели все дела в антикварной лавке, где старинная мебель и лампы в стиле бель-эпок, и украшения в стиле модерн, и расписанные вручную фарфоровые статуэтки купальщиц.

– Вы работаете в антиквариате? Как это симпатично. По-моему, вам это вообще как-то подходит.

Я представил себе Мелани в зачарованном месте, среди драгоценных вычурных вещиц и уже хотел спросить, как называется магазин, но тут она сказала:

– Моя подруга часто говорит, что она, мол, не понимает, как мне может нравиться всякий старый хлам. – Мелани засмеялась. – А я люблю старинные вещи. Они излучают покой и тепло. И у каждой вещи есть своя история…

Мелани было весело и хотелось поговорить. Я шел рядом, слушая ее негромкий певучий голос, глядя на ее бархатистые, как малина, губы, и думал, что вот так, должно быть, ощущаешь счастье.

Но вот мы остановились на улице Бургонь перед старинным многоэтажным домом, напротив него, на другой стороне, я заметил канцелярский магазинчик, в его витрине еще горел свет. Мелани посмотрела на меня вопросительно.

– Здесь, – сказала она, указав на высокие темно-зеленые ворота, слева от которых на стене поблескивали кнопки домофона. – Вы уверены, что нам все еще по дороге?

– Совершенно уверен, – сказал я.

Она подняла брови, глаза ее весело заблестели.

– Ален, а в какую вам, вообще-то, сторону? Вы тоже где-то здесь живете? На улице Бургонь?

Я покачал головой, смущенно ухмыльнулся:

– Я живу на улице Юниверсите. Если честно, в двух шагах от «Ла Палетт». Но сегодняшний окольный путь был самым прекрасным в моей жизни.

– О! – Она покраснела. – Если честно, я на это надеялась. – Она улыбнулась и опять быстро убрала прядь волос за ухо. Уже тогда я почувствовал, что полюблю этот милый привычный жест.

– А я надеялся, что вы на это надеетесь, – сказал я тихо, и сердце снова заколотилось как бешеное.

Мы стояли, окутанные ночью, и казалось, во всем Париже, кроме нас, не было ни души. В этот момент так оно и было. Светлое лицо Мелани белело в темноте. Я смотрел на ее малиновые губы, по-прежнему улыбавшиеся, и думал, вот сейчас, в этот момент я их поцелую.

Раздался какой-то звук – мы оба вздрогнули.

По противоположной стороне улицы, шаркая, плелся старик, на его ногах были домашние шлепанцы. Бросив взгляд на витрину канцелярского магазинчика, он сердито затряс головой и прошамкал:

– Они же все сумасшедшие, все сумасшедшие!

А потом повернулся в нашу сторону и вдруг, погрозив пальцем, хрипло выкрикнул:

– Па-роч-ка влюб-лен-ная!

Рассмеялся жутковатым блеющим смехом и, шаркая шлепанцами, потащился дальше.

Мы подождали, пока он не скрылся в темноте. Потом взглянули друг на друга и засмеялись. А потом мы просто стояли и смотрели друг на друга. Минуты прошли или часы – не знаю. Где-то ударил колокол. Воздух начал слегка вибрировать. Робер наверняка смог бы точно сказать, какие заряженные электричеством частицы промчались между нами, словно искрящийся поток.

– Не тот ли момент сейчас? – спросила Мелани. Ее голос слегка дрожал, совсем чуть-чуть, но я все-таки заметил эту дрожь.

– Какой… момент? – выдохнул я и прижал ее к себе, к своей груди. К своему сердцу, которое бешено колотилось в ритме, заданном потерявшим голову дирижером.

Мы наконец поцеловались, и это было именно то, что я себе представлял. Только намного, намного прекрасней.

Думаю, никогда еще по улице Бургонь не проходил такой счастливый человек, каким был я той ночью. Я шагал легко и быстро, сунув руки в карманы. Три часа утра, но усталость – да какая там усталость! На улице не было ни души, мое сердце переполняли радостные предчувствия всего, что ждало нас впереди. Жизнь была прекрасна, фортуна только что осыпала меня дарами, опрокинув надо мной рог изобилия.

Каждый, кто хоть раз был влюблен, знает, о чем я говорю. Еще чуть-чуть, и я принялся бы отбивать степ на тротуаре, как Джин Келли в «Споем под дождем». Увы, талантом танцовщика я обделен, так что я просто пропел несколько тактов мелодии из того фильма и поддал ногой подвернувшуюся банку из-под кока-колы.

С улицы Жакоб мне навстречу пошатывающейся походкой вышел пьянчужка, он вытянул вперед руку, вверх ладонью, потом удивленно посмотрел на меня. Дождя, конечно, не было, но даже под ледяным ливнем я ликовал бы как под потоками чистого золота. Мне было море по колено, я чувствовал себя способным одолеть любую стихию. Я был любимцем богов.

Разве это не фантастика – любовь? За многие и многие тысячелетия наша планета столько раз успела обернуться вокруг своей оси, а любовь по-прежнему остается величайшим чудом, какое только может случиться с двумя людьми. И именно она всякий раз заставляет нас начинать новую жизнь и ожидать от будущего чего-то необыкновенного.

Любовь – первая весенняя зелень, птаха, насвистывающая коротенькую песенку, плоский камешек, который мы пускаем резво прыгать по водной глади, и синее небо с белыми облаками, и извилистая дорожка, над которой смыкаются душистые заросли жасмина, и теплый ветер, летящий с холмов, и рука, сжимающая другую руку.

Любовь – обещание жизни. В начале всех начал стоят мужчина и женщина.

И в эту ночь их звали Ален и Мелани.

Не успел я открыть дверь своей квартиры, как послышалось взволнованное мяуканье. Я вошел и наклонился к Орфей, которая от радости каталась в прихожей по светлому берберскому ковру.

– Ну, как тут поживает моя маленькая тигровая принцесса? – сказал я, погладив полосатый серо-белый бочок.

По всей прихожей разнеслось довольное урчание.

Орфей я подобрал. Однажды утром она очутилась на лестнице перед моей дверью, сидела там, жалобно пища. Тогда она была еще совсем маленькая и очень тощая. Я обошел квартиры, расспрашивая жильцов, не у них ли убежал котенок, и таким вот образом наконец познакомился со всеми соседями. Но котенок тигровой масти оказался никому не нужен. Сначала я, абсолютный профан в зоологии, решил, что это кот, и дал ему кличку Орфей. А потом пришла Кларисса – она раз в неделю убирает квартиру – и, уперев руки в боки, решительно замотала головой: